Экономическое развитие страны заставляло правительство  покровительствовать промышленности, торговле и, в конечном счете, способствовать развитию капиталистических отношений. Насаждение промышленности, учреждение банков, строительство железных дорог, основание технических учебных заведений, поощрение деятельности сельскохозяйственных и промышленных обществ, организация выставок - все эти меры поощрения экономического развития проводились с учетом интересов помещике» и нужд самодержавия.

Военные расходы  и затраты на растущий аппарат  управления требовали увеличения денежных поступлений. Отсюда и принятие поощрительных мер для предпринимателей, издание покровительственных тарифов. В течении своего царствования Николай Павлович учредил еще несколько комитетов по крестьянскому делу; ничего существенного эти комитеты не принесли¹⁷. Консервативная по своим истокам политика тормозила развитие новых процессов в экономике. Но они, тем не менее, медленно, но верно пробивали себе дорогу, углубляя кризис всей социально-экономической системы.

ЗНАЧЕНИЕ  ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА О КРЕСТЬЯНАХ

Легко заметить, какое значение могли получить все  эти законы. До сих пор в дворянской среде господствовал взгляд на крепостных крестьян, как на простую частную  собственность владельца наравне  с землей, рабочим инвентарем в  т. д.. Мысль, что такою собственностью не может быть крестьянин, который платит государственную подать, несет государственную повинность, например рекрутскую, - мысль эта забывалась в ежедневных сделках, предметом которых служили крепостные крестьяне. Совокупность законов, изданных в царствование Николая, должна была коренным образом изменить этот взгляд; все эти законы были направлены к тому, чтобы охранить государственный интерес, связанный с положением крепостных крестьян. Право владеть крепостными душами эти законы переносили с почвы гражданского права на почву права государственного; во всех них заявлена мысль, что крепостной человек не простая собственность частного лица, а прежде всего подданный государства. Это важный результат, который сам по себе мог бы оправдать все усилия, потраченные Николаем на разрешение крестьянского вопроса.

Но был  и другой столь важный результат, который вышел незаметно из основной мысли закона 2 апреля 1842 г. Результат  этот надо весь поставить на счет графа Киселева. Закон просто говорил, что землевладелец может входить с крестьянином в добровольное соглашение, уступая ему право постоянного пользования землей на известных условиях, после чего крестьянин переставал зависеть от землевладельца, а последний освобождался от обязанностей, сопряженных с владением крепостными; только это и говорил закон¹⁸. Между тем можно было посмотреть на закон и с другой стороны. Очевидно, личная свобода приобреталась крестьянином даром, без выкупа; закон молча вошел в действующее законодательство. Помещики, говоря о неудаче закона, смеялись над ним, но они не заметили, какой переворот совершился в законодательстве; свобода крестьянской личности, следовательно, не оплачивалась; а мы помним, как государственные люди, даже очень умные, вроде адмирала Мордвинова, таксировали крестьянскую личность, назначая известную сумму за возраст. Как скоро молчаливо было признано законом это начало, тотчас же из закона могли вывести, что личность крестьянина не есть частная собственность землевладельца, что их связывают отношения к земле, с которой нельзя согнать большую часть государственных плательщиков. На почве закона 1842 г. только и стало возможно Положение 19 февраля, первая статья которого гласит, что крестьяне получают личную свободу "без выкупа". Повторяю, что этот закон надо отнести весь на счет графа Киселева.

Итак, в царствование Николая законодательство о крепостном праве стало на новую почву  и достигло важного результата - общего молчаливого признания, что крепостной крестьянин не есть частная собственность землевладельца; закон 1842 г. достиг перемещения в праве, но не в положении крестьян. Законодательство при этом могло достигнуть и практических результатов, и эти результаты вышли бы из законодательства Николая, если бы законы применялись иначе. Однако в нашей внутренней истории XIX в. нет ничего любопытнее применения законов о крепостных крестьянах в царствование Николая, ничто так не наводит на размышление о свойстве государственного порядка. Приведу отдельный случай. Мы видели, какое важное значение имеет закон 1827 г. о четырех с половиною десятинах земли; этот закон был внесен в первое издание Свода законов. После Сперанского второе отделение Собственной е. в. канцелярии издавало второе издание Свода законов. Заглянули в него: закона 1827 г. нет как нет; он не был отменен, а просто пропал без вести, как пропало известное дело об откупщике.

Можно понять, какое важное значение мог бы иметь  закон 8 октября 1847 г., предоставлявший  крестьянам имений, продававшихся с  публичного торга, выкупаться с землей: две трети дворянских имений состояли в неоплатных долгах казенным учреждениям. Сумма этих долгов близко подходила к миллиарду. Собственно говоря, освобождение крестьян можно было бы совершить чисто финансовой операцией, назначив срок для уплаты долгов, н потом конфисковать имения, как они конфискуются и теперь частными банками. Но не хотели прибегать к такой политической стратегеме, пользуясь затруднительным положением дворянства. Имений, которые продавались с публичного торга, было множество, но, чтобы крестьяне могли выкупаться, нужно было устроить удобный для них порядок аукциона, устроить известный порядок оповещения крестьян о продаже, наконец, устроить им возможность получать ссуды (редкое имение могло тотчас собрать достаточное количество своих денег), ничего этого не было предусмотрено. Закон просто был брошен в аукционную залу, со всех сторон полились представления о затруднениях, какие встречались при применении закона. Правительство могло поступить двояко: сознавая недостаток выработанного закона, оно могло гласно отменить его; сознавая пользу этого закона, оно могло развить и поправить его; то и другое оно могло сделать по праву, ибо каждое правительство может и отменить закон и поправить его, сознаваясь в ошибке; все это в порядке вещей. Поступили иначе. Высочайшая власть не отменяла закона, но через несколько месяцев вышло новое издание Свода законов; закона 8 октября там не оказалось. Имения продавали с торгов, крестьяне обращались с ходатайством к правительству; им говорили, что закона об этом нет, им показали издание, и просители не находили его там. Высшая власть не отменяла закона; бюрократия, устроенная для установления строгого порядка во всем, представляла единственное в мире правительство, которое крадет у народа законы, изданные высшей властью; этого никогда не было ни в одну эпоху, кроме царствования Николая, и, вероятно, никогда не повторится.

Точно так  же разделан был закон 1848 г., предоставлявший  крестьянам право приобретать недвижимую собственность. Он был так выражен, что крестьяне отказались от пользования  этим законом. Крестьяне могли приобретать недвижимую собственность с согласия помещика; они должны были заявлять помещику свое желание и возможность приобрести собственность: землевладелец мог и отказать в этом согласии, то он знал, что у крестьянина есть капитал, и, пользуясь своим правом, миг отнять его или мог дать согласие на покупку собственности, а потом взять у крестьянина, ибо оставалась еще в полном действии статья, которая гласила, что крестьянин не имеет права начинать иск¹⁹. Значит, закон одной рукой давал сословию право, а другой подчинял пользование этим правом безграничному произволу.

Так умела  выражать мысли верховной власти тогдашняя бюрократия; выразив столь своеобразно мысль закона, она тем самым отменила высочайшую волю. Это нужно знать, чтобы понять печальную справедливость слов императора, который сказал, что империей правит столоначальник. Благодаря недостатку решительности все законодательство Николая о крестьянах осталось без практических последствий, которые надо отличать от перемен в праве. Трудно объяснить эту непоследовательность и эту нерешительность; даже крепостники-землевладельцы удивились. Среди толков, вызванных законом 2 апреля, в бумагах Киселева записано и одно любопытное возражение, которое тогда часто повторяли. Некий дворянин говорил: "Зачем нас мучают этими полумерами? Разве в России нет верховной власти, которая может приказать землевладельцам отпустить своих крестьян на волю с землей или без земли? Это вправе сделать верховная власть. Дворянство, всегда верно преданное престолу, получив приказ исполнить это, исполнило бы его". Что можно было сказать против этого возражения, шедшего из среды помещиков, которые были против освобождения крестьян? Надо думать, что недостаток решимости и последовательности, боязнь пользоваться верховной властью объясняются недостатком знакомства со средой и настоящим того класса, интересы которого преимущественно были связаны с крепостным правом. Дворянство при Николае внушало более страха чем при Александре. Рассматривая бумаги неофициального комитета, который собирался при Александре в начале его царствования, мы там встречаем такие суждения графа Строганова о дворянстве, которые показывают, что государственные люди того времени вовсе не считали его средой, способной дать правительству оппозицию.  
3. ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ В 20-х - 50-х гг. XIX ВЕКА.

ОХРАНИТЕЛЬНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ 

Реакцией  на неудачу реформ Александра I и на выступление декабристов было нарастание консервативных настроений в русском обществе. Николай I мечтал подчинить себе общество, руководить его идейной жизнью, управлять его настроениями. Он считал, что лучшая теория - "добрая нравственность", и дело подданных "не рассуждать", а повиноваться. Однако начальственное "не рассуждать" было уже недостаточно для того, чтобы заставить общество не только повиноваться власти, но и служить ей не за страх, а за совесть.

По официальной  доктрине, эффектно сформулированной министром народного просвещения графом С. С. Уваровым (с 1833 до 1849 г.), в основе самобытной русской жизни лежат три принципа: самодержавие, православие и народность. Он же (Уваров), известный, между прочим, своей реакционностью, был отправлен в отставку за то, что осмелился защищать в печати идею университетского образования²⁰. Первым в "теории официальной народности", безусловно преобладающим, являлось, конечно, самодержавие, которому все должно подчиняться не только внешне, но и внутренне, не только за страх, а за совесть.

Самодержавие  объявлялось основным устоем русской  жизни, обеспечивающим якобы величие и мощь России, отсюда преданность и служба ему объявлялась гражданским долгом всех подданных.

Православие считалось основой духовной жизни  народа, поэтому православная церковь, подчиненная светской власти, являлась опорой самодержавия.

"Православие  - одна из опор этой власти, отнюдь не та "внутренняя правда" самостоятельной и авторитетной русской церкви, о которой мечтали славянофилы, а вполне реальная система церковного властвования над духовной жизнью "паствы", притом церковность-орудие политической силы самодержавия, вполне покорное гражданской власти под управлением синодального обер-прокурора".

В понятие "народность" вкладывалось отсутствие якобы социальной розни в России, "единство" народа и "единение" его с царем. "...Под "народностью" разумелся казенный патриотизм - безусловное преклонение перед правительственной Россией, перед ее военной мощью и полицейской выправкой, перед Россией в ее официальном облике, "в противоположность России по бумагам с Россией в натуре", по выражению историка М. П. Погодина, перед Россией декоративной, в казенном стиле, притворно уверенной в своих силах, в непогрешимости и устойчивости своих порядков и умышленно закрывающей глаза на великие народно-государственные нужды".

"Во внутренней  жизни страны эта система "официальной  народности" воплощает полный застой органической, творческой деятельности и прикрывает агонию разлагавшегося старого порядка. В отношениях международных она ведет к выступлениям, полным чрезмерной самонадеянности, к политическому авантюризму, который через перенапряжение сил страны, расшатанных внутренним кризисом, увлекает государство к роковой катастрофе".

Новый университетский  устав 1835 г. передавал руководство  делом просвещения в руки попечителей учебных округов (назначавшихся часто из генералов) и ограничивал (но не уничтожал) университетскую автономию. Было учреждено несколько женских институтов²¹.

Сам министр  просвещения граф Уваров был просвещенным человеком, и наука могла жить под его "отеческим" попечением²². По мнению ряда современных исследователей, Уваров стремился не просто пресечь нежелательные тенденции в духовном развитии страны, но и направить его в нужное русло, до известной степени поощряя просвещение. В Московском университете в уваровскую эпоху действовала блестящая плеяда профессоров - Т. Н. Грановский, Н. Д. Кавелин, П. Г. Редкий и другие ("золотой век" Московского университета).

Рупорами  правительственной идеологии были популярные журналисты Ф. В. Булгарин и Н. И. Греч, издававшие газету "Северная пчела". Ф. В. Булгарин и Н. И. Греч являлись нештатными осведомителями III Отделения.

Когда в 1830 г. кружок Пушкина, Дельвига и Вяземского стал издавать "Литературную газету", то Булгарин, боявшийся конкуренции, стал яростно травить газету. Сначала Булгарин не задевал самого Пушкина, но позже в "Северной пчеле" напечатал против него грязный пасквиль. На это Пушкин ответил следующей эпиграммой.

Не то беда, Авдей Флюгарин,

Что родом  ты не русский барин,

Что на Парнасе  ты цыган,

Что в свете  ты Видок Фиглярин:

Беда, что скучен твой роман.

Правящая  верхушка пыталась исторически и  теоретически обосновать "теорию официальной народности", придать ей национальную окраску,   вывести   "устои"   русской   жизни   из   особенностей   исторического развития России.

Наиболее  обстоятельно эта теория была развита  и обоснована в трудах профессора-историка Московского университета М. П. Погодина. Он исходил из противопоставления истории России и стран Западной Европы. В России, писал Погодив, сложился особый тип власти, основанный на "единении" царя и народа. И даже крепостное право у Погодина, который сам был в прошлом крепостным, вызывает умиление, поскольку оно "сохраняет в себе много патриархального": хороший помещик является "благодетелем" своих крестьян. Сохранение самобытности России - залог того, что и в будущем Россия станет развиваться не путем революций, как на Западе, а "мудрым попечением" самодержавной власти.