Сергей Есенин

 
1925

Дайте мне на родине любимой, 
Все любя, спокойно умереть. 
................................................. 
Под низким траурным забором 
Лежать придется так же мне. 
.................................................... 
Любимые! Ну что ж! Ну что ж! 
Я видел вас и видел землю, 
И эту гробовую дрожь 
Как ласку новую приемлю.

Не надо быть психиатром, чтобы сделать заключение: это  — болезнь. У поэта было немало проявлений психического расстройства, несколько раз попадал он в  психиатрическую клинику. Его известные строки:

Не храпи, запоздалая тройка! 
Наша жизнь пронеслась без следа. 
Может, завтра больничная койка 
Успокоит меня навсегда —

были написаны еще  в конце 1923 года в больнице на Полянке. К концу 1925 года Есенин тяжело заболел  и почти месяц (после этого, не долечившись, поэт поедет из Москвы в Ленинград!) находился в психиатрической клинике у известного психиатра Ганнушкина. В преддверье 100-летнего есенинского юбилея 95-летняя Надежда Давыдовна Вольпин¹ в беседе с журналистом радио "Свобода" Марком Дейчем сказала, что по поведению Есенина, по поступкам, по разговорам его она знала, что он покончит жизнь самоубийством, только не знала, когда это произойдет.

В июне 1925 года он сказал Софье Толстой — еще невесте: "А умереть я все-таки умру. И очень скоро". Анна Изряднова, первая, неофициальная, жена поэта, мать его сына Юрия, вспоминала: "...Видела его незадолго до смерти. Сказал, что пришел проститься. На мой вопрос: "Что? Почему?" — говорит: "Смываюсь, уезжаю, чувствую себя плохо, наверное, умру". Просил не баловать, беречь сына".

Отмечу также, что  перед отъездом из Москвы в Ленинград, где прошли последние четыре дня  его короткой жизни, Есенин побывал  у всех своих родных, навестил Костю  и Таню (дети от брака с З.Н.Райх) и попрощался с ними. Поэту Василию Наседкину, мужу Кати Есениной, сказал, как о чем-то решенном: "Да... я ищу гибели". И устало и глухо добавил: "Надоело все".

Тяжелое пристрастие  к алкоголю², боязнь одиночества, мания преследования³ вконец измотали силы поэта. Его сознание подтачивало чувство того, что он теряет талант, былую метафоричность, блеск импровизации. Поэт Сергей Городецкий в своих воспоминаниях о Есенине согласился со словами Анатолия Мариенгофа: "Если Сергей решил уйти, значит, он как-то усомнился в своих творческих силах". Свидетельствует Вольф Эрлих: "Он смотрит на всех глазами, полными безысходного горя, ибо нет человека, который бы лучше его понимал, где кончается поэзия и где начинаются только стихи". Об этом же писал в стихах на смерть Есенина Иосиф Уткин:

Бунтующий и шалый, 
Ты выкипел до дна. 
Кому ж нужны бокалы, 
Бокалы без вина?

Уже где-то с 1921 года в поэзию Есенина вошли мотивы увядания: "О, моя утраченная свежесть, / Буйство глаз и половодье чувств!"; "Отцвела моя белая липа..."; "Отговорила роща золотая..."; "Уже  ты стал немного отцветать..."; "Потеряла тальянка голос, / Разучилась вести разговор" и т.п.

И на самом деле были лишены прежней есенинской силы многие произведения последних лет: и "Песнь  о великом походе", и "Баллада  о двадцати шести", и "Поэма  о 36", и "Русь уходящая", и даже поэма "Анна Снегина", в которой картины революции в деревне оставили равнодушными и читателей, и критиков (за полгода — ни одного отзыва!). Повторяющиеся дважды строфы (их начало: "Когда-то у той вон калитки / Мне было шестнадцать лет...") — совсем иное дело. Это — поэзия.

А такие стихи, как "Я полон дум об индустрийной мощи, / Я слышу голос человечьих сил", "Я тем завидую, / Кто  жизнь провел в бою, / Кто защищал  великую идею", "За знамя вольности / И светлого труда / Готов идти хоть до Ламанша", только отталкивали взыскательных читателей от поэта — автора таких шедевров, как "Не жалею, не зову, не плачу...", "Заметался пожар голубой...", "Письмо к матери", "Отговорила роща золотая...", "Шаганэ ты моя, Шаганэ!..", "Собаке Качалова" и др...

Кроме того, поэтом овладел  ужас от увиденного в родных краях: "Был в деревне. Все рушится... Надо самому быть оттуда, чтобы понять... Конец всему" (из воспоминаний М.Бабенчикова). Трудно с таким настроением ярко, художественно воспевать социалистическую действительность, разлад с которой начался еще в "Сорокоусте" (1920):

Черт бы взял тебя, скверный гость! 
Наша песня с тобой не сживется —

и продолжался пусть  не в цельных текстах, но в отдельных  строках разных стихотворений: "На стенке календарный Ленин. / Здесь жизнь сестер, / Сестер, а не моя..." ("Возвращение на родину"); "Язык сограждан стал мне как чужой, / В своей стране я словно иностранец" ("Русь Советская"); "Но и все же, новью той теснимый..." ("Жизнь — обман с чарующей тоскою...").

Правда, насчет гонений поэт по меньшей мере сгустил краски. В.Катаев пишет, что Есенин "был любимцем правительства"; приведу цитату из книги Владислава Ходасевича "Некрополь", вышедшей в 1976 году в Париже: "Всякий, сказавший десятую долю того, что говорил Есенин, давно был бы расстрелян. Относительно же Есенина был только отдан в 1924 году приказ по милиции — доставлять в участок для вытрезвления и отпускать, не давая делу дальнейшего хода"; в Баку Есенина окружили заботой и вниманием руководители компартии Азербайджана С.М.Киров и П.И.Чагин. Киров даже поручил Чагину поселить Есенина на одной из лучших бывших ханских дач с огромным садом, фонтанами и всяческими восточными затейливостями, что создало бы "иллюзии Персии в Баку": летом 1925 года поэт работал над "Персидскими мотивами".

А о современности  хороших, добротных стихов, кроме, пожалуй, "Руси Советской", у Есенина  не было, ибо поэт "не мог до конца  понять свое время и оттого мучился" (С.Т.Коненков). Помните строки из "Письма к женщине": "С того и мучаюсь, что не пойму — / Куда несет нас рок событий".

И хотя Есенин писал:

Приемлю все. 
Как есть все принимаю, —

его сокровенные  симпатии были на стороне деревенского люда, деревни, на которую молодое  пролетарское государство обрушило шквал ненависти и которую  поэт-ортодокс Безыменский призывал раздавить "ударом фабричной пяты". Вот почему есенинское противопоставление "избяной Руси" "железному городу" оборачивалось неприятием "преобразования" деревни на социалистический лад. Вот почему Есенин остался "поэтом золотой бревенчатой избы". Так что разлад с действительностью — еще одна из причин ухода Есенина из жизни.

Этой действительности поэт был чужд:

Ты Есенина читаешь, 
Грустью увлекаешься, 
Жизнь ты сволочью ругаешь, 
Сам глупцом являешься.

Такую частушку сложили  сельские комсомольцы, которые Есенина не читали, не пели — у них были иные кумиры:

С горы идет крестьянский комсомол, 
И под гармонику, наяривая рьяно, 
Поют частушки Бедного Демьяна,⁴ 
Веселым криком оглашая дол.

Вот так страна! 
Какого ж я рожна 
Орал в стихах, что я с народом дружен? 
Моя поэзия здесь больше не нужна, 
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

Разлад с эпохой, с потенциальным массовым читателем  — это ли не трагедия для настоящего художника слова?

Но главный корень зла, главная причина ухода Есенина из жизни — болезнь. Илья Ильич Шнейдер, близкий Есенину и Айседоре Дункан человек, автор книги "Встречи с Есениным. Воспоминания" (1974), в конце 70-х годов побывавший в Харькове, сказал мне: "Есенин был очень больным и глубоко несчастным человеком".

Есенин хотел вырваться  из заколдованного круга болей и  сомнений и начать в Ленинграде новую  жизнь (он привез с собой не только все свои вещи, но и рукописи, сборники, записи) — не получилось...

В заключение мне  бы хотелось высказать такое предположение: Есенин фатально шел к своей неминуемой гибели, но причиной того, что произошло именно в ночь с 27 на 28 декабря 1925 года, стала нелепая случайность.

В Ленинграде жил  поэт Вольф Эрлих, который, как утверждают (доказательств нет!) авторы некоторых "версий", был капитаном НКВД и был "приставлен" к Есенину, чтобы следить за ним. В.Эрлих родился в 1902 году. В 1917 году ему было 15 лет. До 1925 года жил у всех на виду в Ленинграде, был в группе ленинградских имажинистов, печатался, жил литературным трудом. Когда же и где 23-летний молодой человек успел стать капитаном НКВД?! Видимо, сочинители этих слухов "слышали звон": уже в 30-е годы В.Эрлих служил на границе, впоследствии стал командиром запаса погранвойск. Осенью 1937 года был репрессирован, расстрелян 24 ноября этого же злосчастного года.

Есенина и Эрлиха связывала добрая и нежная дружба, о которой Эрлих напишет в  своей изданной в Ленинграде в 1930 году книжечке "Право на песнь", посвященной его московским и  ленинградских встречам с Сергеем  Есениным. Но Есенин, видимо, захотел проверить своего друга, как проверил до этого Устинову Елизавету Алексеевну, жившую в "Англетере" с мужем Г.Ф.Устиновым — приятелем Есенина (ее он ласково называл "тетей"): выходит на балкон в их номере, говорит, что выбросится вниз, и смотрит, как "тетя" реагирует на это. Ведь у Есенина была своего рода мания: нет у него друзей, довериться некому. А.Вронский вспоминал, как Есенин в Баку рыдал у него на коленях: "Нет ни друзей, ни близких..."

Для Эрлиха, как я  думаю, Есенин придумал другую форму проверки. На рассвете 27 декабря Есенину не спалось. Строки, обращенные к Эрлиху, сами выплывали из туманного сознания, но как их записать: в номере чернил не было⁵.

Тогда Есенин бритвой  делает три неглубоких пореза на левой  руке и кровью пишет прощальные восемь строк:

До свиданья, друг мой, до свиданья. 
Милый мой, ты у меня в груди. 
Предназначенное расставанье 
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки и слова, 
Не грусти и не печаль бровей, - 
В этой жизни умирать не ново, 
Но и жить, конечно, не новей.

Часов в девять утра Эрлих пришел в номер Есенина, где к этому времени уже  находилась Е.Устинова, которая в  воспоминаниях "Четыре дня Сергея Александровича Есенина" напишет:

"Скоро пришел  поэт Эрлих. Сергей Александрович  подошел к столу, вырвал из блокнота написанное утром кровью стихотворение и сунул Эрлиху во внутренний карман пиджака.

Эрлих потянулся  за листком, но Есенин его остановил: "Потом прочтешь, не надо!"

Через некоторое  время Эрлих ушел: видимо, был  занят квартирными делами Есенина, поручившего ему найти большую квартиру для него и Устиновых. Дома Эрлих переоделся, пиджак снял. О листочке он забыл! Вспомнит о нем лишь на следующий день, когда Есенина уже не будет в живых. В книге "Право на песнь" есть такие слова покаяния: "И наконец, пусть он простит мне наибольшую мою вину перед ним, которую он не знал, а я — знаю".

Можно представить  себе ход мыслей Есенина: Эрлих дома или где-то прочел стихи на листочке, понял, что его друг хочет уйти из жизни⁶ и не поспешил, не рванулся сюда; значит, не друг он мне...

Все эти четыре дня, по несколько раз в день, он читает свою страшную поэму "Черный человек", которую мог написать великий, но больной поэт:

Друг мой, друг мой, 
Я очень и очень болен! 
Сам не знаю, откуда взялась эта боль. 
То ли ветер свистит 
Над пустым и безлюдным полем, 
То ль, как рощу в сентябрь, 
Осыпает мозги алкоголь.

Читал он "Черного  человека" и в последний день своей жизни. Представляю себе внешне не выдаваемые растерянность и мучения  поэта, не понимающего, почему Эрлих  никак не отреагировал на прощальные восемь строк, чувствую, как дрожит голос поэта, когда он читает именно эти строки из "Черного человека":

Я один у окошка, 
Ни гостя, ни друга не жду 
............................................ 
Никого со мной нет. 
Я один.

"Я один". Эрлих и Устинова ушли⁷. Еще не было восьми часов вечера. Около десяти часов Есенин спустился к портье с просьбой: никого в номер не пускать. О чем думал поэт между восьмью и десятью часами? И Эрлих подвел, и Клюев тоже хорош. В пятницу я был у него, в субботу, вчера, он у меня был, разговор в последнюю встречу перерос в ссору, но договорились, что он, мой друг и первый учитель в поэзии, придет сегодня. Не пришел. А Эрлих-то, Эрлих... Значит, правильно я писал: "Среди живых я друга не имею". И еще это: "И нет за гробом ни жены, ни друга". О чем еще мог думать Сергей? Кто знает... 

¹ Н.Д.Вольпин — поэтесса, переводчица, воспитала сына Есенина Александра Сергеевича Вольпина-Есенина — ныне известного ученого-математика, одного из организаторов правозащитного движения 60-70-х годов. В 1972 году под давлением властей был вынужден эмигрировать. В настоящее время живет и работает в Бостоне (США). Выпустил за границей книгу стихов. Назад

² "В последние дни своего трагического существования Есенин был человеком не больше одного часа в сутки. От первой, утренней, рюмки уже темнело его сознание. А за первой, как железное правило, шли — вторая, третья, четвертая, пятая" (А.Мариенгоф). Назад

³ "Несомненно, он болел манией преследования. Он боялся одиночества. И еще передают — и это проверено, — что в гостинице "Англетер", перед своей смертью, он боялся оставаться в номере. По вечерам и ночью, прежде чем зайти в номер, он подолгу оставался и одиноко сидел в вестибюле" (А.Воронский). Назад

⁴ Сколько иронии в этой инверсии: не Демьяна Бедного, а Бедного (бедного!) Демьяна. Отношение Есенина к этому глашатаю коммунистических идей в поэзии было однозначно негативным:

Я вам не кенар! 
Я поэт! 
И не чета каким-то там Демьянам...