Кейнсианство и его влияние на экономическую теорию и практику

  Итак, использование Швеции и других европейских  стран в качестве модели вполне оправданно. Переходные экономики пострадали от объяснимой, но прискорбно преувеличенной реакции на крайности коммунистических режимов. Пришло время вернуться к центристской позиции и научиться совмещать капитализм с демократией.

  3)Франция. Экономическая политика государства 1997-2001 гг.

  Правительство Жоспэна, став у руля правления в 1997 г., столкнулось с хронической (с 1990 г.) стагнацией экономического роста, с высокой и постоянно возраставшей безработицей, с несоответствием показателей государственного долга и дефицита госбюджета требованиям Маастрихтского договора. Задача была непростой: с одной стороны, в целях выполнения обязательств в рамках ЕС требовалось найти средства для улучшения состояния государственных финансов и сократить объем ресурсов, потребляемых бюджетом, т.е. прежде всего его расходную часть. С другой стороны, уменьшение расходной части представлялось невозможным. Ведь в подобном случае нарушались все обещания социалистов своему электорату, который жаждал перекроя в свою пользу общественного пирога, важнейшей функцией налога считал перераспределительную, не ощущал никакой связи между положением компаний и ситуацией на рынке труда, а предпринимателей считал «врагами трудового народа».

  Политика  социалистов оказалась столь  же противоречивой, как и стоявшие перед ними задачи. Особенно это  ощущалось в начале их правления. В 1997-1998 гг. была проведена – вполне в духе правых – колоссальная приватизация, обеспечившая правительство средствами для выполнения обязательств для ЕС.

  После чего экономику было решено выравнивать  стандартными для левых методами – через стимулирование личного потребления, в том числе, путем борьбы с безработицей. (На 1997 г. работы не имели 12,6% экономически активного населения; для лиц моложе 25 лет этот показатель составлял 24,4%.). Меры по борьбе с безработицей включали реализацию широких государственных программ по трудоустройству молодежи и введение 35-часовой рабочей недели. Эти усилия принесли свои плоды: за 1997-2001 гг. было создано 1,5 млн рабочих мест (в том числе в 2001 г.-0,4 млн.); процент безработных среди молодежи сократился в 2,5 раза; число лиц, не имеющих работы более года,- с 39 до 31%. В обществе появилась надежда, что существуют возможности уменьшить безработицу, с которой не могло справиться ни одно правое и левое правительство с начала 80-х годов. Рост оптимизма, материально подкрепленный выходом на рынок многочисленного и все растущего отряда новых потребителей, стал одним из важнейших факторов расширения спроса населения.

  Данный  фактор, конечно, подтолкнул динамику производства и внутреннего спроса в целом, а также способствовал, через увеличение собираемых налогов, улучшению наполняемости доходной части бюджета. Все это позволило  французским обозревателям заговорить о существовании «добродетельного круга» постоянно самовоспроизводящейся положительной связи между ростом занятости и личного потребления, с одной стороны, ростом внутреннего спроса государственных финансов -  с другой.

  Конечно, увеличение личного потребления  в значительной мере  опиралось  на повышение занятости. Однако все  же трудно сказать, какой его процент  был  достигнут за счет данного фактора, и какой – за счет активизации инвестиционного процесса на основе благоприятной внешней конъюнктуры и снижения процентных ставок. Дело в том, что государственная политика стимулирования спроса, как это ни парадоксально, в ряде аспектов обеспечивала скорее его торможение, чем расширение.

  Перераспределительные мероприятия, проводившиеся под  лозунгом выравнивания доходов труда и капитала, включили уменьшение налогов с населения и повышение – с компаний. За 2000-2001 гг. налоги с населения были уменьшены на 21 млрд. евро; основная часть мер (сокращение налога на доходы, жилищного, автомобильного, некоторых местных налогов) пришлась на 2000 г.; с июля 2001г. была введена «премия за занятость» - дополнительное снижение подоходного налога для получателей минимальной заработной платы. Благодаря ему почти 9 млн. человек получили прибавку к семейному бюджету в 50-800 евро в месяц, в зависимости от размера семьи ( к 2003 г. планируется трехкратное повышение этой суммы). Но следует учитывать. Что снижение налогов, равно как и программы трудоустройства молодежи, охватили самые низшие категории доходополучателей. Расширение их доходов вызывает в основном рост выпуска изделий текущего спроса, а оно дает гораздо меньший макроэкономический эффект, чем увеличение производства потребительской продукции длительного пользования или инвестиционных товаров.

  Одновременно  был увеличен фискальный пресс на «богатых» физических лиц (дополнительное обложение доходов от операций с  ценными бумагами, от сбережений и др.). Под него попали все средние и высшие группы доходополучателей.

  Основная  нагрузка по обеспечению ускорения  экономического роста конца ХХ в. Легла на предпринимателей. Их инвестиционная, производственная, внешнеторговая деятельность стала главным фактором ускорения роста; они создали больше половины новых рабочих мест, вынеся все тяготы 35-часовой рабочей недели; они в значительной мере профинансировали налоговые мероприятия государства. Государство же не сделало ничего, чтобы как-то снизить предпринимательские затраты.

  Данное  положение касается в первую очередь  налоговой сферы. Как известно, с  созданием единого валютного  пространства фискальный компонент  издержек становиться практически важнейшим фактором конкуренции. За это время правления социалистов не было принято никаких мер по снижению налогового бремени – напротив, стимулирование спроса через распределительную политику требовало его повышения. И оно было повышено. Французские компании много отдают казне. Ставка корпоративного налога здесь выше средней по ЕС (соответственно 42 и 35%); на предпринимателей приходится 40% взносов в социальные фонды. Помимо этого, в начале правления социалистов на компании была возложена дополнительная нагрузка в виде новых фискальных платежей (социального налога на прибыль, общего налога на загрязняющие отрасли) и надбавки к корпоративному налогу для фирм с оборотом свыше 50 млн. франков (т.е. практически для всех, кроме малых предприятий) и др. Суммарные увеличения достигли 4,5 млрд. евро. В 2000-2001 гг. налоги на корпорации формально не росли; более того, по утверждению официальной статистики, за 1997-2001 гг. они были уменьшены на 10,5 млрд. евро. Но основную часть этой суммы – 7 млрд. евро – составило сокращение некоторых видов социальных выплат бизнеса при введении 35-часовой рабочей недели. Положительный эффект данной меры был перекрыт необходимостью сохранения заработной платы в полном объеме и ростом других видов социальных взносов. Объем фактических снижений налогового бремени достиг всего 3,5 млрд. евро, т.е. оказался на 1 млрд. меньше суммы его фактического увеличения. Нигде в ЕС предприниматели не платят столь высоких социальных взносов, как во Франции – они составляют 2/5 от общей величины социальных взносов в стране, или 10% ВВП. Органы ЕС постоянно указывают руководству Франции на необходимость проведения реформ в области налогообложения бизнеса. Но реформирование социальной сферы, несмотря даже на активное давление со стороны ЕС, проведено не было.  Так, хотя на 2000 г. были запланированы реформы пенсионного обеспечения, многотысячные демонстрации заставили правительство отложить решение вопроса. Были обозначены основные направления перемен, но сроки их проведения так и не были названы. В 2001 г. дискуссии в этой области продолжались, но приняли вялотекущий характер; так, французы до сих пор не могут решить, какими должны быть пенсионные фонды. Ясно только, что большинство населения не хочет, чтобы они создавали по образу и подобию американских, поскольку это привнесет во французскую экономическую и социальную жизнь «существенный элемент дикого американского капитализма».

  Французские компании все это время работали на пределе: постоянное увеличение трудовых и налоговых издержек снижало их прибыльность. Уже в благополучном 2000 г. прибыль после выплат налогов и социальных платежей была ненамного выше, чем в тяжелейшем кризисном 1981 г. (соответственно 12,7 и 15,9%). В 2001 г. финансовое положение компаний еще ухудшилось: названный показатель снизился до 13,9%. Параллельно выяснилось, что в условиях неблагоприятной конъюнктуры малые и средние фирмы не в состоянии выполнять положения закона о 35-часовой рабочей неделе, который стал для них обязательным с 1 января 2000 г. В августе 2001 г. правительство объявило о переходе на «гибкое применение» закона о 35-часовой недели для компаний с менее чем 20 занятыми: отныне им разрешалось вводить сверхурочные часы и оплачивать их по договоренности с действующими на их предприятиях профсоюзами и/или комитетами предприятий. Это была единственная мера государства по улучшению положения компаний в 2001 г. Таким образом, в начале XXI в. в экономической политике Франции сохранялись черты, резко отличавшие ее от большинства стран региона.  Проведение этой политики делает подъем последних лет скорее случайным, чем закономерным, а перспективы будущего развития страны представляются весьма неопределенными.

  Франции необходимы серьезные институциональные  реформы. Отсутствие в обществе консенсуса по важнейшим экономическим вопросам современности может существенно затруднить столь необходимое стране реформирование экономики и социальной сферы.

  2.3. Борьба с кризисом в России

  Важные  меры по смягчению последствий кризиса  предложили и российские власти. Отчасти эти меры повторяли шаги развитых стран, но в некоторых существенных пунктах от них отличались.

  Были  приняты меры по предотвращению коллапса кредитной системы. Банкам предоставили значительные финансовые ресурсы для  преодоления кризиса ликвидности. С одной стороны, это должно было способствовать поддержанию производственной активности. Именно доступность кредитных ресурсов является в России источником роста реального сектора, а вовсе не фондовый рынок. С другой стороны, сохранение устойчивости банковской системы непосредственно связано и с задачей обеспечения социально-политической стабильности в стране. Потери гражданами своих средств в банках будут неизмеримо болезненнее и политически опаснее, чем убытки от падения фондовых индексов.

  Разумеется, не обошлось и без сомнительных схем. Банки, которым государство предоставляло  ликвидность, предпочитали переводить ее в иностранную валюту, чтобы  застраховаться от валютных рисков или  уменьшить собственную задолженность перед иностранными кредиторами, — поведение, экономически вполне оправданное, но не соответствующее намерениям денежных властей при предоставлении денежных средств. Кроме того, в ряде случаев перераспределение выделенных государством средств стало сопровождаться взятками, что не удивительно в условиях ограниченного доступа к дефицитному ресурсу по заниженной цене.

  Государство в какой-то мере попыталось поддержать биржевые индексы, но быстро отказалось от этой затеи. В сложившихся условиях подобные попытки означали только одно: помощь бегущим из страны инвесторам в получении больших сумм за продаваемые ими ценные бумаги. Конечно, падение стоимости акций неприятно для их держателей и создает проблемы с залогами, но решение последней проблемы лежит в другой плоскости.

  Началось  обсуждение проблем предотвращения производственного кризиса. Быстрый экономический рост последних лет был в значительной мере связан с наличием дешевых денежных ресурсов на мировом рынке, которые охотно занимали отечественные компании. Однако дешевизна денег не способствует их эффективному инвестированию, особенно когда речь идет о фирмах, связанных с государством. Им охотно дают деньги, поскольку понимают: в случае чего государство окажет поддержку этим компаниям.

  Теперь  ситуация изменилась. Доступных кредитов нет, а заложенные в обеспечение кредитов бумаги быстро дешевеют. До конца 2008 г. предстояло выплатить по этим долгам порядка 43 млрд. долл. Государство выразило готовность предоставить через ВЭБ средства в размере 50 млрд. долл. для разрешения этой проблемы.

  Неоднозначной оказалась и валютная политика. По политическим причинам власти не решались полностью отказаться от поддержки валютного курса рубля и пошли на поэтапную, растянутую во времени девальвацию. Причины осторожности в этом вопросе понятны: третье за 20 лет обесценение рублевых сбережений вряд ли способствует укреплению доверия к национальной валюте. У такой политики был один позитивный аспект и по крайней мере ряд серьезных негативных последствий.

  Позитив заключался в том, что населению  была дана возможность застраховаться от обесценения рубля. Практически  все, кто этого желал, смогли обменять рубли на доллары или евро (см. рис. 1 и 2).

  Однако  плавная девальвация усилила  панические настроения на рынке и  привела к значительному снижению золотовалютных резервов, что делает возможный новый равновесный уровень валютного курса более низким, чем он мог бы быть при резкой девальвации. Кроме того, неопределенность в отношении валютного курса практически заморозила активность кредитных институтов. В ожидании его снижения банки были не склонны давать рублевые кредиты, а кредиты в иностранной валюте по той же причине не хотели брать потенциальные заемщики. Кроме того, резкое снижение курса рубля стало бы дополнительным фактором поддержки внутреннего производства, защиты отечественного рынка от импортных товаров, помогло экспортерам, а также создало бы дополнительные стимулы для притока в будущем иностранного капитала в форме прямых инвестиций.

  Наконец, правительство предложило широкий  набор стимулов, прежде всего налоговых, для развития реального производства, включая снижение налогов, меры по поддержке малого бизнеса, формирование списка пользующихся особым вниманием государства системообразующих предприятий. К этим мерам нельзя отнестись однозначно.

  Несомненно, поддержка малого бизнеса важна  как по экономическим, так и по социальным соображениям — этот сектор способен внести существенный вклад  в снижение безработицы. Однако проблемы малого бизнеса лежат не в экономической  или правовой, а в правоприменительной  и политической сферах. В России традиционно скептически относились к мелкому предпринимательству, оно всегда было наиболее беззащитным перед бюрократическим произволом и вымогательством. Развитие малого бизнеса требует глубоких изменений в ценностных ориентациях российского общества, и особенно его элиты.