Иван Даниилович Калита

        В 1338 году у Ивана  Даниловича появился серьезный повод  для беспокойства - в Тверь на княжение вернулся прощенный ханом бывший великий князь Александр Михайлович. К этому времени сильно возросло недовольство русских князей, которые уже в открытую возмущались бесцеремонным хозяйничаньем великого князя и его вельмож в их вотчинах. Тверь подчинялась Москве вынужденно, но с возвращением Александра вполне могла стать естественным центром для объединения всех недовольных. Возможно, со временем это бы и случилось, но пока возобновилась давняя персональная вражда Москвы с Тверью. Какие тому были причины, осталось неизвестным, но летописи указывают, что Иван с Александром о чем -то не договорились и мира не заключили.

        В конце 1338 года в  Орду по каким-то тверским делам прибыл сын Александра Федор. Узнав об этом, ожидающий от тверских князей любого подвоха Иван Данилович со старшими сыновьями JYТ же отправился следом. Некоторые летописи указывают, что москвичи оклеветали Александра тверского перед ханом и его окружением, предложили вызвать в Орду, а заодно и некоторых других князей, не проявлявших должной покорности перед князем великим. Хан разгневался, но для выяснения отношений с Александром у него была и другая причина. Как бы то ни было, хан Узбек тверскую проблему Ивана Даниловича решил кардинально: 29 октября 1339 года Александр Михайлович и его сын Федор были в Орде казнены. Младшего брата казненного, Константина Михайловича тверского, великий князь не опасался, так как за все время княжения в Твери тот никаких неприятностей Москве не доставил. Чтобы еще более подчеркнуть свое верховенство и поставить победную точку в многолетней борьбе с Тверью, Иван Калита приказал снять с главного тверского храма Св. Спаса вечевой колокол и привезти его в Москву.

        Закончив выяснение  отношений с Тверью, Иван Данилович  вновь взялся было за Новгород, но в 1340 году отправился в Орду. Неизвестно, вызвал его хан или были свои причины для поездки, но не исключено, что появились какие-то оставшиеся неизвестными для летописцев признаки охлаждения приязни хана к великому князю - перед отъездом, как и в 1327 году, Иван Данилович составил вторую духовную, и тоже с пометкой, что писана она накануне поездки в Орду. Распределив уделы и города между сыновьями, князь наказал им продолжать дело возвышения Москвы и распространения ее власти на все русские земли. В Орде никаких неприятностей не случилось, если не считать за таковую получение приказа о карательной экспедиции: совместно с другими русскими князьями Иван I должен был идти воевать Смоленск, который проявил непослушание хану. В начале весны следующего года великий князь серьезно заболел, принял иночество, схиму и 31 марта 1341 года скончался. Похоронили Ивана I Даниловича на следующий день в церкви Архангела Михаила, как он сам и пожелал в 1333 году. 

        Мнение  современников о  Великом князе  Иване Данииловиче.   

        Девять десятых всех сведений, которыми мы располагаем об Иване Калите, дают летописи. Эти странные литературные произведения, где есть только два действующих лица — Бог и человек, никогда не заканчивались. Каждое поколенье рукою книжника-монаха вписывало в них новые страницы.

         
         В летописи удивительным образом соединяются противоположные начала: мудрость веков — и почти детская наивность; сокрушительное течение потока времени — и несокрушимость факта; ничтожество человека перед лицом Вечности — и его же безмерное величие как «образа и подобия Божия». На первый взгляд летопись проста и незатейлива. Погодное изложение событий в виде кратких сообщений иногда прерывается вставками — самостоятельными литературными произведениями, дипломатическими документами, юридическими актами.

         
        Но за этой внешней простотой скрывается бездна противоречий. Во-первых, летописец видит события и изображает их «со своей колокольни»: с точки зрения интересов и «правды» своего князя, своего города, своего монастыря. Под этим слоем бессознательного искажения истины — еще один: искажения, которые возникли при составлении новых летописей на основе старых. Обычно новые летописи (точнее, летописные «своды») составляли по случаю каких-то важных событий. Составитель новой летописи («сводчик») редактировал и по-своему компоновал содержание нескольких летописей, находившихся в его распоряжении, создавал новые текстовые комбинации. Поэтому порядок событий в тексте летописной годовой статьи не всегда соответствует их реальной последовательности.

         
       При составлении новых сводов часто сбивалась правильная хронология событий. Да и сам календарь был неоднозначен. В эпоху Калиты на Руси были в употреблении сразу три системы исчисления времени. По одной из них год начинался с 1 марта, по другой — с 1 сентября, а по третьей — с 1 марта предшествующего года. Летописец никогда не сообщает, какую из этих систем он использует. Кроме того, составитель свода никогда не знал, каким стилем пользовались его предшественники. В результате события часто сдвигались в датировке на год и даже более вперед или назад.

         
          Наконец, летописцы всегда были очень кратки в своих сообщениях. События целого года укладывались у них в несколько строк. Иногда, указав год, летописец лаконично замечает — «не бысть ничего». Но даже рассказав о событии более или менее внятно, он никогда не объяснял его причин. Пояснения такого рода обычно ограничивались традиционными сентенциями: «за грехи наши», «Божиим попущением», «по воле Божией». Этот лаконизм иногда придает летописному повествованию почти афористичную сжатость и выразительность. Но сколько слез было пролито историками над каждой недосказанной строкой!

         
            Изучение истории ранней Москвы затрудняется еще и тем, что практически все ее книжное богатство погибло во время нашествия Тохтамыша в 1382 году. Стараясь сберечь книги, митрополит приказал собрать их в одну из кремлевских каменных церквей. Книг оказалось так много, что они достигли сводов. Но татарам удалось захватить и сжечь Кремль. От книг остался один пепел.

         
        Древние московские книги погибали и в последующие века. Известно, например, что знаменитый деятель времен Петра I В. Н. Татищев (1686 — 1750) использовал для своего труда «История Российская» целый ряд летописей, не сохранившихся до наших дней. Историк Н. М. Карамзин (1766 — 1826) имел в своем распоряжении Троицкую летопись, погибшую в пожаре Москвы в 1812 году.

         
           Подводя итог утратам и проблемам, отметим главное: наши знания об Иване Калите и его времени обрывочны и фрагментарны. Его портрет — словно древняя фреска, израненная временем и скрытая под толстым слоем поздней масляной живописи. Путь познания Ивана Калиты есть путь кропотливой реставрации. Но вместе с тем это и путь самопознания. Ведь мы имеем дело со строителем Московского государства, чья рука навсегда оставила свой след на его фасаде. 

        Мнение  историков об Иване  Калите.

        Начитанный в источниках, Карамзин, прежде всего определил князя Ивана теми словами, которые нашел для него один древнерусский автор — «Собиратель земли Русской». Однако этого было явно недостаточно для объяснения. Почему именно князь Иван стал этим «Собирателем»? В конце концов все русские князья того времени как могли собирали землю и власть, иначе говоря — гребли под себя...

         
   Тогда Карамзин предложил дополнительные пояснения. Оказывается, Калита был «хитрый». Этой хитростью он «снискал особенную милость Узбека и, вместе с нею, достоинство великого князя». С помощью той же «хитрости» Иван «усыпил ласками» бдительность хана и убедил его, во-первых, не посылать более на Русь своих баскаков, но передать сбор дани русским князьям, а во-вторых — закрыть глаза на присоединение многих новых территорий к области великого княжения Владимирского.

         
   Следуя заветам Калиты, его потомки  постепенно «собрали Русь». В итоге могущество Москвы, позволившее ей в конце XV века обрести независимость от татар, есть «сила, воспитанная хитростью».

         
   Другой классик отечественной  историографии, С. М. Соловьев, в противоположность Карамзину был очень сдержан в характеристиках исторических деятелей вообще и Ивана Калиты в частности. Он лишь повторил найденное Карамзиным определение князя Ивана как «Собирателя земли Русской» и отметил вслед за летописью, что Калита «избавил Русскую землю от татей».

         
   Некоторые новые мысли о Калите высказал Н. И. Костомаров в своем известном труде «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Он отметил необычайно крепкую для князей того времени дружбу Юрия и Ивана Даниловичей, а о самом Калите сказал так: «Восемнадцать лет его правления были эпохою первого прочного усиления Москвы и ее возвышения над русскими землями». При этом Костомаров не удержался от повторения созданного Карамзиным стереотипа: Калита был «человек характера невоинственного, хотя и хитрый».

         
   Знаменитый ученик Соловьева В. О. Ключевский был большим любителем исторических парадоксов. В сущности, вся история России представлялась им как длинная цепь больших и малых парадоксов, завораживающих слушателя или читателя, но не выводящих к маякам путеводных истин. Жертвой одного из малых парадоксов стали и московские князья. «Условия жизни, — говорил Ключевский, — нередко складываются так своенравно, что крупные люди размениваются на мелкие дела, подобно князю Андрею Боголюбскому, а людям некрупным приходится делать большие дела, подобно князьям московским». Эта посылка о «людях некрупных» и предопределила его характеристику Калиты. По Ключевскому, все московские князья, начиная с Калиты, — хитрые прагматики, которые «усердно ухаживали за ханом и сделали его орудием своих замыслов».

         
   Увлекшись созданием художественного  образа московского князя, Ключевский утверждал, хотя и без всяких ссылок на источники, что в руках у Калиты были «обильные материальные средства», водились «свободные деньги». Логика задуманного Ключевским образа потребовала следующего суждения: богатый — значит скупой. Отсюда произошла известная характеристика Калиты как «князя-скопидома», надолго прилипшая к нашему герою. Историка не остановила даже полная противоположность нарисованного им образа прозвищу князя Ивана, указывавшему на его щедрость и доброту. Он лишь слегка прикрыл эту натяжку беглым замечанием: «Может быть, ироническому прозвищу, какое современники дали князю-скопидому, позднейшие поколения стали усвоять уже нравственное истолкование».

         
   Итак, к созданному Карамзиным портрету льстеца и хитреца Ключевский добавил еще пару темных мазков — скопидомство и посредственность. Возникший в итоге малопривлекательный образ благодаря его художественной выразительности и психологической достоверности стал широко известен. Он был запечатлен в памяти нескольких поколений русских людей, обучавшихся по гимназическому учебнику истории Д. И. Иловайского. Здесь Калита — «собиратель Руси». Однако его моральные качества вызывают отвращение. «Необыкновенно расчетливый и осторожный, он пользовался всеми средствами к достижению главной цели, то есть возвышению Москвы за счет ее соседей». Московский князь «часто ездил в Орду с дарами и раболепно кланялся хану; он получал от хана помощь в борьбе с соперниками, и таким образом самих татар сделал орудием для усиления Москвы». Ко всем прежним порокам Калиты Иловайский прибавляет новый — жульничество. «Присвоив себе право собирать дань с удельных князей и доставлять ее в Орду, Калита искусно пользовался этим правом, чтобы увеличить свою собственную казну». Прозвище князя Ивана Иловайский решительно переводит как «мешок с деньгами».

         
   Сознательно или бессознательно, но в этой исторической карикатуре на основателя Московского государства  проявилось отношение либеральной русской интеллигенции к самому этому государству, точнее — к его историческому преемнику Российской империи. Неохотно признавая историческую необходимость этого государства, интеллигенция в то же время страстно ненавидела его атрибуты — самодержавную власть и бюрократический административный аппарат.

         
   Развенчание и охуление Ивана Калиты в конце концов вызвало законный вопрос: да мог ли столь низменный человек исполнить столь великую историческую задачу, как основание Московского государства? Ответ напрашивался двоякий: либо он и не был основателем, либо созданный историками образ Калиты недостоверен. Первый ответ дал историк русского права В. И. Сергеевич. Он решительно отнял у Калиты последнее его достоинство «собирателя Руси» и назвал его «лишенным качеств государя и политика». Ко второму ответу пришел известный исследователь политической истории Руси А. Е. Пресняков. «Обзор фактических сведений о деятельности великого князя Ивана Даниловича, — писал он, — не дает оснований для его характеристики как князя-«скопидома», представителя «удельной» узости и замкнутости вотчинных интересов. Эта его характеристика, столь обычная в нашей исторической литературе, построена на впечатлении от его духовных грамот, которые, однако, касаются только московской отчины и ее семейно-вотчинных распорядков».

         
   После 1917 года разноголосица мнений в русской исторической науке  быстро исчезает, сменяясь господством  «высочайше утвержденных» представлений. Основатель новых, откровенно идеологизированных и политизированных подходов к отечественной истории М. Н. Покровский советовал прекратить споры об исторических личностях и перейти к изучению социально-экономических процессов. «Оставим старым официальным учебникам подвиги «собирателей» и не будем вдаваться в обсуждение вопроса, были ли они люди политически бездарные или политически талантливые», — писал Покровский.

         
   Последовав совету Покровского, историки на многие десятилетия отказались от жанра исторических портретов, исключая лишь заказные иконописные образы. Общее критическое отношение к старым правителям коснулось и Калиты. В школьных учебниках и исторических трудах о нем писали мало и в основном критически. Добрую ложку дегтя подлила «Секретная дипломатия» Карла Маркса — острый политический памфлет, полный сарказмов относительно русской истории и ее деятелей. Опираясь на Маркса, историк А. Н. Насонов в своей известной книге «Монголы и Русь» (М., 1940) писал: «Калита не был и не мог быть ни объединителем Руси, ни умиротворителем. Народное движение за объединение Руси началось тогда, когда открылись возможности борьбы с татарами; и это движение, поддержанное церковью, обеспечило победу московского князя внутри страны и успех в борьбе с татарами, завершившийся Куликовской битвой. О Калите Маркс правильно сказал, что он соединял в себе «черты татарского палача и низкопоклонника и главного раба». 
   Десять лет спустя другой известный историк, В. В. Мавродин, последовал тому же методу в оценке Ивана Калиты. «Поборы с населения, с торговых операций, присваивание татарской дани сделали московского князя самым богатым из всех русских князей. «Сумой, а не мечом он прокладывал себе дорогу», — говорит о Калите К. Маркс». Впрочем, у Маркса были разные суждения на сей счет. Мавродин соглашается и с таким: «При нем была заложена основа могущества Москвы».