Христианство и экология

Персонализм - это  ключ к разрешению экологической  проблемы. Человек как Личность, как образ и подобие Божие  строит отношение с природой, изживающее потребительский ажиотаж антропоцентризма. Это отношение спасительно и для природы, и для самого человека. В чем его суть?

Рассмотрим прежде всего современные персоналистические тенденции в экологической литературе.

Современный персонализм  с трудом пробивается сквозь жесткий  экологический антиантропоцентризм, зачастую не отличающий антропоцентризм от персонализма. Он выполняет две важные функции в наше время. Во-первых, он дает надежду, что "зрелая личность" возьмет на себя ответственность "в деле облагораживания земной жизни". Во-вторых, он предупреждает об опасности деперсонализации мира, к которой, в частности, движется "глубинная экология".

"Глубинная  экология", выступая за "обретение  свободы от жажды обладания  вещами", призывает "сбросить  с себя бремя отождествления  с человеческой сущностью", раствориться  в природном космосе, во всеобщем "экологическом Я" всех существ, отдать себя духу Матери-Земли, духу Геи. Эта позиция выражена в сборнике "Думая как гора" (М., 1992). В предисловии Джон Сид пишет: "Я понял, что совершаю поступки уже не от своего имени, ... а от имени земли, что я действительно являюсь частью леса".

Господство подобной тенденции означало бы по сути возвращение  человечества в дохристианские времена  с их космоцентрической картиной мира, в которой призвание человека отождествлено с призванием муравья. Оно сводится к тому, чтобы быть дисциплинированной частью Порядка Вселенной (космос по греч. - "порядок"). Более того, космоцентрическая ориентация, как правило, выталкивает человека на обочину Вселенной. Низкий статус человека в Мировом Порядке связан с "ущербностью человека", с тем "изъяном", который допущен в его творении. Этот "изъян" - стремление к свободе. Человек - "больной зверь". Он болен свободой. Космоцентризм в стремлении к свободе усматривает только неблагородную низость бунтовщика и разрушителя. Поэтому основная задача космоцентризма состоит в том, чтобы "связать" свободную душу человека, пленить ее ложью, смять страхом, околдовать утопией, укротить и ославить человека, превратить его в послушный автомат, подчинить "железным законам" мира - Мировой Власти (всегда кем-то узурпированной). В космоцентрической картине мира человек снова становится затерянной вещью в огромном хозяйстве мира, пленником судьбы, то есть засуженным и обреченным, пленником природной идолократии, чтобы снова в объятия раскаленного Молоха бросать своих новорожденных младенцев, стремясь умилостивить демонические силы природы, рабом которых Хранители Мирового Порядка сделают его навек.

Господство космоцентрической  ориентации означало бы возвращение  современного человечества в древние цивилизационные структуры - в древний Вавилон с его идеей мировой власти и разделенностью общества на "посвященных" (жрецов) и "рабочий скот", "говорящие орудия". Что ж! Современные "жрецы" уже держат в своих руках нити мировой власти, и им не хватает только торжествующе лживой идеологии, способной вонзиться в сердце христианской культуры и уничтожить память о достоинстве человека, о его богоподобии и ответственности.

Критика антропоцентризма в экологии, таким образом, отягощена  опасной тенденцией поворота к космоцентризму, к деперсонализации мира. Опасность "космического прельщения человека" остро чувствовал Н.А.Бердяев.

Современное человечество стоит на распутьи: оно может пойти  по пути демонологии мира или по пути его преображения. "Глубинная экология", сама того не осознавая, открывает путь демонологии, идолократии, предает человека в рабство современной мондиалистской секте. Персонализм, предупреждая об этой опасности, стремится перевести рельсы мчащегося растерянного человечества на путь преображения мира. Но трудна эта задача. Тем более, что в самом персонализме именно с экологической точки зрения многое представляется спорным.

Введение персонализма в экологическую программу требует  его глубокого качественного  анализа. Персонализм, сведенный к обобщенным характеристикам, не только экологически не продуктивен, но и опасен как один из самых завуалированным и надменных типов антропоцентризма.

Обзор персоналистической тенденции в современной экологической  литературе, представленный в интересной статье Л.И.Василенко16, настораживает именно обобщенностью характеристик "зрелой личности", к которой апеллирует персонализм. Характеристики этой личности таковы: "творческая ориентация", "духовное возрастание личности", "достижение полнокровности человеческой жизни". Однако именно эти особенности личности артикулировала эпоха Возрождения, с которой и началось духовное соскальзывание в экологический кризис. Более того, именно эти качества личности молодой и потому откровенный позитивизм связал с самой беспощадной антиэкологической программой: научно организованное "население земного шара" "будет эксплуатировать мир, отданный ему во власть", будет иметь единую "великую цель"; эта цель - "полная и методичная эксплуатация нашей планеты".17 Для осуществления этой цели "следует передать судьбы народов в руки самоотверженных и талантливых людей", "спасителей человечества", в руки "творчески ориентированной" личности. Одна из существенных черт этой личности - "стремление к достижению полнокровности человеческой жизни". Позитивизм, вытесняя христианство, создавал новую религию - "новое христианство", религию "полнокровного счастья", отрицающую "умерщвление плоти", "христианскую аскезу" (судя по этому противопоставлению, "спасители человечества" находились в понимании сущности христианства на уровне обыденных представлений). Обобщенный образ "зрелой личности" в концепции позитивизма таков: "Будущий человек - не страдалец с мученическим венцом, а светлоликое радостное существо, поющее гимн наслаждению, предающееся светлому лучезарному счастью" (на фоне умирающей природы - С.Ф.).

Современная экологическая  ситуация предъявляет новый счет к философской терминологии. Привычные  философские безапелляционные предпочтения, выраженные в обобщенных философских  штампах ("творческая ориентация", "зрелая личность" и т.п.) уходят в прошлое. Продуктивная эволюция современной философии - эволюция в "философию качества". Современный экологический фон задает новые вопросы: каково качество творчества, каково качество любви и добра, каково качество "зрелости" той личности, которая действительно способна спасти мир. Современный персонализм нуждается в точной и качественной проработке личностного пространства.

Безусловно, культура и цивилизация будущего снимут экологическую  проблему только в том случае, если они обретут персоналистическое звучание. Но не всякий персонализм экологически перспективен. Кроме того, персонализм нельзя прописать как рецепт современной больной цивилизации. Он не может реализоваться там, где нет необходимых для него духовных корней, где оборваны связи с христианской культурой. Пока что призывы современных зарубежных философов-экологов к персонализации человека кажутся неосуществимой утопией - еще одной утопией нашего трагического века.

Русский персонализм  и его экологические корни.

Русский персонализм  имеет глубокие корни. Во-первых, это  корни нашей отечественной православной культуры. Во-вторых, это еще более  глубокие корни, уходящие в дохристианское мировоззрение наших предков. И  корни эти, несмотря на беспощадный  террор, направленный на их уничтожение, живы.

Тема исследования русского персонализма и его корней неисчерпаема. В данной статье рассматривается  только один аспект этой темы, связанный  с экологической проблемой, и  рассматривается он на материале  труда Н.О.Лосского "Достоевский и его христианское миропонимание".

Экологическая тема пронизывает русский персонализм, составляет его существенную особенность. Природа, человек и Бог представлены здесь в своем неразрывном  единстве.

Природа - это  творение Бога, "она пронизана лучами Царства Божия". Природа литургична. Как внутренняя близость к Богу "создает рай в душе человека", так и "каждый цветок, последняя былинка, курясь жертвенным ароматом, говорят Создавшему ее: "Отец! Я блаженна и счастлива!" (Ф.М.Достоевский)18 Все созданное, - "каждый листик" - "Богу славу поет".

Природа - икона  Бога. "Всякая-то травка, всякая-то букашка, муравей, пчела золотая... тайну Божию свидетельствуют"19, и с ними - "Христос еще раньше нашего" ("Как же может быть иначе"). Природа, как и человек, наделена божественными дарами Добра, Красоты, Истины. Добром, как даром Божьим, светится "лик" животного ("какая кротость, какая привязанность к человеку, какая незлобивость, какая доверчивость и какая красота в его лике", Ф.М.Достоевский). Природа свидетельствует о Боге своей красотой ("Красота везде неизреченная!"). Она свидетельствует о рае, о том, что "мир сотворен совершенно" ("Хорошо на свете, милый!").20

Природа - храм Божий. И потому "и птичкам можно  молиться", и у птичек "прощения просить" (Ф.М.Достоевский).

Природа занимает ключевое место в развитии человека. С любви к природе начинается движение человека к Богу ("Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах"), и она же свидетельствует о достигнутой личностной зрелости человека. Высота и сила человеческого духа проявляет себя в "конкретной любви" (Лосский) к природе и к человеку. "Каждый листик, каждый луч Божий любите". Духовная слабость проявляет себя в абстрактной любви к отвлеченному, вымечтанному "человечеству".

Темные стороны  природного мира с его борьбой  за существование, потрясавшие сердце А.Шопенгауэра ("О как ужасна та природа, к которой мы принадлежим!"), а также В.Соловьева, пережившего увлечение Шопенгауэром, Е.Н.Трубецкого ("Природа - это держава смерти"), Достоевский оставил без внимания. Почему? Лосский не нашел ответа на этот вопрос. И действительно - откуда это мироощущение, пронизанное световыми токами? Тьма и зло преодолимы. "Мощь добра", данная человеку Богом, рассеет зло. Мир праздничен и светел. "Жизнь есть рай.”21

Перечитывая рассказ-завещание  старца Зосимы в "Братьях Карамазовых" о восприятии природы, часто встречавшееся у святых подвижников, преданных воле Божьей, перечитывая этот гимн любви к "былинке" и к Богу, трудно не прийти к такому выводу: для любимых героев Достоевского русская природа - это и есть русская Библия. Именно она будит человека, ведет его к Богу, соучаствует с Богом в спасении человека, чтобы он спас весь мир.

"Русское христианство", согласно Г.Федотову, исследовавшему  русскую святость, - это синоним  подлинного неискаженного христианства.22 "Христианство насквозь персоналистично.”23 Это его основная особенность. Именно так и прочла христианство древняя Русь в отличие от западноевропейского теоцентризма, затем закономерно вытесненного антропоцентризмом эпохи Возрождения. Персоналистическую идею заложил в письменность, в слово, в азбуку, в основу православной культуры величайший христианский философ - наш учитель Кирилл. "Аз" поставил он на первое место в алфавите. Почему Русь оказалась столь отзывчивой к персоналистическому "прочтению" христианства, поставив преображенного человека в центр преображения мира? Были ли в ее дохристианском прошлом мировозренческие опоры, способствующие этому?

Трудно ответить на этот вопрос. Русская история - это "каскад разрывов" (Г.Федотов). Христианство, утвердившись в Киеве, разрывает с дохристианским прошлым. Прошлое - это "тьма". И от этой "тьмы" не осталось ничего, кроме скупых противоречивых свидетельств случайных путешественников. Поэтому наше прошлое реконструируется обычно по общеисторической модели: до христианства во всех странах господствовало язычество. Следовательно, язычество было и на Руси. Основные черты язычества - космоцентризм, власть природы над человеком, страх, кровавые жертвоприношения. "Особенно убого было язычество Руси, - пишет Е.В.Аничков, - жалки ее боги, грубы культ и нравы. Не поэтически смотрела Русь на природу.”24 Не было на Руси между "грубым язычеством" и христианством "культурной прослойки". В этом ее отличие от Византии, по Аничкову, христианство которой - "выхоленное, очищенное вселенскими соборами" - впитало в себя глубочайшие античные традиции философии и культуры.

Но почему же в таком случае эта "убогая Русь" так точно, свободно, независимо, смело  вошла в суть великой евангельской вести, легко усвоив духовный аристократизм  христианства - аристократизм ответственности личности, свободы, совести и любви? Почему так бесстрашно, без оглядки на вселенские соборы, была введена в христианство тема природы, что теперь становится спасительной опорной точкой пред лицом исторического поражения антропоцентрически прочитанного христианства? Это отвага посвященных в дух новой вести? Это дерзновение подлинной любви, не трепещущей перед буквой писания?

Бесплоден метод "разрывов". Бесплодны аналогии "язычества" с русской дохристианской верой. "Каскад разрывов" - это не вся русская история. В нашей истории были не только ослепленные ненавистью "разрушители", но и ведомые любовью "соединители". Соединители звеньев русского духа. Они тихи и незаметны. Они ушли в "складки" истории, только на поверхности ломкой и смутной. Они создали Русь как духовное пространство. Русское духовное пространство едино. Едино и исторически, и социально. И первый шаг нашего древнего предка-охотника, входящего во влажные леса нашей родины, и каждый духовный "шаг" современника связаны единым устойчивых архетипом. И князь (Мышкин) и "простая баба" с улыбнувшимся младенцем одинаково глубоко переживают сущность христианского Бога как Бога неисповедимой любви.

В.В.Зеньковский  одним из первых в своей "Истории  русской философии" обратился  к методу не "разрывов", а связей. И оболганная "языческая" Русь впервые засветилась своим "несказанным светом". Почему, спрашивает он, так излюблен в русском церковном сознании образ "света"? Свою веру народ любит называть пресветлое православие. Праздник Пасхи празднуется в России, пишет он, как самый главный праздник, как праздник торжества света над тьмой. Свет небесной правды в соответствии с верой народа своим сиянием делает неотразимо ясной неправду, царящую в мире, и он восторжествует. "Восприятие мира в лучах пасхальных переживаний лежит в самом центре русского религиозного сознания. Без этого не понять его". Но откуда эта световая насыщенность праздничного оптимистичного мировосприятия народа? В.Зеньковский дает однозначный ответ: "преемственность". Особенности русской мысли, русской философии и веры "глубоко уходят своими корнями в религиозную стихию дохристианской древней Руси". Нет, не усатый Перун, бог грозы, молнии, страха, и не бог Неба Сварог, и не бог солнца Хорст, а бог Белого Света, Бог Дневного Света был "излюбленным" богом древних русичей. Белая Русь. Белые стены храмов и монастырей. "Белый свет" - образ мироздания.