Воспитание и образование Александра II

Великий князь, от природы  готовый на всё  хорошее, одарённый  щедрою рукою природы  всеми способностями  необыкновенно здравого ума…

К.К. Мердер, воспитатель Александра

    В среду на Пасхальной неделе 17 апреля 1818 года в семье великого князя  Николая Павловича и его супруги  Александры Федоровны родился первенец, которого нарекли Александром в  честь его дяди, императора Александра I, который и стал его крестным отцом. Счастью родителей не было границ. Как потом вспоминала Александра Федоровна, «Ники поцеловал меня, заливаясь слезами, и вместе мы возблагодарили Бога…» Свершилось это радостное событие в архиерейском доме пи Чудовом монастыре на территории Московского Кремля (только будущий император Александр II родился в Москве после Петра Великого). По примеру матери Петра Алексеевича, Натальи Нарышкиной, младенца после крещения положили на раку, где покоились мощи московского митрополита Алексия. Выстрел из пушки возвестил о благополучном разрешении бремени княгини Александры Фёдоровны. По случаю рождения первенца в Кремле по московскому обычаю состоялось народное гулянье. А не имевший сыновей Александр I, узнав о появлении у младшего брата наследника, решил передать престол Николаю, а не брату Константину, следующему за Александром по старшинству (что стало одной из причин междуцарствия в конце 1825г. и восстания декабристов).

    Когда мальчику исполнилось шесть лет, отец назначил его воспитателем Карла  Карловича Мердера, который исполнял эти обязанности в течение  десяти лет. Николай Павлович, в чьей памяти по прошествии многих лет  ещё  свежи были воспоминания о своём  незадачливом наставнике, подошёл к  вопросу выбора воспитателя для  своего первенца со всей серьёзностью и, к счастью, в выборе не ошибся. Гвардейский полковник Мердер, саксонец по происхождению, участвовал в военной кампании 1806-1807 годов, где получил несколько ранений, и с 1809 года служил в кадетском корпусе, который ранее окончил. Поэт В.А.Жуковский, хорошо знавший профессиональные и личные качества капитана, так отзывался о решении Николая Павловича: «В данном им воспитании не было ничего искусственного; вся тайна состояла в благодетельном, тихом, но беспрестанном действии души его… Его питомец… слышал один голос правды, видел одно бескорыстие… могла ли душа его не полюбить добра, могла ли в то же время не приобрести и уважения к человечеству, столь необходимого во всякой жизни, особливо в жизни близ трона и на троне».

    Мердер  был в меру строг, но терпелив, требователен, но добр, любил дисциплинированность. Поначалу в его обязанности входила лишь физическая закалка мальчика и обучение его некоторым военным дисциплинам, но затем он начал принимать участие и в его духовном воспитании. Одной из главных задач воспитания он считал формирование в наследнике таких важнейших, по его мнению, качеств, как чувства сопереживания, сострадания, особенно к обездоленным: «Буду считать себя весьма несчастным, если не достигну того, что он будет считать единственным истинным наслаждением – помогать несчастным». К выполнению своих задач Мердер подошёл очень добросовестно, а вот своим учеником был порою недоволен. В своих первых донесениях он писал, что мальчик склонен к лени, может разразиться слезами, если ему что-либо не удается или же просто не хочется выполнять, пасует перед трудностями. Да и с возрастом у старшего сына Николая I не появилось никакой склонности к муштре, парадам, маневрам, так нравившимся его отцу, а военные науки вызывали у него скуку и даже ужас. Ведь все, что его окружало в природе – люди, животные, птицы, деревья, цветы, - он считал данным Богом и ни в коем случае не подлежащим бессмысленному уничтожению.

    Когда же наступили нелёгкие для всей царской  семьи декабрьские дни 1825 года, семилетний Александр Николаевич плакал. Плакал он 12 декабря, когда читали манифест, где говорилось о том, что он теперь наследник престола. 13 декабря отец сказал ему, что стал императором и велел хранить тайну до утра. 14 декабря, когда с Сенатской площади доносились звуки стрельбы, слёзы его размазывали акварель, которой мальчик раскрашивал литографию Александра Македонского. Но за то, что семилетний Саша провел некоторое время во дворе Зимнего дворца на руках здоровенных усачей лейб-гвардии Сапёрного батальона, последовали награда и запись в послужной список наследника: «Был при усмирении бунта 14 декабря». Позже, присутствуя на уроке истории, где речь шла о декабристах, император Николай спросит сына: «Саша! Как бы ты наказал их?». И в ответ проследует: «Я бы простил их, папа». Смущённый Николай, выходя из кабинета, только и сделает, что тяжело вздохнёт, бросив взгляд сначала на сына, а затем и на его нового наставника, небезызвестного поэта Василия Александровича Жуковского.

    Сын русского помещика и турецкой рабыни, благороднейший и умнейший человек, Жуковский отлично знал немецкий язык, переводил на русский Гёте и Шиллера, имел разносторонние знания. Свою роль в выборе его наставником  будущего императора сыграли и стихи  поэта, посвященные Александру, и  то, что в своё время Жуковский  был чтецом у вдовствующей императрицы  Марии Фёдоровны, а по её рекомендации и учителем русского языка супруги Николая Павловича.

    Шесть месяцев Жуковский разрабатывал программу обучения цесаревича до двадцатилетнего  возраста, она не допускала поблажек и снисхождений. Василий Андреевич  не раз подчеркивал мысль о  том, что «Его Высочеству нужно быть не учённым, а просвещенным… Просвещение  в истинном смысле есть многообъемлющее  знание, соединённое с нравственностью», а главной наукой для наследника считал историю, «наставляющую опытами  прошедшего или объясняющую настоящее, предсказывающую будущее».

    Целью воспитания и обучения наследника Жуковский  провозгласил «образование для добродетели». На военное образование же он смотрел  как на печальную необходимость. Николай Павлович считал, что наследник  российского престола должен быть прежде всего человеком военным, но благодаря  доверительным отношениям и сходным  взглядам на проблемы воспитания с императрицей-матерью, наставник наследника мог предельно откровенно высказываться по этому поводу. Вот что можем мы прочесть в одном из его посланий к Александре Федоровне: «Я в газетах прочитал описание развода, на который наш маленький великий князь явился верхом и пр. Эпизод, государыня, совершенно излишний в прекрасной поэме, над которой мы трудимся. Ради бога, чтобы в будущем не было подобных сцен. … эти воинственные игрушки не испортят ли в нем того, что должно быть первым его назначением? Должен ли он быть только военным, действовать в сжатом горизонте генерала? Когда же будут у нас законодатели? Когда будем смотреть с уважением на истинные нужды народа, на законы, просвещение, нравственность? … страсть к военному ремеслу стеснит его душу: он привыкнет видеть в народе только полк, в Отечестве – казарму. Мы видели плоды этого: армии не составляют могущества государства. … Никакие правила, проповедуемые учителями в классах, не могут уравновеситься в силе с впечатлениями ежедневной жизни».

    Эти опасения Василия Андреевича разделял и Карл Мердер: «Желал бы убедиться, что частые появления Его Высочества на парадах, видя, что из парада делается государственное дело, не будут иметь  на него дурных последствий: легко может  прийти ему мысль, что это действительно  дело государственное, он может ему  поверить».

    Да  и сам император, читавший изучение военного дела неотъемлемой и обязательной частью образования сына, подмечал увлечение Александра парадной, внешней  стороной военного искусства. Как-то (случилось  это в 1832 году) он сказал Мердеру: «Я заметил, что Александр показывает вообще мало усердия к военным наукам, я хочу, чтобы он знал, что я буду непреклонен, если замечу в нем нерадивость по этим предметам; он должен быть военным в душе, без чего он будет потерян в нашем веке, мне казалось, что он любит одни только мелочные подробности военного дела».

    Все трое – Николай I, К.К. Мердер и В.А.Жуковский – были единодушны в своих опасениях, которые оказались не напрасны: Александр своему пристрастию к разводам и парадам остался верен до последнего дня жизни.

    Круг  преподаваемых наследнику предметов, помимо военного дела, был достаточно широким. Цесаревич изучал языки  – французский, английский, немецкий и польский, гуманитарные предметы – отечественную и всеобщую историю, этнографию, философию, логику, точные и естественные науки – математику, физику, естествознание, минералогию, геологию и другие. Кроме того, уделялось  внимание эстетическому и физическому  воспитанию наследника: он занимался  рисованием, декламацией, музицированием, танцами, плаванием, фехтованием и  т.д. Жуковский в целом был доволен  своим воспитанником, о котором  в 1828 году написал так: «Вижу, что  он имеет ум здравый, что в этом уме все врезывается и сохраняется в ясном порядке; вижу, что он имеет много живости; вижу, что он способен к благородному честолюбию, которое может довести его далеко, если соединится с ним твердая воля; вижу, наконец, что он способен владеть собою, почему и имею право надеяться, что он, как скоро поймет важность слова «должность», будет уметь владеть собою».

    Религиозным воспитанием наследника занимался протоиерей Герасим Петрович Павский, преподававший Закон Божий в соответствии с общей программой. Её автор, после ознакомления  с намерениями законоучителя, сообщал в письме к императрице Александре Федоровне: «Мне кажется, что мы вправе поздравить себя с нашим выбором… Найди мы только богослова, сведующего по части догматов, и Закон Божий ничего бы не выиграл. Для Вашего ребёнка, для будущей судьбы его требуется религия сердца. Ему необходимо иметь высокое понятие о промысле, чтобы оно могло руководить его жизнью, религию просвещенную, благодушную, проникнутую уважением к человечеству, - религию, которая могла бы предохранить душу от стесняющих её предрассудков… Мы протянем друг другу руку, чтобы действовать сообща, всякий по своей части, на чистое сердце Вашего сына. Какое счастие понимать друг друга и взаимно помогать один другому при исполнении такой задачи!»

    Отец-император  подобрал сыну товарищей по учёбе  и детским играм самостоятельно. Ими стали жившие в Зимнем дворце граф Иосиф Висльгорский и Александр  Паткуль. Вставали они в шесть  часов, читали утренние молитвы, завтракали и готовились к занятиям. Занимались с семи утра до полудня, с перерывом  между девятью и десятью часами. Затем следовала двухчасовая  прогулка, после которой они обедали  в два часа и до пяти часов вечера гуляли и играли. С пяти до семи часов  вечера снова отправлялись на занятия, а потом занимались гимнастикой  и играли. После ужина, который  начинался в восемь, было почти  свободное время, в которое тем  не менее полагалось вести дневник: записывать основные происшествия дня и своё состояние.

    Вести дневник наследник начал с  первого января 1826 года. Маленький  Александр тщательно фиксировал проявление слабостей: «озябли руки, плакал», «зажег порох, обжег руку, не мог удержаться, плакал», «ударил  себя прикладом и было заплакал», «сидел дурно за ужином и плакал»…  И это была не просто констатация  фактов. Мальчик понимал, что частые слезы недостойны мужчины и военного, об этом ему неустанно твердил отец. «Прощался с Папа. Он едет в Тульчин. Папа мне сказал, что когда мне захочется плакать, то вспомнить, что я солдат».

    Иногда  Александр проявлял несдержанность, но и от этого недостатка старался избавиться с помощью воспитателей. «Вечером, когда мы играли, Карл Карлович меня похвалил, ибо когда я кинул  в Петю Мердера мячик и попал прямо в лицо и когда потом он в меня также кинул, то я не рассердился и не кинулся как бешеная собака на него».

    Став  постарше, цесаревич обнаружил в  себе ещё одну слабость, на которую  ему указывали и отец, и наставники. В дневнике появляются записи: «неохотно  занимался», «за уроком был вял», «мною лень овладела, и я не мог  ее переломить». И с этим недостатком  он также пытается бороться: «Дал слово К.К., что буду стараться с сегодняшнего дня превозмогать себя в лености», «стараюсь каждый день приобрести твёрдую волю».

    Ну  а когда наследник, наконец, заканчивал записывать свои впечатления в дневник, нужно было отправляться в постель. Спать он должен был ложиться не позже дести часов вечера. Выходные и праздничные дни совсем не означали, что можно бездельничать. Ребята должны были заниматься гимнастикой  и другими спортивными играми.

    Российский  наследник рос в обстановке, отличающейся большей сдержанностью нравов и  простотой по сравнению с той, что царила в других правящих домах  Европы. Отец намеренно ограждал Александра от соблазнов придворной жизни. Французский  посол  маршал Мармон, просивший  у императора Николая разрешения быть официально представленным наследнику, услышал такой ответ: «Вы, значит, хотите вскружить ему голову. Я тронут вашим желанием. Вы встретитесь с моими детьми, но церемониальное представление было бы непристойностью. Я хочу воспитать в моем сыне человека, прежде чем сделать из него государя».

    Желание императора воспитать в наследнике прежде всего человека и стремление воспитателей привить ему чувство  сострадания к обездоленным возымели свое действие. К.К. Мердер имел немало случаев убедиться в доброте  нрава своего подопечного.