Казахстан в годы тоталитарного режима

О характере и масштабах кампании "чисток" в Центральной Азии подробно говорится и в статье Мустафы Чокая под названием "µeoou? ea?io?"ea?inoie ia", ?i? ?eaa "µeoou? o?"ea?inoie ia?" ("Национал-контрреволюционер или же национал-революционер?", в которой он не только полемизирует с "Правдой", но и вносит ясность в ситуацию борьбы с "врагами народа" в Туркестане [83]: "Газета "Правда" пишет о наличии скрытых врагов, которые были выявлены в ходе проверки и обмена партийных документов. В составе партии большевиков немало противников сталинской диктатуры. Сама партия порождает и приумножает их число. Борьба со "скрытыми врагами" есть не что иное, как борьба с собственной тенью. Существует различие между теми "врагами", которые проживают в России, и "врагами", проживающими в национальных республиках. Так, в России врагами признаны троцкисты, зиновьевцы, то есть коммунисты, выступавшие против личной диктатуры Сталина и считавшие, что он отошел от основных ленинских принципов. Они выступают также против русского шовинизма, возведенного в ранг национальной политики под лозунгом "советского патриотизма". По мнению Троцкого и Зиновьева, такое провозглашение верховенства русской нации приведет к отходу от идеи мировой революции. Что касается "врагов", проживающих в национальных республиках, то их называют "национал-контрреволюционерами". Советское правительство объявило их более опасными, чем троцкисты и зиновьевцы, так как их цель, согласно большевикам, идет дальше, чем замена Сталина на его посту другой личностью или же изменение внутренней и внешней политики Советов. Их заветная мечта - освободить свой край от российского ига и создать свое независимое государство. Именно в этом Советы обвиняют "врагов", выявленных среди нерусских членов партии" [84].

Каким образом ведется борьба с "врагами народа" в Туркестане, наглядно показано Мустафой Чокаем на примере участи трех "национал-контрреволюционеров" из числа местных коммунистов: "В номерах "Казахстанской правды" от 16, 21 июля и 2 августа 1936 г. заведующий отделом пропаганды Центрального Комитета партии Казахстана Илиас Кабылов выступил с обширным материалом. В нем он подверг резкой критике "садуаксовцев", "кожановцев" и "мендешевцев" и призвал к "беспощадной борьбе с национализмом, получившим широкое распространение в кругу научных работников и среде духовенства"" [85].

Смагул Садуакас, Султанбек Кожан и Сеиткали Мендешулы характеризуются Мустафой Чокаем как люди, служащие власти большевиков не из корыстных побуждений, а как пекущиеся о будущем своего народа. Их требования сводились к предоставлению больших прав местному населению в управлении своей страной, прекращению бесчинств со стороны русских рабочих и солдат, ограничению притока русских переселенцев. Они выступили также против разжигания "огня классовой борьбы" в аулах. Если бы Россия честно выполняла свои обещания в отношении нерусских народов, то она бы открыла им дорогу к строительству своих суверенных государств, лишив тем самым красный русский империализм тех, кто служит России щитом от внешних врагов. В этом Мустафа Чокай видит истинную причину обвинений туркестанских коммунистов Смагула Садуакаса, Султанбека Кожанулы и Сеиткали Мендешулы в "реакционном национализме". Их обвинили не в том, что они требуют у Советов выполнения данных ими обещаний о праве наций на самоопределение, а в том, что эти туркестанцы якобы вступили в сговор с какой-то группой национал-контрреволюционеров и мечтают об отделении Туркестана от России [86].

Не менее ценно отображение Мустафой Чокаем социального фона, на котором проводится в жизнь сталинская национальная политика: "То, что большевики называют "социалистическим строительством" в аулах, есть:  
во-первых, внедрение в казахские аулы русских переселенцев; 
во-вторых, это передача в общее пользование скота казахских жителей; 
в-третьих, это создание колхозов и совхозов на разнорасовой основе с тем, чтобы в результате вытравить из туркестанцев тюркскую сущность и сотворить отдельную казахскую нацию. В итоге проживающие в Казахстане узбеки, туркмены, киргизы и другие наши братья по крови будут превращены в "пасынков", а русские пришельцы, осуществившие октябрьский переворот, станут нашими старшими братьями, которым будет отведена роль предводителя народов" [87].

И этот вывод Мустафы Чокая был в последующем подтвержден ходом истории. Стратегическая важность Туркестана для России и длительное сопротивление местного населения вынудили Сталина прибегнуть к репрессивным мерам под предлогом "борьбы с буржуазным национализмом".

Конечной целью сталинской национальной политики, как проистекает из анализа Мустафы Чокая, были денацификация, то есть планомерное разрушение всех нациообразующих элементов, и последующая русификация народов Центральной Азии. Для этого были предприняты: 
- административно-территориальный передел и дробление народа на мелкие нации для облегчения возможности манипулирования ими;  
- проведение переселенческой политики: смешение местного населения с русскими переселенцами при непременном обеспечении численного превосходства русских; 
- фальсификация истории в угоду идеологических интересов и с этой целью отождествление в максимальной форме власти и русской нации;  
- насилие и внушение страха неотвратимости наказания.

Меры были рассчитаны на то, чтобы обезопасить власть от возможных повторений недовольств местного населения и достижения окончательного покорения региона.

Мустафа Чокай, лидер национально-освободительного движения, был выразителем национализма, означавшего волеизъявление народа Туркестана самим строить и развивать свое суверенное государство.

Сталин, глава тоталитарного государства, был выразителем национализма, утвердившего верховенство одной (русской) нации над всеми остальными, возведя такой национализм в ранг политической доктрины, основы идеологии коммунистической партии Советского Союза.

Во второй половине тридцатых годов борьба тоталитаризма против сторонников национально-освободительного движения достигает своего апогея и становится яркой иллюстрацией того, что можно было бы подытожить словами американской исследовательницы Х.Арендт: "Благодаря специфической и невиданной еще в истории роли, которую играет идеология в аппарате насилия, тоталитаризм нашел способы господства над людьми и способы устрашения их изнутри, на личностном уровне" [88].

В этот период главными инструментами тоталитарного режима становятся насилие и внушение страха неотвратимости наказания.

К концу тридцатых годов регион советской Центральной Азии становится своеобразным полигоном силовых структур. Так, председатель Военной коллегии Верховного Суда Каз ССР В.Ульрих докладывал Лаврентию Берия: "За период с 1 сентября 1936 года по 30 сентября 1938 года Военной коллегией и выездными сессиями Коллегии в 60 городах Казахстана приговорено к расстрелу 30154 человека, а к тюремному заключению - 5642". Только в столице Казахстана Алма-Ате за три дня, с 25 по 28 февраля 1938 года, выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда Казахской ССР "рассмотрела" свыше ста дел и приговорила к расстрелу несколько десятков человек, среди которых были видные представители казахской интеллигенции, такие, как Прокурор Казахской ССР С.Ескараев, Нарком просвещения Казахской ССР Т.Жургенов, Нарком юстиции Казахской ССР О.Буреев, и другие. Им был предъявлен весь стандартный блок обвинений: национализм, терроризм, диверсии, антисоветизм, а также связь с Мустафой Чокаем, Троцким, Зиновьевым, Бухариным, Рыковым. Не было забыто и обвинение в шпионаже в пользу Германии и Японии [89].

Характерно, что в своих речах о борьбе с "националистами" и другими "врагами народа" Сталин никогда не упоминает о национально-освободительном движении. В этом проявляется, видимо, его опасение, что мировая общественность разгадает истинную подоплеку противостояния местного населения советской власти. Поэтому большевистская лексика того времени пестрила такими выражениями, как "ликвидировать националистические пережитки", "вытравить национализм каленым железом", "раздавить гидру национализма", "усилить кампанию с мелкобуржуазным национализмом", которые заостряли внимание общественности на "происках" тех, кто не признавал диктатуру русского пролетариата.

В отношении лидеров национально-освободительных движений использовались наиболее действенные методы, направленные на то, чтобы опорочить их прежде всего в глазах собственного народа [90]. Показательным в этом отношении является "агентурное дело № 145 на Чокаева Мустафу по окраске казахский националист-контрреволюционер", начатое ОГПУ в 1926 году и закрытое в 1947 г. МГБ Казахской ССР с формулировкой "в связи со смертью Мустафы Чокая" [91].

На вопрос, почему это агентурное дело было закрыто лишь в 1947 году, то есть через шесть лет после смерти Мустафы Чокая (27.12.1941), ответ может быть один. Дело не закрывалось до тех пор, пока не был подготовлен уголовный процесс по так называемому "делу сорока девяти". Сорок девять бывших советских военнопленных из Туркестана были отданы под Военный трибунал Туркестанского Военного Округа и обвинены в том, что были якобы сподвижниками Мустафы Чокая. Так дело № 145 было состыковано с делом № 85 на "участников антисоветских организаций Туркестанский национальный комитет и Туркестанский национальный совет". 18 апреля 1947 года 11 человек были приговорены к расстрелу, остальные - осуждены на разные сроки отбывания наказания от 10 до 25 лет.

Таким образом, согласно результатам настоящего исследования, национализм Мустафы Чокая - это национально-освободительная борьба за восстановление утраченной государственности Туркестана.

Национализм как государственная доктрина СССР - это опора на русский шовинизм как средство утверждения личной власти вождя и укрепления тоталитарного режима в стране.

В отношении лидеров национально-освободительных движений применялась прижизненная и посмертная их дискредитация в глазах собственного народа, как это было сделано в случае с Мустафой Чокаем.

Оценка Мустафой Чокаем международной обстановки перед Второй мировой войной

Мустафа Чокай анализировал события в Европе по двум причинам. Во-первых, советская Россия, продолжившая колониальную политику царского правительства в отношении Туркестана и других национальных окраин, является европейским государством. Во-вторых, чувства симпатии к народу Туркестана также идут со стороны европейских стран. Всё это вселяло в него уверенность в том, что развитие событий непременно повлияет на судьбу советской России и, соответственно, на будущее народов советских азиатских республик.

В канун Второй мировой войны (начало 1939 г.) он сосредоточивает внимание на следующих политических событиях в Европе:  
- объявление Англией обязательной всеобщей воинской повинности; 
- обострение отношений между Германией и Польшей;  
- появление России на европейской арене как участницы конфликта.

Мустафа Чокай отмечает, что в Великобритании, население которой составляет одну четвёртую часть населения земного шара, до этого времени не объявлялась всеобщая воинская повинность. Британская армия состояла из добровольцев, и численность её не превышала в мирное время 150 - 200 тысяч человек. В период Первой мировой войны Британия сумела отправить на поле брани более 13 миллионов человек. А в связи с сокращением численности её армии в послевоенный период некоторые страны стали сомневаться в способности Британии выполнить свое обещание об оказании военной помощи. Поэтому, желая доказать, что данные ею обещания не являются пустыми, 26 апреля Британия объявила о принятии Закона "О всеобщей воинской повинности". Тот факт, что Великобритания пошла на нарушение своих традиций, показывает, по мнению Мустафы Чокая, насколько обострилась ситуация в Европе.

Известно, что в 1914 году Великобритания как самая превосходящая по военной мощи держава, приняв превентивные меры, была бы способна предотвратить войну, и теперь, с учётом печального опыта, она предпринимает меры по ликвидации военной угрозы.

Мустафа Чокай, как и многие другие политические деятели того времени, не сомневается, что реалии, сложившиеся в Европе после подписания Версальского договора, представляют собой тугой и опасный узел, в особенности, отношения между Польшей и Германией. Основы сотрудничества между этими двумя странами были заложены соглашением, подписанным маршалом Пилсудским и Гитлером 26 января 1934 года сроком на 10 лет. Оно предусматривало решение спорных вопросов между сторонами только путем переговоров. Стороны обязывались не вступать ни в какие союзы, могущие нанести ущерб интересам каждой из них. К моменту подписания этого соглашения Польша уже имела подписанный с Россией договор о "ненападении и невступлении в союзы, враждебные какой-либо из сторон", а также договор с Францией - о военном союзе. Подписанные документы не препятствовали сближению Польши с Германией. Однако расчленение Чехословакии в сентябре 1938 года в результате оккупации Германией Судетской области под надуманным предлогом защиты судетских немцев от произвола чехов, последовавший за этим захват всей Чехословакии в марте 1939 года, а также другие притязания Гитлера изменили расстановку сил в Юго-Восточной Европе.

В обзоре международной жизни Мустафа Чокай пишет: "Все видят и осознают нависшую над Восточной Европой, в особенности над Польшей, угрозу. Президент США Рузвельт направил 10 апреля 1939 года обращение главе Германии Гитлеру, главе Италии Муссолини, потребовав от них обещания не нападать ни на какую страну. В нашу задачу не входит оценка этого обращения, но хотели бы отметить, что такой шаг Рузвельта ещё больше подтверждает, насколько стала реальной угроза войны. Это событие, обрадовавшее значительную часть мирового сообщества, было подвергнуто острой критике со стороны общественного мнения в Германии и Италии" [92].

Пятьдесят пять лет спустя Генри Киссинджер так напишет об этом же событии в своем ставшем бестселлером труде: "В апреле 1939 года Рузвельт напрямую обратился с посланием к Гитлеру и Муссолини. Диктаторы осмеяли их, и напрасно: на самом деле послания были умно составлены, демонстрируя американскому народу, что страны "оси" на самом деле имеют агрессивные планы… Рузвельт выполнил поставленную перед собой политическую задачу. Запрашивая гарантии лишь у Гитлера и Муссолини, он заклеймил их как агрессоров перед единственной аудиторией, что-то значившей в тот момент для Рузвельта, - американским народом. Чтобы американская публика стала поддержкой и опорой демократических стран, необходимо было облечь вопрос в такую форму, которая бы исключала его толкование в рамках равновесия сил и подчёркивала, что речь идёт о защите невинных жертв злобного агрессора" [93].

Таким образом, Генри Киссинджер, вслед за Мустафой Чокаем, подтверждает обоснованность действия, предпринятого американским президентом, которое, как показала история, имело важное значение для судьбы тогдашней Европы.

Мустафа Чокай уделяет в своем анализе значительное место отношениям Германии и Польши, в частности, спору относительно Гданьска (Данцига). Гданьск, город с особым статусом, расположен на берегу Вислы в том месте, где она впадает в Балтийское море, и имел для Польши жизненно важное, стратегическое значение. Согласно Версальскому договору, Гданьск был передан под контроль Лиги наций, и, будучи под протекцией её комиссаров и имея собственную автономию, возглавляемую Сенатом, составлял таможенное единство с Польшей. Мустафа Чокай ссылается на мнения государственных деятелей Германии времен короля Фридриха Великого, утверждавших, что "Польша сможет стать независимой лишь тогда, когда сумеет управлять районом, где Висла впадает в море". Это понимало польское правительство. А если так, то "Польша вряд ли смирится с переходом города Германии. А Германия, в свою очередь, попытается завладеть Гданьском под обещание договора о сотрудничестве. Однако два государства, в отношениях которых уже произошел раскол, вряд ли смогут строить свое сотрудничество, опираясь лишь на ничем не подтвержденные обещания. Опасения были не напрасны: Гитлер в своем ответе на ноту Рузвельта заявил 28 апреля 1939 года, что договор, заключённый между Польшей и Англией, вступает в противоречие с договором "Польша - Германия", подписанным Пилсудским и Гитлером. По утверждению Гитлера, он даже вредит, и это вынуждает немецкую сторону в одностороннем порядке объявить его потерявшим свою силу. В итоге Германия не скрывает намерения захватить Гданьск, а для Польши потеря этого города подобна смерти и потому она не намерена уступать его Гитлеру" [94].