Царские невесты или укрепление династи

      По  словам дяди несостоявшейся царицы Гаврила  Хлопова, все началось с ничтожного случая, который можно было посчитать  обычною ссорою между ним и  оружничим Михаилом Салтыковым. Царь Михаил Федорович любил показывать приближенным Оружейную палатую на этот раз гостям стали родственники невесты, а своеобразным «гидом» выступил глава Оружейного приказы Михаил Михайлович салтыков. Когда царю поднесли турецкую саблю и все кругом стали нахваливать иноземную работу, салтыков вступился за собственных оружейников, заявив: «Вот невидаль, и на Москве государевы мастера такую саблю сделают». И надо же такому случиться, что государь передал саблю Гавриле Хлопову и задал ему ни к чему не обязывающий вопрос: а как он думает, и в самом ли деле сделают? Гаврила Хлопов, еще неискушенный в дворцовых интригах, ответил по-простому: «Сделать-то сделают, только не такую», и тем самым словно рубанул этой турецкой саблей по престижу оружничего. Салтыков вырвал эту саблю из рук хлопова и обвинил его в том, что он ничего не понимает в оружии, оба повздорили. 

      Для Салтыковых это столкновение значило  нечто большее, чем для Гаврилы  Хлопова. Если еще не став царскими родственниками, Хлоповы проявили самостоятельность, то что же будет потом?  Удастся ли Салтыковым дальше сохранять свое влияние? Из-за этого и началась интрига против Анастасии-Марии Хлоповой. Спустя некоторое время после ее прибытия во дворец у нее открылась рвота, и Салтыкову тут же объявили, что болезнь неизлечима. А к их мнению должны были пислушаться, так как один из братьев возглавлял тогда Аптекарский приказ и все доктора подчинялись ему. В 1623 году доктор Валентин Бильц и лекарь Балцер свидетельствовали уже по-другому: причиной недомогания Марии Хлоповой было обычное желудочное расстройство. Однако дело было сделано. Марию Хлопову от двора отстранили. Более она уже не рассматривалась в качестве возможной невесты государя. 

      Гнев  патриарха, когда вскрылись все  обстоятельства этого дела, был страшен. Салтыковыз обвинили в том, что они «государской радости и женитьбе учинили помешку», лишили всего и отослали в дальние города.  

      Памятником  всем этим событиям остались два дела из царского архива, хранившиеся рядом  друг с другом: «Столпис и дело сыскное  и ссылка Бориса и Михаила Салтыковых 132-го году» и «Дело 132-го, как был собор о Марье Хлопове». 

2.3.2. Датские  и шведские невесты 

      С приездом патриарха Филарета грядущий брак царя Михаила Федоровича попытались уже не с соответствии со старыми  московскими обычаями, а с учетом возможных внешнеполитических выгод. В династических расчетах полностью исключались католички (хватило Марии Мнишек), и взор дипломатов был устранен в сторону протестантских стран, из которых самой подходящей казалась Дания. В 1621 году к королю Дании Христиану от правились послы князь Алексей Михайлович Львов и дьяк Ждан Шипов. В наказе им была сформулирована цель посольства: «По милости Божьей великий государь царь Михаил Федорович приходит в лета мужеского возраста, и время ему государю приспело сочетаться законным браком; а ведомо его царскому величеству, что у королевского величества есть две девицы, родные племянницы». Одну из них послы Михаила Федоровича и просили от имени царя выдать за него замуж «которая к тому великому делу годна». 

      В датской королевской семье, конечно  же, не забыли о судьбе несчастного  королевича Иоганна, а потому боялись  далекой стороны, тем более что  непременным требованием русской  стороны была смена веры невестой. Не отличалось рыцарством и само предложение  сразу в двум племянницам: с одной стороны, короля просили дать согласие, а с другой, послам наказывали сделать выбор, не заботясь о личных симпатиях и антипатиях девиц как в отношении жениха, так и вообще в отношении смотрин. Но то, что считалось само собой разумеющимся в Московском государстве , в Европе могло вызвать отторжение. Очень любопытным в этом документе указания на поиск требуемых добродетелей для идеальной кандидатуры в царицы: «смотреть девиц издалека внимательно, какова возрастом, лицом, белизною, глазами, волосами и во всяком прироженье и нет ли какова увечья». «Годной» признавалась та невеста, которая «была здорова, собою добра, не увечена и в разуме добра». Под предлогом «дипломатической» «болезни» датский король благоразумно уклонился от переговоров, а с длижними королевскими людьми не захотел разговаривать сам московский посол. Так сватовство к датским принцессам расстроилось. 

      В 1623 году в Московском государстве  вновь взглянули в сторону  Скандинавии в поисках возможной  царской невесты. Предтечей будущих союзных отношении со Швецией в Тридцатилетней войне могло стать сватовство к Екатерине, сестре бранденбургского курфюрста и одновременно сестре жены короля Густава-Адольфа. Острие такого союза, скрепленного родственными узами, естественно было направлено против общего врага – Речи Посполитой. Но и в этом случае вопрос смены веры оказался непреодолимым. 

2.3.3. Марья  Долгорукова 

      Оставалось  выбирать жену по старинке, из своего отечества. И снов не видно, чтобы для Михаила  Федоровича организовался какой-то смотр невест.

Да этого  и не требовалось. Приглашая племянницу датского короля в московское царство, послы говорили, что «у великого государя на дворе честных и старых боярынь и девиц отеческих  много». Выбор царя пал на дочь боярина  князя Владимира Тимофеевича Долгорукова – марью. Вряд ли тут имелись в виду какие-то особенные заслуги князей Долгоруковых, младшей ветви князей Оболенских, выдвинувшихся в опричнину.  

      Царь  Михаил Федорович, «поговоря с отцем  своим… и с своею матерью… и  похотясь сочталиьс законному браку», взял княжну Марью Владимировну Долгорукову в жены. Это произошло 18 сентября 1624 года. Был разработан подробный церемониал показывающий, кто был тогда ближе всего молодому царю. Роль тысяцкого исполнял боярин князь Иван Борисович черкасский, царскими дружками были бояре князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский и князь Дмитрии Михайлович Пожарский «со княгинями». Дружками «з царицыну сторону» были: боярин Михаил Борисович Шеин и князь Роман Петрович Пожарский «з женами». 

      Свадебные торжества продолжались только один день. Что случилось с царицей – неизвестно, но на завтра она уже заболела. По терминологии того времени царицу «испортили»: «И бысть государыня больна от радости до Крещения Господня». 7 января 1625 года, «в самое Крещенье», царица Мария Владимировна умерла и была похоронена с подобающими почестями в кремлевском Вознесенском монастыре.   

2.3.4. Евдокия  Стрешнева 

      В течении года царь соблюдал траур, а  затем состоялась его вторая свадьба  – с Евдокией Лукьяновной Стрешневой.

      Отец  царицы Лукьян Степанович Стрешнев и  его предки происходили из рядового провинциального дворянства. В годы Смуты лишь Иван Филиппович Стрешнев добился существенного повышения  местнической чести своего рода: в  царствование Василия Шуйского он служил в думных дворянах. К началу царствования Михаила Федоровича из всех Стрешневых получил известность лишь Василий Иванович, служивший в стольниках. Другие Стрешневы заметны мало; так например жилец Степан Стрешнев в 1619 оду возил царскую грамоту патриарху из костромского села Домнина. 

      Появление во дворце представителей младшей ветви  Стрешневых, в отличие от истории  с Хлоповыми, не могло никого задеть. После 1616 года прошло целых десять лет, и за это время многое в обществе изменилось. Вернулась привычная  и понятная людям иерархия. Да и трудно представить себе последствия царского гнева, если бы и в третий раз невеста по какой-либо причине оказалась бы «испорчена». 

      Церемония свадьбы царя Михаила Федоровича подробно расписана в «Дворцовых разрядах». 

      Основные этапы царского свадебного церемониала не отличались от обычных свадеб, как одинаков был сам чин свадебного венчания. Хотя церемонии, происходившие во Дворце и в кремлевском Успенском соборе, с участие царя и всей боярской знати, несомненно, выглядели особенно пышно и великолепно. Главное было показать, что свадьба совершается «по их государскому чину, как бывало у прежних великих государей». 29 января 1626 годя царь Михаил Федорович просил благословения своих родителей, «чтоб ему государю сочетаться законному браку, в наследие рода его государского». За три дня до свадьбы невесту ввели во дворец и с этого времени стали называть царевною. Торжества начались в воскресенье 5 февраля 1626 года, когда «в неделю… после ранние обедни» царь Михаил Федорович приехал к своему отцу патриарху Филарету. Источники приводят слова, с которыми патриарх обращается к молодым «И да узриши сына сынов своих и дщери дщерей твоих, и благочестивое ваше царство соблюдет ото всех ваших врагов ненаветно, роспростронит и умножит от моря до моря и от рек до конец вселенныя». Патриарх благословил аря Михаила Федоровича и его невесту образом Корсунской Божьей Матери, а мать инокиня Марфа Ивановна даровала им «образ спасов». Царь Михаил Федорович и его двор сначала объехали кремлевские Чудов и Вознесенский монастыри и Архангельский собор. Затем торжества начались в Золотой палате, куда царь пришел из своих хором в сопровождении бояр и стольников. Когда царь Михаил Федорович пришел в Золотую палату. Невесту в сопровождении дружек провели «постельным крыльцом» в Грановитую палату. С этой процессией шли «священники, коровайники,  фонарники» и несли «Богоявленскую и обручальные свечи». Во все время свадебной церемонии самое большое внимание уделялось тому, чтобы никто «не переходил» царю и царице пути.  

      Наступил  один из самых торжественных моментов. К царю Михаилу Федоровичу в Золотую  палату пришел посланный от посаженного  отца Ивана Никитича Романова со словами: «Время тебе идти к своему делу». Царь, получив благословение от прототопа  Благовещенского собора Максима, двинулся с поезжанами и дружками в Грановитую палату, ведомый под руки тысяцким князем Иваном Борисовичем черкасским. В Грановитовой Михаила Федоровича и Евдокию Лукьяновну посадили рядом друг с другом. Состоялся обряд причесывания голов, и на царицу одели кику – головной убор замужней женщины. Молодых осыпали золотыми деньгами, материями, мехами и хмелем из принесенного осыпала. По благословению царского отца и матери резали калач и сыр. 

      После этого царь и царица отправились  в успенский собор, где должно было происходить собственно венчание. Спустившись «сенми да лесницею, что у Грановитой палаты», царь сел верхом на специально приведенного из государевой конюшни аргамака – дорогого коня, а государыня устроилась в сани. Аргамака подводили к царю боярин и конюший Борис Михайлович Лыков, и ясельничий Богдан Матвеевич Глебов. Впереди царя ехали поезжане во главе с кравчим Василием Яншеевичем Сулешевым. За прпоезжанами шли дружки и тысяцкий князь Иван Борисович черкасский. 

      В Успенский собор царь и царица вошли «в сторонные двери, что от Архангела». В самом соборе царские шатерничие приготовили места, на которые царь и царица должны были сесть после совершения обряда. Благовещенский протопоп максим «обручал государя и царицу и венчал по священному преданию». Молодым трижды, переменяясь, дали выпить «фрязского вина», после чего скляницу тдали в алтарь. Затем царь и царица сели на приготовленные места и приготовились слушать речь протопопа. Совершив обряд, вся процессия двинулась в Грановитую палату, где начался пир. Не пришлось присутствовать на нем боярину князю Борису Михайловичу Лыкову: у него была в это время особенная роль – разъезжая на царском аргамаке с обнаженным мечом, он должен был охранять сенник от злых сил.  

      Свадьба продолжалась четыре дня. Следующий день был посвящен царскому выходу в «мылну». Тогда же должен был совершиться и известный обычай, когда присутствовавшие впервые могли увидеть лицо невесты. Царь пожаловал всех членов Боярской думы: «велел свои государские и государынины очи видети». Молодых кормили кашею, причем горшки для каши были не обычные, а фарфоровые. Далее царь проследовал в «мылну» со своими ближними и поезжанами. Началось всеобщее веселье. И во второй и третий день царские «столы» накрывали в Грановитовой палате. На четвертый день царь принимал отца Филарета, и высшее духовенство в малой Золотой палате. Знаком особого внимания к отцу была встреча патриарха «в сенех». Патриарх Филарет благославил сына и невестку иконою и крестом, после чего были объявлены дары. Следом свои дары приносили метрополиты, епископы, архимандриты и игумены. За ними шли с дарами гости и торговые люди, свои подарки дарили в этот день государыне бояре. Для встречи патриарха у царя был стол в Грановитой палате. 

2.4. Укрепление династии 

      Царь  Михаил Федорович, подходивший к  почтенному, по московским понятиям, тридцатилетнему  возрасту, наконец-то мог успокоиться  и вполне предаться радостям семейной жизни, которой больше не угрожали непонятные болезни его избранниц. В мае 1626 года царская семья совершила паломничество в Троице-Сергиев монастырь, и, надо думать, что одной из его целей была молитва о даровании наследника. 22 апреля 1627 года у Евдокии Лукьяновны родилась дочь Ирина (день ее ангела приходился на 5 мая). Через год, почти день в день, 20 апреля 1628 года родилась дочь Пелагея, но она прожила недолго и умерла, когда Евдокия Лукьяновна Стрешнева ждала третьего ребенка. Им оказался мальчик, наследник престола царевич Алексей Михайлович, родившийся 17 марта 1629 года. 

      Рождение, крестины, именины царских детей стали занимать большое место в придворном церемониале. Первых детей царя Михаила Федоровича крестил сам патриарх Филарет Никитич, а их крестным отцом был келарь Троице-Сергиева монастыря Александр булатников. Всего же из десяти царских детей – 3 мальчиков и 7 девочек – до взрослого возраста дожили только четверо: Ирина(1627-1679), Алексей (1629-1676), Анна(1630-1692) и Татьяна (1636 – 1706/07). Тяжелые испытания выпали на царскую семью в 1639 году, когда один за другим умерли пятилетний царевич Иван и только что родившийся царевич Василий. В тот год Панихидный приказ работал, не переставая. Больше братьев у наследника престола Алексея Михайловича не было. 

2.5. Слухи и пересуды о новой царице. Её роль в управлении государством.

      Семью Михаила Федоровича не оставляли  в покое. Сначала долго осуждали царя за то, как он поступил с Марьей Хлоповой («обругал и сослал»). Неудача  с первой женитьбой царя на Марье  долгорукой лишь подтверждали мнение тех, что царю нельзя были жениться ни на ком «мимо Хлоповой». Естественно, что этот сюжет особенно занимал женскую половину дворца. Именно оттуда идет отзыв о царице Евдокии Лукьяновне: «Не дорога она, гусударыня; знали оне ее,коли хаживала в жолтиках, ныне де ее, государыню, Бог возвеличил».

      Рождение  первыми царевен, вместо ожидавшегося царевича, - тоже повод для разговоров, и опять бабьих. На Масленице в  Курске в 1633 году старица Марфа Жилина пошутила о царице недолжным образом, прошлась острая на язык старица и по поводу наследника: «А что де государь Алексей Михайлович, и тот де царевич подменный». Так, после Смуты, могли думать многие, но не все высказывались. Разве что в пьяном беспамятстве, как архимадрит новгородского Хутынского монастыря Феодорит, сказавший в 1633 году: «Бог де то ведает, что прямой ли царевич, на удачу де не подметный ли?»