Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной Войны

    ДЕПАРТАМЕНТ ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ

    ХАНТЫ-МАНСИЙСКИЙ АВТОНОМНЫЙ ОКРУГ – ЮГРА

    СУРГУТСКИЙ  ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

    ИСТОРИЧЕСКИЙ  ФАКУЛЬТЕТ

    КАФЕДРА ТЕОЛОГИЯ 
 
 
 
 
 

    КУРСОВАЯ  РАБОТА

    студента: Ретунской Зои Викторовны

    на  тему: «Русская Православная Церковь  в годы

    Великой Отечественной войны» 
 
 
 
 
 

    Научный руководитель: _________

                                                                      к.н.и. доцент Пузанов В.Д.

                                             Студент: _________ 
 
 
 
 

    Сургут 2005

    Содержание 

1. Введение……………………………………………………………….3

2. Положение Русской Церкви накануне Великой  Отечественной войны (1939-1941 гг.)…………………………………………………5

3. Патриотическая  деятельность Московской Патриархии в  годы Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.)…………………...14

4. Деятельность  Русской Церкви  на оккупированной территории СССР………………………………………………………………….26

5. Заключение…………………………………………………………..37
6. Список использованной литературы……………………………….41

    Введение

    В конце 1938 г. период открытого, активного  наступления на Церковь подходил к своему завершению, появились первые симптомы намечавшегося изменения прежней линии. Неудача планов искоренения религии была очевидна. После отстранения от руководства НКВД Н.И. Ежова в рамках общего пересмотра многих следственных дел оказались освобождены и сотни священнослужителей, в том числе несколько архиереев: архиепископ Иоанн (Соколов), епископ Иосиф (Чернов) и др. В закрытых циркулярах различных административных органов стали появляться указания проявлять сдержанность в ликвидации храмов.

    Отчасти это было связано с постепенным общим изменением курса советского правительства с интернационально-коммунистического на национально-патриотический. Подобные перемены начались вскоре после прихода к власти в Германии фашистов, но в конце 1930-х гг. они значительно усилились.

    Но  вплоть до осени 1939 г. серьезных перемен  все же не произошло. Значительную активность проявлял «Союз воинствующих безбожников». По прежнему в выступлениях председателя Центрального совета СВБ Е.Ярославского священники объявлялись врагами народа. Чтобы продолжить существование СВБ, Е.Ярославский направлял его на борьбу за «исправление партлинии по религиозному вопросу» с профсоюзами, работниками просвещения, прессы и особенно комсомолом. В первом же номере журнала «Антирелигиозник», вышедшем после завершения XVIII съезда ВКП(б), помимо публикации решений последнего и речи на нем Е.Ярославского, были помещены два материала о недостатках в антирелигиозной работе комсомола, прежде всего в Средней Азии¹. Можно было ожидать, что Е.Ярославский объявит о планах третьей «безбожной пятилетки». Ведь им уже заявлялось о необходимости воссоздания антирелигиозной организации из 5-6 миллионов членов, на IV расширенном пленуме Центрального совета СВБ в 1938 г. прозвучало его обещание: «Если мы усилим свою работу, то следующее десятилетие станет временем полного освобождения масс от реакционного влияния религии»¹. Однако же без воздействия партийного руководства третья «безбожная пятилетка» так и не была провозглашена, не состоялся и планируемый III съезд СВБ. Союз безбожников переживал глубокий кризис и только усилиями прессы искусственно создавалось впечатление о его кипучей жизнедеятельности. Количество числившихся членами СВБ упало с 5670 тыс. в 1932 г. до 2000 тыс. в 1938 г., вместо запланированных 22 млн. В реальности их было гораздо меньше, так как процент уплачивающих членские взносы понизился с 45 до 13 (то есть платило их лишь 260 тыс. человек)². Людям надоедал казенный, бюрократический стиль работы организации, свое формальное членство в ней, участие в бесконечных кампаниях, «безбожных займах», сборах денег на «безбожные» подлодки, эскадрильи, танковые колонны и т.д. Сокращалось количество организаций СВБ, его издательская деятельность. На совещании в ЦС СВБ в апреле 1939 г. признавалось, что резкого перелома к лучшему в работе союза не произошло. Еще через полгода Центральный совет отмечал: «Большинство ячеек Союза воинствующих безбожников не ведет систематической антирелигиозной работы, являются пассивными, бездеятельными»³.

    Опыт 1930-х гг. показал, что даже в самых неблагоприятных для Церкви условиях, при полной монополии антирелигиозной печати успехи воинствующего атеизма, несмотря на всемерную помощь со стороны правительства, оказались чрезвычайно скромными.

 Положение  Русской Церкви накануне Великой Отечественной войны

(1939-1941 гг.)

    К 1939 г. Русская Православная Церковь, как организационная структура в результате жесточайших гонений и открытого террора была практически разгромлена. Летом 1939 г. в Патриаршей Церкви осталось только четыре правящих архиерея — Патриарший Местоблюститель митрополит Московский Сергий (Страгородский), митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич), управлявший Новгородской и Псковской епархиями, архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский), с 1937 г. занимавший должность управляющего делами Московской Патриархии. Каждый из них был по-своему выдающимся церковным деятелем, обладавшим большими организаторскими и дипломатическими способностями. Все они, в тот или иной период могли претендовать на вакантный пост Патриарха Русской Церкви.

    Еще около 10 уцелевших архиереев Патриархии находились на покое или совершали  богослужения как настоятели храмов. Так, епископ Астраханский Андрей (Комаров), уволенный в апреле 1939 г. на покой, в октябре был назначен на место приходского священника в город Куйбышев. Вся церковная жизнь Куйбышевской епархии сосредоточена была тогда вокруг этой одной церкви. Под Москвой на даче у родственников проживал как частное лицо будущий экзарх Украины архиепископ Иоанн (Соколов), отбывший незадолго перед этим ссылку. В Красноярске на положении ссыльного жил епископ Лука (Войно-Ясенецкий), работая главным хирургом-консультантом городских госпиталей. Под Ростовом-на-Дону жил на покое епископ Таганрогский Иосиф (Чернов) и архиепископ Ростовский Николай (Амасийский), в Киеве — схиархиепископ Димитрий (Абашидзе) и т.д.¹.

    Епархий, как административных единиц в 1939 г. уже почти не существовало и отдельные  приходы поддерживали нерегулярную связь с Патриархией. Незапрещенная официальная Церковь по своему фактическому положению стала приближаться к нелегальной организации, так как общение с «церковниками» считалось признаком политической неблагонадежности со всеми вытекающими последствиями. Таким образом, Патриархия оказалась в значительной степени отрезанной от своей паствы и, кроме того, с середины 1930-х гг. почти полностью — от связей с заграницей. Однако она не была уничтожена полностью. Процесс над «Всесоюзным контрреволюционным центром церковников» во главе с митрополитом Сергием так и не состоялся. Хотя по воспоминаниям близких к нему людей в конце 1930-х гг. Владыка постоянно ожидал ареста.

    Ряд зарубежных историков полагает, что  существование Катакомбной (тайной) Церкви являлось одной из важных причин того, что Патриаршему Местоблюстителю удалось сохранить к 1939 г. несколько сот приходов и сокращенное до минимума церковное управление. «Советское правительство, очевидно, боялось, чтобы вся церковь не ушла в подполье, так как официальная и строго контролируемая церковь представляла меньшую опасность, чем подпольная»².

    Действительно, в 1930-е гг. тайные богослужения приобрели  колоссальное распространение. Их совершали  сотни священников, уклонившихся от ареста или освобожденных, а затем  скрывших свое прошлое. Большая часть этих «полукатакомбников» не была принципиальным противником Патриаршего Местоблюстителя и никогда не порывала с ним. Они ушли в подполье только потому, что открытое совершение религиозных обрядов на территории очень многих областей и республик оказалось невозможным. Признавая митрополита Сергия законным временным главой Русской Церкви, эти священники после 1943 г., когда подобное стало возможным, восстановили с ним каноническую связь и литургическое общение.

    Но  сохранение высокой религиозности населения СССР, распространение тайных богослужений было только одной из целого ряда внутренних и международных причин намечавшегося в 1939 г. свертывания антицерковных акций. Массовое насильственное закрытие храмов явно усиливало недовольство широких слоев населения, в том числе рабочих. Это становилось опасным не только в политическом, но и в экономическом отношении, сказываясь на эффективности труда: усиливался бессознательный, а порой и сознательный саботаж.

    Важную  роль начинала играть надвигавшаяся II Мировая война. Советское руководство было заинтересовано теперь в укреплении единства нации, а не в разделяющих нападках марксистского пуризма и атеизма. Переломным моментом в этом плане стали события сентября 1939 г. — вступление советских войск на территорию Польши и присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР. Правительство оказалось перед фактом включения в государственную жизнь страны областей с нетронутой гонениями религиозной жизнью. В состав населения СССР осенью 1939 г. и летом 1940 г. с присоединением стран Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины вошло свыше 7500 тыс. православных верующих, организованных в епархии и приходы. Вновь в стране после длительного перерыва появились действующие монастыри, церковные и монастырские земельные угодья, духовные учебные заведения, благотворительные учреждения, церковные библиотеки, редакции религиозных газет, журналов и т.п.

    Особо следует отметить большое количество богословских учебных заведений. В  Эстонии имелась Духовная семинария  в Печорах и православный богословский факультет в Дерптском университете, в Латвии — Духовная семинария в Риге и православная секция при протестантском факультете Рижского университета. В Бессарабии была Духовная семинария в Кишиневе, а в Северной Буковине Духовная семинария в Черновцах. Наконец, на бывшей польской территории существовали две Духовные семинарии — Кременецкая и Виленская (хотя они в связи с проводившейся тогда в Польше общей школьной реформой, находились уже в стадии ликвидации), а также две постоянные псаломницкие школы. Одна находилась при Богоявленском монастыре в Кременце (Волынская епархия), а вторая — при Свято-Онуфриевском монастыре в Жировицах (Гродненская епархия) и их судьбе школьная реформа не угрожала. Кроме того, в несколько раз выросло число правящих православных архиереев в СССР¹.

    Перед советским руководством встал острый и неотложный вопрос определения  своей религиозной политики на новых  территориях. Решение его проходило  в свете необходимости ассимилировать и политически нейтрализовать миллионы новых, в основном православных граждан. Правительство сознавало, что этого невозможно достигнуть открытой антицерковной кампанией. Обычно советские пограничные зоны контролировались особенно тщательно — церкви там закрывались полностью. Но ликвидировать тысячи приходов и десятки монастырей западных областей в обозримые сроки являлось невозможным. От обычной политики пришлось отказаться. Возникновение массового недовольства населения в результате гонений на Церковь при наличии германской армии по другую сторону границы представлялось слишком рискованным. Кроме того, был учтен и благоприятный для СССР факт дискриминации польскими властями Православной Церкви. Перед самым началом II Мировой войны они закрыли сотни храмов на том основании, что царское правительство в XIX веке возвратило их из унии в православие. В подобных условиях правительству СССР было особенно трудно начать сразу массовые гонения на Церковь и ликвидировать еще не закрытые поляками храмы.

    Документы конца 1939 г. свидетельствуют о признании советским руководством факта гораздо более сильного влияния церкви в западных областях, чем на остальной территории СССР и его намерении проводить более осмотрительную религиозную политику¹. Она заключалась в использовании хорошо контролируемой Московской Патриархии — подчинении ей православных иерархов и приходов. При этом учитывались национальные чувства западных украинцев и белорусов, воссоединившихся с восточными, русских, живших в Прибалтике, православных молдаван, эстонцев, латышей и карелов, близких к русским по своей культуре. Подобная практика стала первым примером использования Московской Патриархии для распространения советского влияния на вновь приобретенные или попавшие под контроль территории. Он оказался успешным и получил широкое распространение после окончания II Мировой войны.