Габдулла Тукай

В основе тукаевской поэзии лежит не разговорная, а напевная интонация. Поэтому она быстро подбирает для себя музыкальный ключ. Однако из этого не следует делать вывод, что он отвергал усилия некоторых поэтов, своих современников (например, С.Рамиева), обогатить разговорной интонацией татарское стихосложение. Тукай утверждал, что "беда не велика, что размеры, ритмика, гармония различны. Важен только смысл и умение в совершенной форме пояснить этот смысл.., кроме разве написанное без каких-либо размеров произведение Тургенева "Отцы и дети" - проза? В нем нет стихотворных рамок. А между прочим - поэзия" (II, 246. Письмо С.Сунчелею от 1 января 1911 г.). Как бы ни был Тукай привержен к напевному стиху, он не отрицал и свободных поэтических форм, если они вызывались к жизни реальным поэтическим содержанием.  

Тяжело переживал  поэт трагедию безвременья:  

Духота какая! Нечем мне дышать.

Что мне дальше делать, надобно решать.

Если хватит силы, - мрак тюрьмы покинь,

А не хватит силы, - сдайся, сдохни, сгинь! 

("Сожаление", 1910. Перевод В.Тушновой)  

Напрягая все  свои духовные силы в борьбе с натиском реакции, он считал своим гражданским  долгом поддерживать живые связи  с теми немногочисленными представителями  национальной интеллигенции, которые  остались верны демократии.  

В годы реакции было непоправимо подорвано здоровье Тукая. Он находился в бедственном материальном положении. Коммерческое отношение книгоиздателей к его произведениям и незаинтересованность самого поэта в личном благополучии, несомненно, сыграли при этом немалую роль. Он вынужден был влачить нищенское существование в холодных номерах гостиниц.  

С другой стороны, царские власти не выпускали его  из-под своего бдительного надзора. Они понимали, что Тукай - один из тех, чья деятельность проникнута пафосом  вчерашней социальной бури, грозящей разразиться вновь. Прокурору Казанской судебной палаты в 1911 году Временный комитет по делам печати доложил, что в произведениях татарского поэта "комитет усматривает возбуждение к ниспровержению существующего в государстве общественного строя"1.  

На происки  реакции Тукай ответил стихами, исполненными гнева:  

Много змей кругом, на счастье злобно зарятся они,

Извиваясь, проклиная, мне отсчитывают дни.

Мало, что охвачен  гнетом дом, где жизнь влачит поэт,

Беспокоит их, что  ясный надо мною веет свет.  

( "Враги", 1912. Перевод П.Радимова)  

Реакция не в  силах была вытравить ту веру в  исторический прогресс и народ, которой  была одухотворена передовая национальная литература. Период нового революционного подъема еще раз воочию подтвердил живучесть в ней исторического оптимизма. В этот период и в сознании Тукая по-новому встает вопрос об активности народных масс и интеллигенции, переосмысляется опыт прошедшей революции ("Сознание" и др.). Стихотворения "Светлой памяти Хусаина" и "Татарская молодежь" (1912) пронизаны чувством исторического оптимизма. Вдумчиво прислушивается поэт к тому, что происходит в жизни родного народа, а также в России и за рубежом. Большинство его стихотворений и путевых очерков, опубликованных в 1911-1912 гг., написано под впечатлениями посещения им деревень Заказанья -своей малой Родины. В них запечатлена реальная действительность, оцененная с позиции заступника народа. Отвергая пресловутую "деревенскую идиллию", Тукай трезво смотрел на сельскую реальность, стремясь охватить социальные контрасты ее будней ("Чего не хватает сельскому люду?", "Гнет", "Возвращение в Казань" и др.). Его взору рисовались картины бесправия, обнищания, темноты и духовного фанатизма в деревнях.  

В пору нового революционного подъема происходят значительные изменения и в жизни поэта. Несмотря на резкое ухудшение здоровья, в 1911-1912 гг. он совершает путешествия, имевшие для него большое значение. В начале мая 1911 года пароходом приехал в Астрахань, по пути знакомясь с жизнью Поволжья ("Дача", очерк "Маленькое путешествие"). Здесь Тукай был гостем своего друга поэта С.Рамиева, встретился с азербайджанским общественным деятелем и писателем Нариманом Наримановым, сосланным сюда за революционную деятельность в родном краю.  

Весной 1912 года Тукай решается на более значительное путешествие по маршруту Казань-Уфа-Петербург. В Уфе он встречается с М.Гафури. Эта встреча оставила глубокий след в жизни обоих народных писателей, укрепила их симпатии друг к другу. Они еще раз убедились в своей идейной и творческой общности. О впечатлениях этой встречи М.Гафури писал: "Простые душев ные слова Тукая, его недовольство этой жизнью и своей средой произвели на меня весьма сильное впечатление. На глазах у нас обоих тогда сверкали невольно появившиеся слезы".  

Петербург встречает  Тукая холодно. Здесь он не находит  людей, подобных Гафури. Разумеется, передовая  национальная интеллигенция Петербурга не осталась равнодушной к визиту любимого поэта. Узнав о нем с  опозданием, она стремилась оказать  свое внимание. Среди демократической молодежи был, надо полагать, и Мулланур Вахитов, тогда студент, впоследствии видный революционер.  

Стихотворение "Татарская молодежь" (1912) написано, несомненно, под впечатлениями встречи  с такими представителями национальной демократической молодежи. Именно в этих кругах поэт увидел, как дороги им память и образ Ямашева и как они верны его заветам.  

Прожив в Петербурге 13 дней, 6 (19) мая, Тукай покинул столицу  и отправился в Троицк, а затем  в казахскую степь - пить кумыс, надеясь  этим поправить свое здоровье. В Казань вернулся в начале августа. Работал в удушливой атмосфере типографии и, несмотря на плохое самочувствие, продолжал писать.  

Последние годы жизни и деятельности Тукая свидетельствуют  о том, что писатель, все ближе  постигая народную действительность, резко ощущал разлад с враждебным народу обществом и беспощадно осуждал все то, что могло бы лечь тенью на его гражданскую совесть ("Первое мое дело после пробуждения", "По случаю юбилея" и др.). Поэт вынужден был вести постоянную, непримиримую борьбу не только с жестокой действительностью, но и с собственными заблуждениями и иллюзиями, которые рождались в мучительных поисках правды и справедливости. В одном из последних стихотворений он ясно, со всей решительностью, выразил свое творческое кредо:  

Много было преград  на пути моем,

врагов стало  больше, чем собак,

Ибо я не хотел  защищать угнетателей 

и господствующих.

("Отрывок", 1913. Подстр. перевод)  
 

2 (15) апреля 1913 года  в 20 часов 15 минут Габдуллы  Тукая не стало. Он ушел из жизни в расцвете своего таланта. "Татары в лице Тукаева потеряли величайшего национального поэта"1-писала казанская русская пресса.  

Тукай - из тех  художников слова, которые открывали  новые горизонты и новые перспективы  перед национальной литературой. В его многогранном творческом наследии содержатся непреходящие художественно-эстетические ценности. Он признан великим народным поэтом не только за передовые идейные мотивы, но и за его исторический вклад в художественное развитие всей тюркоязычной литературы. "Значение Тукая в том, что он совершил переоценку истории и культуры своего народа. Это великое достижение художника, великое достояние личности, и это ему удалось благодаря тому, что он был воедине с русской культурой, с российской действительностью. Значение Тукая огромно и для прежнего Туркестана, для всей Средней Азии. Все тюркоязычные народы испытали поистине неизгладимое, по сей день свято хранимое, воздействие, впечатление от творчества Габдуллы Тукая".  

Тукаевские традиции стали одним из решающих идейно-эстетических факторов и животворных источников для дальнейшего развития татарской литературы под знаменем реализма и народности.  
 

Гали Халит  
 
 

Источник:  

История татарской  литературы Нового времени (XIX- начало XX в).- Казань: Фикер, 2003.-472 с