Рынок как проявление демократизации в экономике

 

 

 

2. Свобода  экономической   инициативы  как  гарантия  правового

    государства.

Рынок - сложная экономическая  система общественных взаимоотношений  в сфере экономического воспроизводства. Он обусловлен несколькими принципами, которые обуславливают его сущность и отличают от других экономических  систем. Эти принципы основываются на свободе человека, его предпринимательских  талантах и на справедливом отношении  к ним государства. Действительно, данных принципов немного - их можно  посчитать по пальцам одной руки, однако их важность для самого понятия  рыночной экономики трудно переоценить. Причем эти основы, а именно: свобода  индивида и честное соревнование - очень тесно связаны с понятием правового государства. Гарантии же свободы и честного соревнования могут быть даны лишь в условиях гражданского общества и правового  государства. Но и сама суть прав, обретенных человеком в условиях правового  государства, есть право свободы  потребления: каждый гражданин вправе устраивать свою жизнь так, как ему  представляется, в рамках его финансовых возможностей. Человеку необходимо, чтобы  права на собственность были нерушимыми, и в этой защите своих прав основную роль играет он сам, а роль по защите от незаконных посягательств на собственность  гражданина других граждан берет  на себя государство. Такой расклад  сил удерживает человека в рамках закона, так как в идеале государство  стоит на его стороне. Закон, который  начинают уважать, какой бы он ни был, становится справедливым хотя бы для  того, кто его уважает. Но, защищая  права граждан, государство не должно переходить границу, как тоталитаризма, так и хаоса. В первом случае инициатива граждан будет сдерживаться или проявляться в извращенном виде, а во втором - государство и его законы могут быть сметены насилием. Однако "дистанция" между тоталитаризмом и хаосом достаточно велика, и государство в любом случае должно играть "свою" роль. Роль эта заключается в эффективном регулировании хозяйства. Под регулированием следует понимать весьма широкий спектр мер, и чем эффективнее его использование, тем выше доверие к государству.  Сама рыночная экономика как механизм регулирования экономических отношений является лишь научной абстракцией, упрощенной моделью для демонстрации принципа ее функционирования и сравнения с существующими формами, так называемой смешанной экономики. В рыночной экономике в полной мере реализуются все принципы, обусловленные ею.

 

 

Свобода выбора видов  и форм деятельности.

Хотя рыночная экономика  и многозначное понятие, главный  ее признак все же можно выделить. Это принцип свободы хозяйственной  деятельности.  Естественно, экономическая  свобода, как и политическая, социальная, духовная, нравственная, ограничена общественно  устанавливаемыми пределами, не позволяющими ей вылиться в анархию, превратиться в средство необузданного экономического произвола. Без системы общественных ограничений свобода одних станет засильем для других. Но в то же время  наличие ограничений не свидетельствует, что в условиях их действия свобода  заключена в заранее заданные рамки. Весь вопрос в том, каков уровень  ограничений. Сужая ограничения, можно  свести зону экономической свободы  к нулю, а, расширяя свободное экономическое  пространство, можно сделать его  и при наличии ограничений  не сковывающим хозяйственную деятельность, инициативу, предприимчивость. Главный  принцип рыночной экономики декларирует  право любого хозяйствующего субъекта, будь то человек, семья, группа, коллектив  предприятия, выбирать желаемый, целесообразный, выгодный, предпочтительный вид экономической  деятельности и осуществлять эту  деятельность в любой допускаемой  законом форме. Закон  же призван  ограничивать и запрещать те виды экономической и хозяйственной  деятельности, которые представляют реальную опасность жизни и свободе  людей, общественной стабильности, противоречат нормам морали. Все остальное должно быть разрешено как в форме  индивидуальной трудовой, так и в  ее коллективных и государственных  формах деятельности. Таким образом, в рыночной экономике действует  следующий  исходный принцип: "Каждый субъект вправе избирать для себя произвольную форму экономической, хозяйственной деятельности, кроме  запрещенных законом, ввиду их общественной опасности".

 

 

 

 

 

 

 

Равноправие  форм  собственности в рыночной экономики.

Следует отметить, что в  рынке реализуется и принцип  всеобщности. Он обусловливает комплексность  рыночного хозяйства, где не должно быть структур, не пользующихся товарно-денежными  отношениями, которые являются наиболее важными атрибутами рынка в экономике. Определяющим принцип принципом  рыночной экономики является также  равноправие рыночных субъектов  с разными формами собственности. Этот принцип  гласит: экономические  права каждого из данных субъектов, включая возможности осуществления  экономической деятельности, ограничения, налоги, льготы, санкции, должны быть адекватны  для всех субъектов. В том смысле, что они не зависят от формы  собственности, существующей на данном предприятии.  Естественно, равноправие  или, лучше говорить, адекватность прав предприятий с разными формами  собственности не следует воспринимать как абсолютное равенство, одинаковость, неразличимость. Разные формы собственности  сами собой, поневоле создают разные производственные, экономические возможности. К тому же нерационально иметь  одинаковые правила, скажем, налогообложения  для предприятий с большим  и малым коллективами и частников.  Речь идет о другом: чтобы не создавать "особых" условий специального режима благоприятствования  по признаку формы собственности, ставя в  выгодное положение одну из них и  в невыгодное другую. В сущности это предпосылка честной конкуренции  разных форм собственности.  Вторая, не менее важная сторона декларируемого принципа заключена в предоставлении всем формам собственности права  на существование, права быть представленными  в экономике. Здесь имеется в  виду, прежде всего устранение геноцида по отношению к частной, семейной, групповой собственности на средства производства, столь свойственного  в недалеком прошлом советской  экономике.  Плюрализм форм собственности  в рыночной экономике, их экономическое  равноправие порождают многообразие этих форм, не присущее обычно экономике  государственного типа.

 

 

 

 

 

 

3. Экономический  рост как развитие демократии  в России

Современный экономический  рост – динамичный процесс, требующий  радикальных изменений в институциональных  установлениях. Но этот процесс, связанный  с формированием институтов, гарантирующих  права и свободы, с демократией  налогоплательщиков, порождает тенденции  к усилению склероза политической системы, делает проведение необходимых реформ все более сложным. Станет ли это  базой замедления развития, выхода на новое плато, подобное тому, которое  было характерно для эпохи аграрных цивилизаций, покажет время. Делать подобные прогнозы – занятие неблагодарное.  Для стран догоняющего развития, многие из которых относятся к  группе молодых, нестабильных демократий, есть очевидная развилка. Они могут  использовать свои преимущества –  слабость политических лобби, представляющих группы интересов, а также широту политического маневра для проведения структурных реформ, необходимых  для адаптации к постиндустриальным условиям на ранних стадиях развития, когда проблемы, стоящие сегодня  перед странами-лидерами, не обострились  до предела, не стали трудноразрешимыми.  Это и происходит сегодня по ряду важнейших направлений. Хотя реформа  пенсионной системы, связанная с  введением ее накопительной формы, была начата в авторитарном Чили, в  дальнейшем именно молодые демократии оказались в числе стран, энергично  последовавших по этому пути. Они  же стали лидерами радикальных реформ системы налогообложения, о необходимости  которых многие годы говорили экономисты в странах – лидерах современного экономического роста. Если такие реформы  идут на фоне упрочения и развития демократических институтов, обретения  ими исторической легитимации, это  дает странам догоняющего развития возможности преодолеть дистанцию, отделяющую их от лидеров, сохранив шансы  на долгосрочно устойчивые темпы  экономического роста.  Построить  в России действующую демократию, разумеется, сложнее, чем ее муляж. Но эту задачу придется решать. Не надо иллюзий. Мы живем в мире  XXI в., а не XVIII в. В 1960 ГОДУ ВВП на душу населения  в Китае, Нигерии и Конго (Заире) был примерно одинаковым, к 2000 году Китай опережал Нигерию в 2,5 раза, а Конго - в 5 раз. Точно так же с  одного уровня начинали в 1960 году Мексика, Иран и Япония; теперь в Японии ВВП  на душу населения в 2-4 раза выше. Филиппины 40 лет назад были более высокоразвиты, чем Южная Корея; теперь подушный ВВП в последней 5 раз выше, чем  на Филиппинах.  "Я не представляю  себе, как можно оперировать такими данными, не усматривая в них потенциальных  возможностей. Может ли правительство  Индии предпринять что-либо, чтобы  индийская экономика росла так  же быстро, как экономика Индонезии  или Египта? Если да, то, что именно? Если нет, то, что такое особенное заключено в "природе" индийской экономики, что препятствует ее быстрому росту? Перспективы нахождения правильных ответов на эти вопросы и последствия для общественного благосостояния просто захватывают воображение. Как только начинаешь думать об этом, трудно переключиться на что-то другое".  Факторов экономического роста много, исследованию этих факторов посвящены бесчисленные тома; за вклад в теорию экономического роста не один экономист получил Нобелевскую премию. Я предложу одну из возможных классификаций факторов, которая, возможно, более других подходит для сегодняшних реалий переходных экономик, в частности для России.  Темпы экономического роста, по определению, равны норме накопления  (доля инвестиций в ВВП),  умноженной на предельную производительность капитала, или,  как раньше говорили, эффективность накопления:

  Прирост  ВВП _= Инвестиции  х Прирост ВВП

       ВВП                           ВВП              Инвестиции    

В  модели Солоу  рост нормы  накопления неизбежно сопровождается падением  его эффективности, так  что выигрыш в темпах роста  от увеличения доли инвестиций в ВВП  может быть только временным. Однако еще более грамотный студент  должен будет поправить просто грамотного, вспомнив о модели Ромера с эндогенным техническим прогрессом, в которой  рост доли накопления в ВВП не "съедается" полностью падением его эффективности. Да и в жизни обратной зависимости "один к одному" между нормой накопления и его эффективностью не просматривается: сравнивая схожие по другим параметрам страны, легко  заметить, что быстрее растут именно те из них, в которых доля инвестиций в ВВП выше.            Приведенная формула, хоть и кажется  тавтологией, удобна с той точки  зрения, что все факторы роста  можно сразу разделить на такие, которые воздействуют на темпы роста  через норму накопления (количественные), и такие, которые влияют на эффективность  инвестиций (качественные).

 

 

 

 

 

 

Факторы экономического роста.

Существуют множество  факторов, влияющих на экономический  рост  страны, но ключевых всего два.  Во-первых,  накопление капитала - физического  или человеческого в расчете  на одного занятого или душу населения.  Во-вторых,  изменения технологического уровня экономики, выражаемые показателем  общей факторной продуктивности (ОФП). Данные изменения отражают темпы  технического прогресса и структурных  сдвигов в экономике. Все прочие факторы (политика государства, предпочтения населения и институты рынка, определяющие инвестиционный климат в  стране,  уровень развития инфраструктурных секторов и т. д.), оказывают позитивное или негативное влияние на темпы  экономического роста через эти  два процесса.   Экономисты  много  лет спорят об относительной  значимости накопления капитала и роста  ОФП. С  одной стороны, хорошо известно, что недостаток производственного  капитала в слаборазвитых странах  сдерживает их развитие. Инвестиции не идут в эти страны, несмотря на потенциально очень высокую отдачу, что больше всего препятствует их интеграции с  мировой экономикой. С другой стороны, как показывает регрессионный анализ, межстрановая вариация темпов роста  в большей мере объясняется различиями в ОФП,  а  не  в  темпах накопления капитала. Существует точка зрения, высказанная, к примеру, Эрнандо  де Сото, что если капитальное имущество, имеющееся в бедных странах правильно  оценить, то его величина оказывается  намного выше стандартных оценок по системе национальных счетов.  Еще один аргумент в пользу доминирующей роли ОФП как фактора роста  является тот факт, что долговременные нормы сбережений в развитых и  развивающихся странах варьируют  слишком слабо, чтобы объяснить  вариации доходов на душу населения. Например, в развитых странах и  беднейших странах Африки они  примерно одинаковы и составляют в среднем примерно 20% ВВП.  Что  касается накопления человеческого  капитала как фактора роста, то основной вопрос в том, как этот капитал  измерять. Говоря о роли данного  фактора в экономическом развитии, теория роста имеет в виду знания и практический опыт, необходимые  в производстве и продвижении  на рынок продукции. Данные навыки являются в значительной мере следствием обучения на практике и лишь косвенным образом  зависят от уровня образования. Однако, большая часть эмпирических исследований роста основываются на измерениях именно уровня образования, который на самом  деле взаимосвязан с уровнем развития страны. Конечно, образовательный уровень  позитивно влияет на эффективность  производства и процессов обучения, повышая восприимчивость работников к новым технологиям, ноу-хау и  т. д. Но сам по себе он не гарантирует  высоких темпов роста, особенно если в экономике отсутствуют механизмы  его генерации. Экономика бывшего  СССР, да и современной России представляет в этом смысле яркий пример: доля лиц с высшим образованием в нашей  стране была и остается сопоставимой с аналогичными показателями в передовых  странах, однако это практически  не сказалось на ее экономической  динамике. В ряде странах Африки и Азии рост образования достиг за последние четверть века невиданных ранее темпов, однако это практически  не сказалось на экономической динамике данных стран. Это подтверждает и  опыт Индии, где значительные ресурсы  государства направлялись на повышение  образования и фундаментальных  исследований. Однако индийская модель развития так и не стала эталоном для подражания.

Калькуляция темпов роста.

От  тысячи факторов, которые  можно разделить на две группы:

1) эффективный рынок, 

2) эффективные институты. 

С  тем, что рынок (экономическая  свобода) необходим для эффективного накопления, вряд ли кто-либо будет  спорить. И в этом Андрей Илларионов ("Эксперт", 21 февраля) безусловно, прав. Известно, что в плановых экономиках эффективность накопления была крайне низкой, так что для поддержания приемлемых темпов роста они вынуждены были направлять на инвестиции гораздо более высокую долю ВВП, чем схожие с ними в других отношениях рыночные экономики. Собственно говоря, и ожидания дивидендов от перехода к рынку были связаны главным образом именно с повышением отдачи инвестиций - с надеждой, что сокращение доли накопления в ВВП (и соответствующее увеличение доли потребления) не приведет к замедлению роста, так как будет с лихвой перекрыто повышением эффективности накопления.  Не получилось, по крайней мере, у нас. В Китае и Центральной Европе уже, похоже, получается, а у нас нет. Почему? Разве у нас меньше экономической свободы (рынка)? В сравнении с Центральной Европой - да, чуть меньше, но вот в сравнении с Китаем - примерно столько же, однако результаты, как известно, далеко не одинаковые. Чего у нас не хватает в сравнении с Китаем, так это эффективности институтов, прежде всего государственных, или, проще говоря, способности государства поддерживать закон и порядок и добиваться исполнения своих предписаний. В сложившихся сегодня в России условиях эффективность государственной власти - ключевая причина низкой капиталоотдачи. Современная российская экономическая ситуация точнее всего может быть описана не как несостоятельность рынка), а как несостоятельность госинститутов.Эффективность государственных институтов нелегко оценить количественно.  В большинстве стран СНГ и Юго-Восточной Европы  (Албания, Болгария, Румыния) разрушение институтов проявляется в гигантском увеличении  доли теневой экономики; в падении доли государственных доходов в ВВП; в неспособности государства выполнить свои обязательства по предоставлению коллективных благ (publicgoods) и гарантировать хотя бы минимальный уровень "исполняемости" законов и предписаний; в накоплении неплатежей - просроченной задолженности (налоговым органам, рабочим, банкам, поставщикам); в демонетизации (падение отношения М2/ВВП, т.е. рост скорости обращения денег), долларизации  и бартеризации экономики; в снижении доли банковского кредитования в ВВП; в отсутствии эффективно применяемых процедур банкротств, защиты контрактов, прав собственников и общественного порядка в целом; в высоком и растущем уровне преступности; и т.д. Большинство указанных признаков может быть измерено количественно, причем результат подтверждает высказанное выше суждение: Вьетнам и Китай по показателям эффективности институтов оказываются ближе к Центральной Европе, чем к СНГ.  Один из возможных обобщающих показателей эффективности институтов - степень доверия фирм и граждан к государственным (и негосударственным) институтам в том, что касается защиты экономических прав и свобод, поддержания нормального инвестиционного климата и т.п. - здесь страны СНГ прочно занимают последнее место по результатам всех имеющихся опросов. По данным глобального опроса фирм в 69 странах о доверии государственным институтам, страны СНГ отстают от всех регионов, в том числе и от Африки, причем разрыв между Восточной Европой и странами СНГ больше, чем между Восточной Европой и Южной и Юго-Восточной Азией (или Латинской Америкой).  Другим обобщающим измерителем эффективности институтов может служить финансовая мощь государства - доля государственных доходов в ВВП. Хотя немало было написано о "слишком большом" правительстве и слишком высоких налогах, теперь, видимо, большинство исследователей сходятся во мнении, что уход государства из экономики в странах СНГ зашел слишком далеко.  Обычно в зрелых рыночных экономиках существует прямая связь между уровнем налогообложения, долей государственных доходов в ВВП и размерами теневой экономики: чем выше налоги, тем больше размеры подпольной экономики, но, несмотря на это, тем выше доходы государства. В странах с высокими госдоходами (50 и более процентов ВВП), таких, как Скандинавские государства, Голландия, теневая экономика относительно больше, чем в странах с низкими налоговыми поступлениями (Австралия, США, Швейцария, Япония). В переходных экономиках все наоборот: чем ниже уровень государственных доходов (и чем больше он снизился в последние годы), тем больше теневая экономика (рис. 1). Фактически в переходных экономиках наблюдался эффект вытеснения государства подпольным бизнесом "один к одному": на каждый процентный пункт падения доли государственных доходов в ВВП приходится в среднем увеличение доли теневой экономики в ВВП тоже на один процентный пункт. Говоря иначе, динамика госдоходов довольно точно отражает способность государства добиваться исполнения законов и предписаний, а это и входит в понятие институционального потенциала.  Способность государства собирать таможенные пошлины и акцизы на импортируемые товары - может быть, самый чуткий частный измеритель институциональной силы. Дешевизна импортных сигарет, алкоголя и автомашин, как правило, верный признак слабости институтов. Эффективность институтов, конечно, тем легче поддерживать, чем больше накопленный социальный капитал - привычки и традиции точного исполнения законов и контрактов (см. статью В.Лопухина - "Эксперт", # 16, 2000). Несложно измеряемый "индекс честности" в Скандинавских странах в два и более раза выше, чем в России, так что контрабанда спиртного и самогоноварение в этих странах довольно низки, несмотря на исключительную дороговизну алкоголя. Однако привычки и традиции меняются медленно, скандинавская честность скорее исключение, чем правило (в США и других западных странах честность заметно ниже), а негативное влияние нехватки протестантской этики на эффективность госинститутов, к счастью, отнюдь не фатально и может быть компенсировано прочностью государства.  Существует явная отрицательная корреляция между динамикой производства и капиталоотдачи во время перехода к рынку и снижением доли госдоходов в ВВП: чем большим было падение государственных доходов, тем ниже был ВВП - в 1996 году в сравнении с дореформенным уровнем. Интерпретация этой зависимости после всего сказанного вряд ли может вызывать сомнения: подрыв финансовой мощи государства ведет к коллапсу институтов, что, в свою очередь, подавляет экономическую активность и снижает эффективность накопления.  Страны, отстающие от других в либерализации, но поддерживающие эффективность институтов на высоком уровне (от Китая и Вьетнама до Узбекистана и Беларуси), показывают лучшие экономические результаты. Да и успех стран Центральной Европы и Эстонии базируется не столько на либерализации, сколько на способности обеспечить сильную институциональную поддержку реформам. Эстония - единственная переходная экономика наряду с Вьетнамом, в которой доля  госдоходов в ВВП во время перехода к рынку не снизилась, а в странах Центральной Европы эта доля почти не снизилась.  Сегодняшняя российская экономика как раз и является примером институциональной неэффективности при довольно высокой либерализации. Перефразируя Чаадаева, можно сказать, что если раньше СССР доказывал всему миру, что при сильных институтах, но без либерализации (рынка) экономика эффективно работать не может, то теперь Россия преподает противоположный урок - без сильных институтов никакая либерализация (рынок) не обеспечивает хороших экономических результатов.  Как обеспечить эффективность институтов при проведении рыночных реформ (либерализации)? Если говорить не о конкретных мерах (которые в принципе известны), а об общем подходе, вопрос неизбежно выходит за рамки экономики - в область политологии. В самом деле, для эффективности государственных институтов в общем-то безразлично, поддерживается ли она авторитарным или демократическим режимом: и тот и другой доказали свою принципиальную способность обеспечивать благоприятную институциональную среду для реформ. В то же время известно, что в странах без прочных традиций правопорядка (ruleoflaw) переход от авторитаризма к демократии сопровождается обычно снижением эффективности институтов: для создания новых, отсутствовавших прежде демократических институтов нужно время, так что переходный период, когда старые авторитарные институты уже разрушены, а новые еще не сложились, оказывается самым институционально необеспеченным.  В политологии демократический режим с сильными институтами называется не просто демократией, а либеральной демократией, причем прилагательное "либеральный" в этом словосочетании не менее важно, чем существительное "демократия". Либерализм означает гарантированность прав личности и экономических агентов, таких, как права собственности и исполнения контрактов, права кредиторов и должников, права на защиту жизни и достоинства личности и на справедливое судебное разбирательство. Права эти, разумеется, могут быть обеспечены только сильными институтами, прежде всего государственными, ибо "частной собственности без государства не бывает". Демократия добавляет к этим правам еще несколько: право на свободу слова и печати, право избирать и быть избранным и т.п. - важные, но не более важные, чем права, заключенные в понятии либерализма.  В соответствии с таким подходом Европа сначала стала либеральной и только потом - демократической. В XIX веке в европейских государствах права личности и фирм были в основном обеспечены, хотя демократическими эти страны назвать было никак нельзя: на рубеже веков лишь примерно половина взрослого населения имела право голоса. По тому же пути - от либерализма к демократии - шли (а некоторые все еще идут) и страны Юго-Восточной Азии, добившиеся в минувшие десятилетия впечатляющих экономических успехов. Может быть, наиболее убедительный пример - Гонконг, где британские колониальные власти стали вводить зачатки демократии только накануне передачи территории Китаю (но так и не успели завершить дело). Что, однако, не помешало Гонконгу превзойти свою метрополию - родину демократии - по уровню экономического развития и удерживать лидерство и после перехода под контроль не слишком демократической КНР.  По другому пути - сначала демократия, потом либерализм - пошли страны Латинской Америки, а затем Африки. Для экономики демократия без либерализма, т.е. при слабости институтов, гарантирующих права экономических агентов, оказалась не слишком благоприятной средой - Африка и Латинская Америка в послевоенный период сдавали свои позиции в мировой экономике, отставая по темпам роста ВВП на душу населения. Именно тогда, в послевоенный период, произошло становление так называемых нелиберальных демократий как массового феномена (главным образом в Латинской Америке и в Африке, но в других регионах тоже - например, Индия) - в основном демократических режимов, но не имеющих эффективных институтов для защиты либеральных прав.  В 90-е годы к числу нелиберальных демократий добавились многие советские республики и страны Юго-Восточной Европы - со схожими последствиями для экономического развития. Собственно говоря, страны Латинской Америки уже близки к созданию эффективных институтов, судя, скажем, по индексу доверия к органам государственной власти (который, примерно такой же, что в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке). А вот Африка и СНГ пока что весьма далеки от этого - дальше, чем любые другие крупные регионы мировой экономики. Эти последние два региона, в которых либерализация не работает, поэтому не укладываются в рамки традиционной экономической мудрости. В 90-е годы только эти две группы стран продолжали удаляться от западных государств по уровню развития (ВВП на душу населения), и, похоже, эта тенденция сохранится в обозримом будущем (10-20 лет), пока не будут созданы эффективные институты, способные превратить нелиберальные демократии в либеральные.  Если воспользоваться индексами правопорядка (ruleoflaw - "верховенства закона" – (InternationalCountryRiskGuide) в качестве показателя силы институтов (законодательные гарантии прав собственности, контрактов и т.п.)  и индексами демократизации (политических прав),  авторитарные режимы, включая коммунистические, постепенно укреплявшие либеральные права, но не обеспечивавшие верховенства закона и не имевшие сильных институтов, компенсировали нехватку закона избытком порядка, т.е.  Восполняли институциональный  вакуум авторитарными методами. Возникшие в этих странах после демократизации нелиберальные демократии оказались неспособными поддерживать ни "порядок без закона", поскольку утратили прежние авторитарные инструменты, ни порядок на основе закона, поскольку не успели создать новые демократические механизмы, позволяющие гарантировать стандартный набор либеральных прав Неудивительно, что это самым отрицательным образом сказалось на деловом климате и динамике производства, тоже не слишком благоприятны для экономики, но в среднем все-таки лучше, чем демократические.  Как видно , динамика производства в переходный период явно положительно связана с соотношением двух индексов - верховенства закона и демократизации, хотя и форма, и теснота этой положительной связи различны для авторитарных режимов и для демократических. Иначе говоря, демократизация без обеспечения законности и правопорядка на деле, нравится это нам или нет, обычно ведет к значительному спаду производства. Это та цена, которую приходится платить за раннюю политическую демократизацию, т.е. за введение процедуры демократических выборов в то время, когда основные либеральные права еще не утвердились в обществе. Отнюдь не случайно наихудшая экономическая динамика наблюдается в странах с неудачным сочетанием слабых институтов (низкий индекс правопорядка) с относительно высоким уровнем демократии.  Если включить индексы правопорядка и демократизации в регрессии, объясняющие динамику производства, то они приобретают "правильные знаки" (верховенство закона - положительный, демократизация - отрицательный) и оказываются статистически значимыми, что, кстати сказать, согласуется с результатами, полученными для более многочисленных групп стран. Наилучшие результаты, однако, дает включение в уравнение соотношения двух индексов - верховенства закона и демократизации: почти 80% вариаций в динамике производства в переходный период объясняется всего тремя факторами - диспропорциями в структуре производства и внешней торговли накануне переходного периода, инфляцией и упомянутым соотношением.

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

Переход к рынку предполагает воссоздать в полном объёме все рыночные отношения с присущими им регуляторами экономики. При этом государство  с помощью экономических методов, призвано оказывать регулирующее воздействие на сам рынок в интересах всего населения. Парадоксом переходной экономики является то, что возможности государства влиять на хозяйственные процессы в этот период уменьшаются (в силу либерализации, приватизации и др.), а потребность в государственном вмешательстве сохраняется на высоком уровне и даже возрастает в связи с общим кризисным состоянием экономики и особенно ряда его секторов (социальная сфера и трудно адаптирующиеся к рынку отрасли). Государственное регулирование экономики ставит своей главной целью соблюдение интересов государства, общества в целом, социально незащищённых слоёв населения. Это необходимо для того, чтобы в условиях экономической свободы они не были подавлены, ущемлены и устремлениями и интересами отдельных регионов, социальных групп, отраслей, монополий, предпринимателей, частных лиц. Государство всегда выступало особым экономическим субъектом, так или иначе, участвуя в экономической жизни общества. Оценка меры и последствий такого участия была и остаётся остро дискуссионным вопросом экономической науки.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Список использованной литературы

1. С. Фишер, Р. Дорнбуш, Р. Шмалензи «Экономика» Москва, 1999г.

2.. Павленков В.А. «Рынок  труда» М., 2002г.

3. Бушмарин И. В. «Рынок труда в современной экономике. Общество и экономика» 2004г.

4. «Курс экономической теории». Под ред. Чепурина М.Н., Киров, 1998г.

5.Четвернина Т. «Положение безработных и государственная политика на рынке труда», «Вопросы экономики», №2, 1997г.

6.Микульский К. «Формирование новой модели занятости», «Экономист», №3, 1997г.

7. Гаузнер Н. «Современная ситуация на российском рынке труда и политика занятости» 2004г.

8. Краснова В., Матвеева А., Сюганов Ю. «Работа есть работа, работа есть всегда» // «Коммерсантъ» №21 2000г.

9.Заславский И. «К характеристике труда современной России. Очерк социально-трудовой политики», «Вопросы экономики», №2, 1996г.