Биография Нечаева Сергея Геннадьевича

 

М.А. Бакунин - С.Г.Нечаеву, письмо от 2 июня 1870 г.:

"Вы же, мой милый  друг, — в этом состоит ваша  главная, громадная ошибка —  вы увлеклись системою Лойолы  и Макиавеля, из которых первый предполагал обратить в рабство целое человечество, а другой — создать могущественное государство, все равно — монархическое или республиканское, следовательно — тоже народное рабство, — влюбившись в полицейски-иезуитские начала и приемы, вздумали основать на них свою собственную организацию, свою тайную коллективную силу..., — вследствие чего поступаете с друзьями, как с врагами, хитрите с ними, лжете, стараетесь их разрознить, даже поссорить между собою, дабы они не могли соединиться против вашей опеки, ищущей силы не в их соединении, а в разъединении, и не доверяя им нисколько, .стараетесь заручиться против них фактами, письмами, нередко вами без права прочтенными или даже уворованными, и вообще их всеми возможными способами опутать так, чтобы они были в рабской зависимости у вас."

 

А.С.Суворин:

"Это Хлестаков –  агитатор, Хлестаков, сознательно  бросившийся в обман и увлекшийся  этой ролью, подобно бессмертному  Ивану Александровичу."

 

 

 

"Московские ведомости", на процессе Нечаева:

 

"Обвиняемому 25 лет,  роста он небольшого. Фигура его  пред двумя рослыми и здоровыми  жандармами кажется совсем тщедушною... Наружность его не представляет  ничего замечательного, — такие  лица попадаются довольно часто  среди франтоватых мещан. Довольно  густые, но не длинные каштановые  волосы зачесаны назад; узенькие, глубоко провалившиеся глаза  с бегающими зрачками, тоненькие  усики с просветом под носом  и подкрученными концами, жиденькая  бородка, расходящаяся по щекам  еще более жиденькими баками. И усики и бородка светлее  волос на голове. Профиль правильный, но широкий лоб и скуластость  делают облик лица квадратным  и дают ему вульгарный вид".

 

М.А.Бакунин: "Это фанатик опасный, способ действий его - отвратительный".

 

А.Успенская:

"...Он был простым  русским парнем, с виду похожим  на рабочего, несколько пообтесанного  городской жизнью. Говорил он  по-владимирски на «о», совсем  просто, нисколько не выдвигая  себя, любил шутить и добродушно  смеяться".

 

Пуцикович Ф.Ф.:

"Все, один или несколько  раз видевшие его, видели в  нем прежде всего человека работящего, вечно занятого, вечно о чем-то хлопочущего. Встретить его можно было не иначе как с книгой: ту он относил, ту приносил, ту читал. Суета эта с книгами происходила от того, что он любил постоянно читать и читал по нескольку книг в одно время, перебегая от одной к другой. На столе у него лежало по нескольку раскрытых и заложенных книг. Все вышедшее и выходящее на русском и отчасти на французском языке было им тотчас прочитываемо, и, если оно казалось ему замечательным, он употреблял все усилия, чтобы приобрести это в собственность. Последнее особенно можно сказать по предмету его специальности, а специальностью его были прежде: история и география, а потом естественные науки. Писать же, кажется, он ничего не писал. Впрочем, занятия его не ограничивались книгами; много времени он жертвовал изучению разных ремесел: портняжного, сапожного, переплетного и столярного. На вопрос, зачем он это изучает, отвечал: "пригодится в жизни". И только один раз высказал, что он не намерен быть чиновником, а, изучив эти ремесла, постарается уехать в Англию для окончательного в них усовершенствования и для изучения машинного производства и это все вместе будет служить ему средством для существования. Как товарищ он был, с одной стороны, хороший товарищ: честный, правдивый, охотно делящийся всем материальным с другими, но с другой стороны, был несносный, много спрашивающий и ничего о себе не говорящий, все толкующий в дурную сторону, чересчур жестокий в обращении с другими, пренебрегающий приличиями, способный иногда на цинические выходки.

Но что всего более  было в нем отталкивающего, это  его крайний деспотизм относительно образа мыслей. Он не мог мириться с  тем, что его знакомые имеют понятия, убеждения не такие, как он смотрит  на вещи, и действуют не так, как  он смотрит и действует. Но он не пренебрегал этими людьми, нет, он, напротив, с непонятною настойчивостью преследовал их, навязывая им свое. Нередко при этом приходилось  страдать его личности, но он, кажется, обращал мало на это внимания. И  вообще личностью своею он, по-видимому, нисколько не дорожил, с нуждою очень  легко мирился, никогда не заявлял  неудовольствия на свое положение и  часто даже говорил: "Мы и так  заедаем чужой хлеб". <...>

Скрытность эта его  простиралась до того, что едва ли кто  из самых близких его знакомых может сказать, откуда он родом, где  учился, где был прежде и как  попал на то место, которое занимал. Но, наоборот, вся жизнь, вся родословная  его знакомых были ему известны, — этим, отчасти, он тоже держал некоторых  около себя."

 

Енишерлов Г.П.:

"Нечаев был одним  из тех людей, которые хотели  эксплуатировать студенческое движение  для своих целей. Я находил  всегда Нечаева в озлобленном  и скептическом настроении человека, которому не удалось предпринять  дело, который не услышал сочувственного  отклика. По его выражению,  русское общество состоит из  холопов, в которых не вспыхнет  революционная искра, как бы  ни раздували. Из этого общества  студенческая среда наиболее  благоприятна революционной пропаганде; но и в ней пропаганда тогда  только будет иметь успех, когда  скроется на первых порах под  каким-нибудь лично студенческим  делом. Нечаев искал сочувствия  в студенческой среде и не  встретил. Разочарованный, он задался  намерением, с одной стороны, отомстить  несочувствующим людям, а с  другой стороны, выставить, за  неимением революционной оппозиции,  ее призрак, смутить и встревожить  общество какой-нибудь шумной, безобразной  выходкой."

 

"Вестник Европы":

"...Вся цель таких  пройдох в том и состоит, чтобы прославить себя устройством ни для чего не годной «организации".

 

А.К.Кузнецов:

"Решая вопрос о личности  Нечаева в полном объеме, нужно  принять во внимание, что мы, вступившие  в нечаевскую организацию, были шестидесятники с большим уклоном в область социалистических мечтаний, альтруистических побуждений и с беззаветной верой в честность учащейся молодежи. Привычно он, ночуя у нас, спал на голых досках, довольствовался куском хлеба и стаканом молока, отдавая работе все свое время. Такие мелочи на нас, живших в хороших условиях, производили неотразимое впечатление и вызывали удивление. Но главный секрет его огромного влияния на нас, студентов Академии, заключался в том, что почва для его проповедей была подготовлена."

 

С.Нечаев:

"Когда рассуждениями  и разговорами нельзя больше  действовать на людей, надобно  прибегнуть к другим средствам.  Ну, например, всех перессорить в  каком-нибудь кружке — здесь,  например, всех эмигрантов, потом  поодиночке на них действовать,  толковать с ними".

 

А.С.Суворин:

"...А что это за  заговорщики, что это за деятели!  Это дрянь, говорю прямо: дрянь  полнейшая, исключая какого-нибудь десятка человек... Во время следствия они оговаривали друг друга, писали высокочтимой следственной комиссии (ipsius verba) откровенные признания, а на суде начавшие рисоваться и выставлять себя мучениками за народ и его благосостояние... Их даже в тюрьмы сажать не следовало бы, а просто с сожалением отвернуться от них – вот наказание, которого они заслуживали и которое похоронило бы их со всеми их затеями.

Говоря откровенно, суд  был слишком мягок не в приговоре  своем, который мог бы быть еще  мягче, а в самом ведении процесса."

 

Из записки III Отделения:

"Вообще говоря —  нельзя назвать автора личностью  дюжинной. Всюду сквозит крайняя  недостаточность его первоначального  образования, но видна изумительная  настойчивость и сила воли  в той массе сведений, которые  он приобрел впоследствии. Эти  сведения, это напряжение сил  развили в нем в высшей степени  все достоинства самоучки: энергию,  привычку рассчитывать на себя, полное обладание тем, что он  знает, обаятельное действие на  тех, кто с той же точкой  отправления не могли столько  сделать. Но в то же время  развились в нем и все недостатки  самоучки: подозрительность, презрение,  ненависть и вражда ко всему,  что выше по состоянию, общественному  положению, даже по образованности..."

 

"Московские ведомости":

"На преступников обрушились  кары, рассчитанные по такой-то  и такой статье уголовного  законодательства, но образ мыслей, лежавший в основе их деятельности, не только не подвергся отрицанию,  но даже прославлен".

Из донесения агента III отделения:

 

"... Собственно, роли переменились: не общество и государство  в лице суда являются обвинителем,  а, напротив, они становятся обвиняемыми  и обвиняются с силою и красноречием  фанатического убеждения, как  бы напрашивающегося на мученичество. Такие примеры всегда создают  последователей".

 

Л.Ф.Мирский - П.Е.Щеголеву:

"...Фактически Нечаев  был выдающимся революционером, и русское правительство решило  уничтожить его во что бы то ни стало. Он обладал каким-то почти магическим даром влиять на окружающих и подчинять своей воле нужных ему лиц. Говорят, что даже Карл Маркс поддался его мистификации и поверил, что Нечаев располагал миллионами революционеров, готовых восстать в нужную минуту. Он не стеснялся в средствах и приемах для достижения своих целей, и за это его даже собирались судить в эмигрантских кругах. Но он попал в равелин и там использовал свои таланты: четырех жандармов он приучил и заставил смотреть на вещи своими глазами, а через жандармов действовать и на караульных солдат, составляя для них популярные брошюры известного направления. Одним словом, Нечаев стал авторитетом в тюрьмах: смотритель его боялся, жандармы и солдаты обожали его и готовы были сделать для него все, чего бы он ни потребовал. Только сношения с внешним миром были невозможны. Нечаев долго жил за границей, затем его выдали, судили и законопатили в секретную тюрьму. За это время все переменилось, прежние связи порвались, а через солдат и жандармов их нельзя было восстановить."

 

Ю. М. Стеклов:

"Вспоминаю ... Кира Бызова и Ивана Тонышева. Несмотря на злоключения ссыльной жизни, несмотря на то, что некоторые из них не обладали достаточной политической устойчивостью, впоследствии несколько опустились, все же они сохранили революционное настроение и в особенности, горячую преданность Нечаеву. Какого бы мнения ни быть о приемах, которые пускал в ход во время своей революционной деятельности Нечаев, как бы ни относиться даже к его личности, но его жизнь в крепости и, в частности, то обстоятельство, что он, будучи бесправным, лишенным всех прав узником, сумел приобрести такое поразительное влияние на солдат, показывает, что он был незаурядным человеком и чрезвычайно крупной революционной силой."

 

О.К.Буланова:

"Там же, в Тюмени, догнали  нас солдаты петропавловского  гарнизона, так называемые нечаевцы, осужденные на поселение за сношения, которые через них вел Нечаев с народовольцами. Помню двоих из них: средних лет, добродушные, они с удивительной любовью говорили о Нечаеве. Он точно околдовал их, так беззаветно преданы были они ему. Ни одни из них не горевал о своей участи, напротив, они говорили, что и сейчас готовы за него идти в огонь и воду."

Использован материал с сайта "Народная Воля" - http://www.narovol.narod.ru/

 

 

 

Литература:

Нечаев и нечаевцы: Сб. материалов. М.; Л., 1931.

Козьмин Б. П. С. Г. Нечаев и  его противники в 1868-1869 гг. // Революционное  движение 1860-х годов. М., 1932.

Житомирская С. В., Пирумова Н. М. Огарев, Бакунин и Н. А. Герцен-дочь в нечаевской истории (1870 г.) // Герцен и Запад: Литературное наследство. М., 1985. Т. 96.

Пирумова Н. М. М. Бакунин или С. Нечаев? // Прометей. М., 1968. Т. 5.

Пирумова Н.М. Разрушитель//Родина. 1990 N 2.

Щеголев П. Е. С. Г. Нечаев в  равелине (1873-1882) // Алексеевский равелин. Секретная государственная тюрьма России в XIX в. Л., 1990. Т. 2.

Будницкий О. В. "Теоретическое" убийство // Будницкий О. В. История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. Ростов-на-Дону, 1996.