Россия в эпоху империализма. Формирование тоталитарного государтсва

     Партийные руководители, сидевшие в президиумах  рядом со Сталиным в 1934 г., были преданы  ему и коммунистической идеологии, которую он олицетворял. Однако многие из них были достаточно неординарными  личностями и не вписывались полностью  в тоталитарную схему. Поэтому начало репрессий в партийном и государственном аппарате было неизбежно. Требовалось лишь найти повод.

     К середине 30-х гг. окончательно утвердилась  «номенклатура», то есть список должностей, для занятия которых требовалось  утверждение высших партийных инстанций, а значит — лично Сталина. Те, кто пришел в номенклатуру в начале 20-х гг., вытеснив из политической жизни своих предшественников — революционеров из числа эмигрантов и подпольщиков, к середине 30-х гг. заняли ведущие посты. Их материальное положение было превосходным не только по сравнению с большинством населения страны, но и по сравнению с многими государственными деятелями дооктябрьской поры. Они были уверены, что такое положение выгодно и необходимо стране и народу, которые обязаны заботиться о своем «авангарде». Все это вызывало глухое недовольство масс, которое чутко уловил Сталин.

     Наконец, выросло новое поколение, рвавшееся  в политику, к власти, к занятию  должностей. Они вышли из числа  тех, кто начал заниматься политикой  в годы борьбы с оппозицией. Их сознание требовало внутренних врагов, постоянной борьбы. В иных условиях они, возможно, нашли бы себе другое применение, но теперь они считали, что места наверху принадлежат им, а другие занимают их не по праву.

     Сталин  опробовал эту партийную молодежь в конце 20-х — начале 30-х гг. во время «культурной революции». Но он понял, что давать ей вольницу нельзя, так как ее порыв может перекинуться на самый верх. Этой партийной молодежью необходимо было управлять.

     Смена кадров в тоталитарном режиме могла идти лишь через репрессии. Поводом для них стало убийство С. Кирова в конце 1934 г.

     Нет никаких оснований считать доказанной версию о Сталине как об организаторе убийства Кирова. Скорее всего, он погиб  от пули неврастеника-одиночки из числа коммунистов, которые считали себя незаслуженно обделенными. Столь же нелепа версия об убийстве по заданию антисталинской оппозиции. Первым итогом этого убийства стали репрессии против всех тех, кто уцелел в «красном терроре»: бывших дворян, священнослужителей, офицеров, торговцев, старой интеллигенции. Одновременно с этим прошла массовая чистка партии, в ходе которой уцелевшие обязаны были беспрекословно доказать свою преданность руководству.

     В 1935 г. отменяются продовольственные  карточки, что укрепляло сталинский режим. Правда, уровень питания был крайне низок. По данным советской статистики тех лет, среднее потребление хлеба и круп составило немногим больше 260 кг в год, в то время как сельский батрак Саратовской губернии потреблял в 1892 г. 419 кг таких продуктов. Но отмена карточек подавалась пропагандой как победа сталинской линии.

     Начинается  разработка новой конституции, названной  Конституцией «победившего социализма».

     К ее подготовке были привлечены некоторые  недавние «уклонисты». Она была принята без всякого референдума 5 декабря 1936 г. Впрочем, если референдум и проходил бы, можно не сомневаться в ее единодушном одобрении. Новая Конституция декларировала всеобщее избирательное право при прямом, равном и тайном голосовании, свободу слова, собраний, союзов. Она формально отменяла институт «лишенцев». Эти общедемократические декларации были рассчитаны на внешнее употребление, а также использовались во внутрипропагандистских целях. Оговорки об использовании политических свобод «в интересах трудящихся» давали основу того, чтобы полностью нивелировать эти декларации.

     Принятая  Конституция 1936 г. законодательно оформила проведение так называемого «большого  террора». В Москве прошла серия  процессов, в которых выявлялись «главари» «предателей и вредителей». Три «московских процесса» в августе 1936 г., январе — феврале 1937 г. и в марте 1938 г. физически покончили с Каменевым, Зиновьевым, Пятаковым, Бухариным и другими «старыми революционерами». Революция пожирала своих детей и создателей. Однако процессы были открытыми, все обвиняемые в той или иной степени признавали инкриминируемые им преступления. Во-первых, сказывалась изощренная система пыток и психологического воздействия, которую выдерживали единицы. Во-вторых, подсудимые шли на любые признания ради «высших интересов партии».

     В июне 1937 г. тайным судилищем против «красных маршалов» М. Тухачевского, А. Егорова начались массовые репрессии  по отношению к кадрам армейских  и флотских командиров. Позднее были репрессированы В. К. Блюхер, И. А. Якир, И. Л. Уборевич и многие другие видные военачальники. В целом репрессировано было более 40 тыс. офицеров. В итоге командный состав армии, вплоть до батальонного и ротного уровня, был уничтожен. Начались усобицы в репрессивных органах, затронувшие десятки тысяч их сотрудников. Партийные и хозяйственные руководители, научные работники и деятели культуры — ни одна категория «номенклатуры» и примыкающих к ним лиц не осталась обойдена «большим террором».

     Отличие «большого террора» 1935—1938 гг. от «красного  террора» состоит в том, что «красный террор» был направлен против тех, кто реально или потенциально сопротивлялся или мог сопротивляться коммунистическому режиму. Продолжением «красного террора» была коллективизация и насильственное направление миллионов людей в ГУЛАГ для использования их как бесплатной рабочей силы. «Большой террор» носил внутрисистемный характер и затронул десятки тысяч людей, взращенных коммунистическим режимом и преданных ему. С помощью «большого террора» тоталитарный режим поддерживал страну в состоянии мобилизационной тревоги, создал всеобъемлющую систему контроля за поведением людей. Во второй половине 30-х гг. «красный террор» и «большой террор» слились в единый поток. Сочтя основную задачу в кадровой революции, проведенной в ходе «большого террора», выполненной, Сталин отдал на растерзание ее главных исполнителей, обвинив их, как всегда, в «перегибах». Накануне «большого террора» место руководителя НКВД занимал Н. Ежов («ежовщина»), после его расстрела на этот пост был выдвинут Л. Берия. Несколько тысяч человек были даже освобождены, хотя это составляло ничтожную долю от числа погибших и содержавшихся в концлагерях.

     Характерные черты общества. Ко второй половине 30-х гг. советское общество представляло собой весьма противоречивое социальное явление. Формально оно было разделено на два «дружественных класса»: рабочий класс и колхозное крестьянство, а также социальную «прослойку» — трудовую интеллигенцию. На деле же проходили глубокие социальные катаклизмы, ломавшие традиционные социальные устои. Несмотря на прописочно-паспортную систему, массовая миграция населения не только не останавливалась, но и усиливалась. С 1926 по 1936 г. население городов возросло на 30 млн. человек, из которых не менее 25 млн. были крестьянами, бежавшими из деревни. Города были необычайно переуплотнены, заселялись подвалы, чердаки и бараки. Не более 3% городского населения имело возможность проживать в отдельных квартирах. В целом городское население не приобрело, несмотря на индустриализацию, черт, характерных для урбанизированных (то есть привыкших к комфортным условиям) жителей. Оно имело двойственный характер, оторвавшись от земли, но так и не впитав в себя городской образ жизни. Такая промежуточная психология была взрывоопасна, но при наличии мощной репрессивной машины находила выход в криминальной сфере. Лагеря стали своеобразным источником пополнения бытовой городской культуры. В повседневный быт молодежи входил «блатной» жаргон, место городского романса начала века заняла «блатная» песня. Незримо шла криминализация сознания и подсознания. Маргинальность (то есть промежуточное положение) большинства городского населения вела к разрыву, ослаблению семейных связей, резкому снижению социальной роли семьи. Это происходило еще и потому, что с 1926 г. действовало ультрареволюционное (даже по сравнению с 1918 г.) законодательство о браке и семье, уравнивавшее зарегистрированный брак с бытовым сожительством. Лишь во второй половине 30-х гг. власти начинают пропаганду «здоровой советской семьи».

     Девять  десятых городских рабочих имели в лучшем случае четырехклассное образование. Безусловно, что в их среде неграмотность была почти ликвидирована, однако отсутствие значительного опыта и квалификации не давало им высокого социального статуса. Заменой ему была настойчивая и весьма успешная пропаганда, подчеркивающая ведущую роль «класса-гегемона» в обществе. Эта пропаганда в немалой степени долгие годы компенсировала реальные низкие заработки, бытовые неурядицы и высокий уровень норм выработки, насаждавшихся на предприятиях. Другой формой компенсации стало начавшееся в 1935 г. стахановское движение. Оно преследовало, как и ударничество начала 30-х гг., одну цель: поднять снижавшуюся производительность труда путем создания стимулов для повышения социального и материального статуса наиболее отличившимся рабочим. Но, во-первых, большинство стахановских рекордов тщательно подготавливалось, а сами они были труднодостижимы для рядовых рабочих. Во-вторых, через полтора-два года после его начала уровень материальных благ для передовиков резко снизился. Показателем фактического провала этого движения служит введение в конце 30-х гг. репрессивных норм для нарушителей трудовой дисциплины, лиц, опаздывавших на работу, и т. п. Были введены, по образцу нацистской Германии, трудовые книжки для всех работающих, где отмечались поощрения и наказания.

     Данные  миграции не учитывают миграцию насильственную, гулаговскую. Руками людей, оказавшихся  в ГУЛАГе, были построены новые  города на Севере и Дальнем Востоке, каналы, железные дороги. Модернизация не затронула деревню. Социальные отношения, которые складывались в российской деревне в годы становления хозяина-фермера, характеризовались включением этих хозяев в современные связи: самостоятельное заключение договоров с банками, кредитными обществами, сбытовыми организациями и фирмами. Заключение договоров, контрактов юридически оформлялось. Установленный же патриархальный уровень отношений отличался господством не права, а обычая. Таким обычаем стал неоформленный, словесный приказ «начальника» о выходе на работу и о ее оплате. Оборотной стороной искаженной патриархальности стала нарастающая внутренняя утрата чувства хозяина земли. Колхозное имущество не было своим. Колхозники мечтали о переселении в город как о лучшей доле для своих детей, способе хоть как-то гарантировать их будущее. И все же в деревне еще сохранялись традиции крестьянской самоотверженности, взаимопомощи.

     Смена социального статуса и его  повышение могли произойти лишь при наличии образования. Поэтому  наиболее энергичные, активные, удачливые молодые люди имели стимулы для повышения образовательного уровня. И хотя представители «народной интеллигенции» находились под постоянным контролем и угрозой репрессий в случае, например, невыполнения цехом или отделом плановых заданий, их более высокий материальный достаток был гарантирован. «Полуудачники» пополняли разраставшийся слой малоквалифицированных служащих в многочисленных управленческих и исполнительных структурах.

     Номенклатура  после выучки «большим террором»  была хорошо дисциплинирована, понимая, что только ее умелое руководство всеми отраслями производства, всеми сферами жизни способно спасти ее от повторения массовых репрессий по отношению к ней. И интеллигенция, и малоквалифицированные служащие, и номенклатура воспринимали продолжающиеся аресты в своей среде как привычные, закономерные. Выработалась психологическая модель приспособления к ним: оставшиеся вне репрессий, пережившие несколько волн репрессивных акций люди наряду с глубоко затаенным страхом стали испытывать чувство благодарности властям за то, что репрессии их не коснулись. Само это воспринималось как благодарность властей, признание благонадежности. Отсюда и возникновение у многих людей комплекса «единства партии и народа». Репрессированных и членов их семей старались не замечать, а чаще всего к ним относились по меньшей мере с подозрением. В сочетании с мощной пропагандой это вырабатывало тоталитарный тип личности с его наркотической привычкой к указаниям «сверху», отказом от анализа как действий «верхов», так и своих собственных.

     «Большой  стиль» в культуре. Термин «большой стиль» появился недавно. Он применяется  для общей характеристики тоталитарной культуры в СССР, утвердившейся в  середине 30-х гг. Элементы «большого  стиля» характерны также для культуры нацистской Германии, фашистской Италии и некоторых других стран. Основными чертами «большого стиля» становятся пышность, демонстративный оптимизм, использование внешне реалистических форм и их обязательность в художественной жизни. «Большой стиль», искусственно сконструированный исходя из политических потребностей, начинает жить своей жизнью и более того — оказывать существенное воздействие на мироощущение и поведение многих людей. После краха тоталитарных режимов «большой стиль» начинает замещать их реальность и в глазах немалого числа людей олицетворять «счастливую жизнь» и «успехи» тоталитаризма, мифологизируя и оправдывая его.

     Окончательная победа тоталитаризма сделала совершенно ненужными новому обществу левацкие, революционные, авангардистские изыски, характерные для первых послеоктябрьских лет. Укрепившаяся власть нуждалась во внешних признаках стабильности. Неустойчивость и противоречивость авангардизма во всех сферах не соответствовала ее идеалам. Поэтому уже с начала 30-х гг. наблюдаются первые признаки возврата к внешне традиционному в культуре.

     Начинается  пересмотр отношения к истории. Революция проходила на отрицании  российской истории, которая рассматривалась  как цепь ошибок и преступлений. Теперь, для того чтобы придать  законность своей власти, он начинает искать контакты с прошлым. История России представляется сплошной цепью побед. Петр I, ранее трактовавшийся как человек, полный пороков, предстает в книгах и фильмах как былинный герой, заботящийся о стране и народе. Если в начале революции выбрасывались мощи Александра Невского, то теперь он становится новым национальным героем.