Габдулла Тукай

Тукай смело  использовал средства литературной пародии в борьбе с социальным и идейно-нравственным пороком. И в данном случае, если автор древнего "Кисекбаша" хотел показать борьбу за веру в высоких, трагических тонах и коллизиях, то под пером Тукая эта борьба представала как комедия уходящих из жизни реакционных сил. Герои "Нового Кисекбаша" - обобщенные, гиперболизированные сатирические типы, действия которых наглядно характеризуют всю фанатичную нелепость среды, процветавшей в годы реакции. Размах тукаевской сатиры был очень широк: она бичевала как заядлых реакционеров, так и лицемерных либералов и националистов.  

Критический накал  татарской литературы достиг такого напряжения, что он именно в тукаевской сатире нашел свое ярчайшее выражение: "Нужен был смех горький, пронизывающий  сердца, смех до слез, смех уничтожающий, смех ураганный, переворачивающий вверх дном прогнившую татарскую жизнь. Известно, что в таком случае юмор в виде безгрешного, беззубого, шаловливо-игривого смеха не окажет большого воздействия. В борьбе против такого явления нужны были сатира, не взирающая ни на что, сарказм убийственный, памфлет язвительный. Нужна была ирония беспощадная. Именно так высмеял Г. Тукай татарский мир старых, феодальных пережитков".  

О народности тукаевского  творчества невозможно судить без такого его качества, как высоко осознанное чувство патриотизма. Для поэта понятие Родины было воплощением истории народа - его прошлого, настоящего и будущего, воплощением народной судьбы в целом. В тукаевском сознании народ и история родной земли были нерасторжимы. Его любовь к Родине, как и его любовь к народу и свободе, превратилась в глубокое поэтическое вдохновение. Она неотрывна от тех сугубо жизненных атрибутов и реалий, в которых выступает историческое бытие народа: его труда, родных полей, лесов, жаркого лета, суровой зимы, языка, песен, сказок и многих явлений, образующих конкретные черты образа народа и Родины. Можно сказать, впервые в тукаевской поэзии такие стихотворения, как "Родной земле", "Пара лошадей", "Не уйдем!", с исключительной художественной силой и полнотой раскрыли интимный и социальный смысл любви к Родине. Поэтому и "Шурале" - в тукаевском поэтическом воплощении не столько простая сказка, сколько лирическая поэма, воспевающая красоту родного края, полная аромата его лесов и полей, "зеленого шума", восхваляющая храбрость джигитов-тружеников. Все эти произведения были написаны в конце 1907 г., в дни, когда российская реакция наступала на демократию. Это было время, когда определенная часть интеллигенции начала отходить от идеалов демократии, поддаваясь антипатриотическим настроениям. Тукай не мог мириться с теми, кто пытался принизить идеал служения народу и Родине. Прекрасный пример тому - стихотворение "Не уйдем!", где отповедь черносотенным шовинистам, грозившим татарам изгнанием из России, поднялась до высокого идейного, политического звучания и где национально-патриотические чувства органически слились с идеалом борьбы за свободную для всех народов Россию:  

Здесь родились мы, здесь росли, вот здесь встретим смертный час.

К единой цели мы идем, свободной хотим мы России.  

( Перевод С.Липкина)  
 

До конца своих  дней поэт оставался твердо убежденным в том, что лишь совместно с  другими народами России татарский  народ обретет свое счастье. Он с  уверенностью говорил: "Когда появляется какое-либо общее дело, когда начинают веять ветры прогресса, - нации, как бы преодолев сковывавшее их уединение, собираются вместе..." ("По случаю юбилея", 1913). Именно идея исторического единства народов служила краеугольным камнем народности, патриотизма и интернационализма татарского поэта.  

Пробуждение поэтической  личности, формирование лирического  героя в татарской поэзии начала XX века были отмечены значительными  трудностями и противоречиями. В  них отразился драматический  и трагический мир личности, прошедший  через водовороты социальной действительности, ее исторические кризисы и катаклизмы. На этом общем фоне особенно выделялась тукаевская лирика, в которой раскрывалась духовная история молодого человека, стремящегося перестроить свой внутренний мир и открыть в самой действительности красоту, величие идеалов. Вместе с тем это была история борьбы за творческую честность и чистоту человеческой совести, история борьбы с социальным злом и духовной тьмой. Так утверждался идеал борьбы за раскованность человеческого духа. Поэтому естественно, что тукаевский лирический герой был отмечен и романтическим взлетом. Татарский поэт питал глубочайшую симпатию к таким великим представителям русского и европейского романтизма, как Пушкин и Лермонтов, Байрон и Гейне. Он сумел понять связь прогрессивного романтизма с человеком и эпохой, его гуманистическую природу, полную, как он отозвался о байронизме, "высоких, великих и прекрасных чувств" (II, 87).  

Тукай также  воспевал гордый образ поэта-гуманиста, противостоящего миру чистогана, обмана и несправедливости. Явна была здесь перекличка с Пушкиным и Лермонтовым. Обращаясь к поэту-современнику, он советовал ему:  

Ты живи своею  жизнью, чуждой всякой суеты,

Шум бесплодный чужд поэту, от него скрывайся ты. 

Не сгибайся! Ты огромен в этом мире мелкоты.

Если надо, пусть  в поклоне мир согнется, а не ты. 

( "На память", 1908. Перевод В.Тушновой)  

Важно то, что  именно Тукаю было дано первым в  татарской лирике так сильно и  искренне сказать о пробуждении в себе и в своем современнике гражданского сознания и чувства долга перед обществом, народом и историей. Он быстро и высоко поднялся над закостеневшими нормами дидактической поэзии и открыл тайны изображения человеческих дум и чувств на почве исторического отношения к действительности. Такое отношение дало поэту широту мироощущения, разнообразие эстетических и общественных интересов. В одном из писем поэту-романтику С.Рамиеву Тукай дал себе следующую характеристику: "Я ведь не только чистый поэт, как ты. Я ведь и дипломат, и общественный деятель. Мои глаза видят многое, мои уши слышат многое"1. И современники поэта подчеркивали именно эту отзывчивость его таланта: "...темперамент Тукая,- писал, например, один из них, - был излишне чувствителен и быстро реагировал на изменения в окружающей жизни"2. Именно интерес к изменчивости и разнообразию жизненных явлений, событий, человеческих переживаний, умение быстро вобрать их в свой мир и претворить в поэзию лежали в реалистической глубине тукаев-ского мироощущения, что свидетельствовало о его идейной и психологической активности в восприятии действительности. Поэт отрицал всякую пассивность, проповедь бессилия и непротивления злу, позицию мещанского равнодушия к страдающему человеку. Он, одним из первых в татарской литературе, глубоко драматично выразил идею личной ответственности художника перед народом:  

Нет свободы  на моей дороге,

Счастья нет, ходить устали ноги.

Перед народом  долг свой исполняя,

Сей добро - вот  жизни цель святая. 

( Перевод С.Липкина)  
 

Так утверждался  девиз честного человека. Высоко подняв знамя борьбы за усиление общественной и нравственной роли национального  искусства в воспитании современника, всем своим творчеством Тукай  как бы разделял толстовское убеждение: "Эстетика есть выражение этики". Он с болью осознавал, что в современном обществе вынуждают "поэтов воспевать разного рода вредных людей" ("Условия"), эстетические и этические нормы запятнаны корыстью и принижены до пошлости. Любовь и поэзия служат здесь предметом купли и продажи ("Комментарии к любви", "Казань и Заказанье", "Специальная статья" и др.).  

Разумеется, тяжесть  реакции не могла не вызвать у  поэта горьких переживаний. Болью  глубоких ран полны стихи "Отчаянье", "Сожаление", "Разбитая надежда", "Неведомая душа" и др. Однако отвергая сентиментально-бездейственное сострадание, он говорил о муках любви к человеку, рождаемой в гневе. Резкое столкновение чувств любви и ненависти очень характерно для его лирического героя. Тукаевский пессимизм, если сказать словами М.Горького,- "это глубокая печаль о людской судьбе", одно из проявлений того "социального пессимизма, источник которого восходит к гуманизму". Любопытно, что поэт и сам пытался осмыслить социальные и исторические причины своего пессимизма: "...ветры, играющие сейчас в России, и атмосфера России довели до такого духовного состояния всех наших коллег",- писал он в 1912 году.  

Неизменно заступаясь за народ и защищая гуманистические  устои, Тукай вступил в глубокий конфликт с капиталистическим обществом  и неутомимо искал ответа на вопрос: как установить в обществе справедливость и равенство? Однако его ответ содержал еще очень много противоречивого в понимании социально-классовых отношений и путей к избавлению народа от тяжелого положения. В его творчестве давали знать о себе иллюзии морального усовершенствования людей, противопоставленные господству золота, капитала, и они перекликались с толстовскими взглядами ("Граф Лев Толстой пишет...", "Против золота", "Нищий", "Наставление", "Слова Толстого" и др.).  

Народность не могла бы стать органическим качеством татарской литературы без становления литературного языка на национальной основе. Для Тукая и его современников вопрос этот стоял куда острее, чем для предшествующих поколений. Пришло время решать, как и в какой форме татарской литературе необходимо освободиться от устаревших восточных языковых и изобразительных средств. Тукай утверждал: "Казань я считаю нашей столицей, а татар Заказанья - коренным татарским народом, который не утратил до наших дней свою национальную особенность и не утратит ее в будущем. Я хочу, чтобы наша национальная литература была в их духе и на их языке" (II, 244. Письмо С.Сунчелею от 9 ноября 1910 г.). И поэт воспевал величие и красоту родного языка:  

Родной язык, родной язык, с тобою смело шел  я вдаль,

Ты радость  возвышал мою, ты просветлял мою печаль.  

("Родной язык", 1910. Перевод С.Липкина)  

Преодолевая отживающие языковые, стилевые и поэтические  традиции, Тукай превращал богатство  и красоту родного языка в  решающий фактор национальной поэзии, глубоко отразившей сложный внутренний мир лирического героя и окружающую его действительность. Он стал создателем национального классического стиля в поэзии.  

В формировании национальных основ тукаевской поэзии большое значение имели традиции народного поэтического творчества. Поэт через мир народного искусства учился постигать исторический и социальный опыт народа, его психологию и эстетическое мироощущение. "Надо помнить,- говорил он,- о том, что народные песни - никогда не тускнеющее, чистое и прозрачное зеркало народной души" (II, 9. "Народная литература", 1910). Из подобных суждений вытекало, что эстетика народной поэзии служит правдивому отражению духовного богатства народа и именно в ней находится источник реалистического искусства. Исходя прежде всего из собственного опыта, поэт утверждал, что татарская поэзия будет понята и усвоена народом лишь в том случае, если она будет создана "в народном духе, народна по форме и ритму".  

Несомненно, Тукай  создал национальный классический стиль  поэзии на народной основе. Это имело непреходящее значение для дальнейшего развития не только поэзии, но и всей татарской литературы. Не только в лексике, но и в экспрессивных средствах Тукай раздвигал, "разрушал" грани и преграды, лежавшие между поэтическим языком и разговорной речью. Это следует понимать прежде всего в смысле внедрения в татарскую поэзию "смелых выражений", снятия традиционных тематических ограничений, воздвигнутых между поэзией и публицистикой, в смысле смещения, слияния стихотворного и прозаического лексических пластов, тесного сближения издавна бытовавших изобразительно-стилевых средств и живой речи.  

Поэтический стиль  Тукая сложился вместе со становлением нового татарского литературного языка. Чем больше опирался поэт на народный язык и народное творчество, тем ярче и стройнее становился его поэтический стиль в разных художественно-экспрессивных гранях. Татарская поэзия начала XX века окончательно утверждалась на собственной национальной почве. В этом процессе творчество Тукая сыграло решающую роль. В его зрелой поэзии воедино слились народно-фольклорное, восточно-классическое и русско-европейское поэтические начала, образовав новый национальный стихотворный сплав. Новаторство Тукая и его современников открыло широкую дорогу для развития в татарской поэзии индивидуальных стилей.  

Лирический психологизм  восточной классики явился для многих поколений поэтов немеркнущим образцом воплощения "приливов" и "отливов" в духовном мире человека. В данном случае мы имеем в виду момент "халь" (экстаз). В татарской поэзии начала XX века этот классический поэтический прием возродили Тукай, С.Рамиев и их некоторые современники. В их лирике исключительно резко сказались противоречивые переживания личности, прорывающейся через тьму безвременья к светлому идеалу, к звезде надежды и счастья. Таким образом, с момента "халь" был сброшен бывший суфийский покров, и он стал служить выражению сугубо земных светских идей и настроений поэтической личности. В изображении изменчивости живых человеческих чувств и эмоциональных состояний в татарской лирике начала XX века появились новые, более современные эстетические приемы и психологические средства. В этом плане весьма интересен, например, лирический стих с эмоциональной завязкой. Этот вид "стиха является, по-видимому, признаком новой ступени в историческом развитии нашей поэзии"1. Первым поэтом, давшим образцы такого стиха, также был Тукай.  

Как никто из его современников - татарских поэтов, он считал себя учеником русских поэтов-классиков, в частности Пушкина и Лермонтова. "Образцами мне Пушкин и Лермонтов служат",- заявил он уже в начале своего творческого пути ("Размышления одного татарского поэта", 1907) и с высоким вдохновением воспел светлый образ Пушкина:  

Как солнце освещает мир, его моря и сушу, - 

Так всю, до дна, своим стихом ты озарил мне душу. 

( "Пушкину", 1906. Перевод С.Липкина)  

Тема "Тукай  и русская литература" является одной из составных частей проблемы западно-восточного синтеза. Интересно, что русские и западные поэтические  традиции вошли в творчество татарского поэта не врозь, а в определенном единстве через русский язык и еще прочнее сплавились в его идейно-эстетическом восприятии, скрещиваясь с восточно-национальным компонентом. Укажем хотя бы на тот факт, что в тукаевской поэзии происходит взаимопроникновение жанров - касыды, газели, элегии и думы. На почве традиционных форм возникла новая жанровая разновидность. Беря пример с русской поэзии, Тукай ввел в татарский стих так называемые переносы и периоды и тем самым раздвинул его традиционные нормы. Это давало возможность развертывать стих и даже строфу по структуре живой речи, по логике поэтической мысли. Расширились логический размах и ритмическое биение, дыхание стиха. Это открытие Тукая было подхвачено и развито другими татарскими поэтами.