Современные особенности народной культуры

     В результате на протяжении веков народная культура создала свой, вполне оригинальный мир представлений, ценностей, норм, символов и способов их воплощения и реализации в социальных условиях жизни общины. Эстетический аспект, оставаясь частью этой синкретической культурной системы, также получил символическое выражение в целостности и органичности художественного мира аутентичного фольклора классической поры.

     Не будем, правда, забывать, что этот мир был открыт и приравнен к высокому искусству выходцами из другой социокультурной среды много позднее, в XIX в., в то время, когда уклад общинной жизни и, соответственно, традиционная культура, уже начали разрушаться, расслаиваться, а значит, встал вопрос и о носителе этой культуры.

     Переставая быть народной культурой в прежнем, исконном смысле слова, историческая крестьянская культура становится со временем художественным наследием, признанным специалистами и обществом в целом. Признание это, правда, оказалось подверженным веяниям времени. Так, в советское время на долгие годы и десятилетия фольклор попал в разряд пережитков прошлого, архаики, и лишь в последние полтора десятилетия вновь стал объектом повышенного внимания.

     Очевидно, за этими перипетиями в судьбах народной культуры прошлого стоит частичная потеря носителя, сужение или трансформация этой социальной базы, когда роль носителя (а не только знатока, исследователя) берут на себя, например, специалисты-искусствоведы или фольклористы, любители-краеведы и пр. Кто же становится субъектом и носителем народной культуры с конца XIX в., когда особенно быстро пошел процесс социального расслоения и разложения традиционного уклада жизни в России?

     Можно выделить две тенденции в подходе к этому вопросу. С одной стороны, сохраняется вплоть до сего дня стремление как-то обозначить те слои, группы, общности, которые с наибольшими основаниями можно назвать народом. С другой стороны, очевидно стремление понять народ как некую интегральную метафизическую категорию, связав с ней подчеркнуто ценностные представления. Возможно и определенное совмещение этих подходов. Понятие «народ» - в том значении, о котором сказано во введении, в отличие от близких к нему, хотя и не синонимичных, - этнос народность, нация, во все времена имеет сильную культурную составляющую. Можно говорить о самостоятельной жизни образа народа в русской (российской) культуре.

     Так, на границе XIX и XX вв. понятие «народ» в российской социально-философской традиции обрело совсем особый, метафизический смысл, в котором соединялось и представление об определенном комплексе социально-нравственных черт - генотипе русского человека, и видение его в качестве носителя широко понимаемой русской идеи, великой драматической судьбы, большой духовной потенции и т.д. Подобный комплекс идей соответственно отрефлектирован в кругах интеллигенции, однако большую роль в этом сыграли образы традиционной культуры, и близость к народному миросозерцанию определялась способностью идентифицироваться с этой системой ценностей, т.е. как бы причислить и себя к народу, осознать себя частью этой общности.

     Параллельно сформировалось марксистское представление о народе как движущей силе, демиурге истории. Такой подход, как бы поднимающий народ на недосягаемую высоту в противопоставлении его личности, был еще более абстрактно-философским. Реальная практика строительства социализма, а затем коммунизма, и в частности принесение в жертву этим светлым целям миллионов людей, вошла в явное противоречие с исходным теоретическим тезисом о высокой роли народных масс.

     Есть в русской общественной мысли и социальной практике XIX-XX вв. и прямо противоположные концепции народа. В недрах просветительства возникла, а затем нашла дальнейшее развитие в идеологии народничества прошлого века оппозиция просвещенных верхов и темных низов, интеллигенции и народа. Здесь уже интеллигенция, воздавая должное народу, видела в нем не столько носителя оригинальной культуры, необычайной духовной силы, сколько объект собственной культуртрегерской деятельности. Народ оказывался как бы отчужденным от настоящей культуры, цивилизации, отсталым, варварским, далеким не только от какой бы то ни было мессианской роли, но и не очень способным к элементарному устроению собственной жизни. Эта линия - внесение в народ, т.е. в низшие слои общества, идей, представлений, знаний, технологий, созданных в иной среде и иной культуре - получила весьма заметное развитие. Она проходит через XIX в. и затем в XX в. обретает новую жизнь [9, c. 71].

     На этих исходных позициях в советское время была построена система культурно-просветительной деятельности, приобщения, обучения, включения масс в социалистическое строительство, воспитание нового советского человека, борьба с темнотой, невежеством, предрассудками и т.д. Объектом приобщения к культурным образцам, принятым за эталонные, стала некоторая неопределенная народная масса в целом, все более теряющая социально-стратификационные характеристики.

     С построением социализма общество становилось все более нивелированным однородным, атомарным; прежние социально-классовые различия постепенно теряли свое значение, поскольку прежние высшие классы в лице наиболее ярких своих представителей, а то и полностью были так или иначе изъяты из социальной жизни (ликвидированы, депортированы, лишены прав, средств к существованию, ассимилированы). Параллельно различными мерами пресекались или переводились в официальное русло естественные процессы какой бы то ни было социальной кристаллизации, группообразования. Таким образом, всячески тормозилось формирование неофициальных слоев в культуре, групповых субкультур, а также естественной преемственности и обновления культурных традиций. В качестве значимых фиксировались лишь профессиональные и демографические различия.

     В результате сложилась новая историческая общность «советский народ», а государство было провозглашено общенародным. Важно отметить, что такая общность возникла не только как официальная категория, продекларированная в Конституции СССР 1977 г., но и, в определенной мере, в самой жизни. Правда, здесь массе населения противостояла партийно-бюрократическая привилегированная верхушка, которая, впрочем, претендовала на принадлежность к народу и действительно сохраняла связь с демократическими (низшими) слоями по своему социальному происхождению. В этой прослойке преобладали выходцы из рабочих и крестьян, гораздо реже - из потомственной интеллигенции. Последняя с каждым новым поколением руководителей все более вымывалась и фактически была вытеснена так называемой интеллигенцией первого поколения.

     И социальные, и культурные различия в таком обществе в очень малой степени определялись наличием в них каких-либо субкультур и даже этнонациональных традиций. Общество стало весьма гомогенно, ведь даже национальное начало в культуре допускалось лишь по форме, т.е. в качестве внешнего декоративного элемента. В таком случае на первый план, естественно, вышли различия количественного плана: в уровне приобщения разных групп населения к определенным культурно-идеологическим стандартам, художественным образцам, выдвинутым в качестве эталона и для тех, кто культуру создает (мастеров культуры), и для тех, кого нужно приобщать, вовлекать, воспитывать на этих образцах (народ в смысле «население»). В связи с этим, в частности, исключительное место в культурной и политической жизни страны начинает занимать художественная самодеятельность подражательного плана, именуемая одновременно и «вторым эшелоном искусства», следующим за первым, - профессионалами, и «народным творчеством».

     Можно ли говорить о том, что народ как общность советского периода обладал своей особой культурой, подобной, скажем, культуре этнической или сословно-групповой. Пожалуй, действительно были и до сих пор сохранились (теперь уже в качестве советской субкультуры), некоторые глобальные ценности, которые ранее имели почти универсальное «общенародное» значение в советском обществе. Это ценности, если можно так сказать, имперско-апологетического характера: принадлежность к великой державе, занимающей шестую часть земного шара, благополучие этой страны, представление о социализме как всеобщем равенстве (уравнительности) и социальной защищенности, гарантируемых этой державой, уверенность в необходимости постоянной борьбы против врагов, против войны, за мир, за урожай, за высокие производственные показатели; одним словом, навязчивая идея доминирования во всем на планете, независимо от уровня реальных достижений. Круг этих идеологем, ставших стереотипами массовой советской культуры, оказался достаточно жизнеспособным и после того, как прежние государственные механизмы функционирования культуры фактически перестали действовать, эти стереотипы вжились (или были хорошо вживлены) в массовое сознание. Нечего и говорить, что сохраняют привлекательность наиболее талантливые произведения искусства, в которых эти ценности и представления воплощены [12, c. 66].

     Однако общество является структурой сложной. И в советские времена даже в годы наиболее жесткого тоталитаризма существовали элементы другой культуры, противостоящей массовым советским стереотипам: культуры неофициальной, полуофициальной или даже непризнанной, незамечаемой, искореняемой, культуры повседневного бытия людей, групп, сообществ. Все это вопреки всем трудностям существовало, однако в особых условиях андерграунда, полного или частичного, чаще в кругах интеллигенции. Однако и массовая повседневная культура, например, - молодежная, отчасти сохраняла отпечаток альтернативности. Носители подобной культуры порой чувствовали себя представителями подлинной народной культуры, противостояли официальной, квазинародной, иногда же они образовывали относительно закрытые группы и сообщества, замкнутые на своих интересах [6, c. 22].

     Ситуация 90-х гг. подспудно назревавшая по крайней мере с конца 70-х - начала 80-х гг., создала беспрецедентную ситуацию социального и культурного плюрализма, возможности которого общество пока не в состоянии полноценно использовать. Это дело будущего. Не сформировались пока и более или менее четкие социальные структуры, пронизывающие все общество, хотя процесс структурирования начался.

     Наше время динамично трансформирует и образ народа, и связанные с ним ценности, символы, формы социального поведения, эстетические и этические ориентиры. Народ - это уже не просто бедные в отличие от богатых, не воплощение неких идеальных качеств национального генотипа, не государственный монолит, приравненный к обществу в целом (как пелось в известной песне: «я - ты - он - она - вместе целая страна»). Однако несомненно, что понятие народ продолжает жить, а социокультурная и этнонациональная идентификация с народом сохраняет свою актуальность, наполняясь новыми смыслами и обертонами.

     О наличии народа говорит сам факт осознания представителей населения или нации себя в качестве некоего целого, идентификации себя с этим целым, помимо идентификации с семьей, жителями своего города, поселка, членами какого-либо круга или компании, профессионального сообщества, толпой на улице, очереди в магазине, хотя толпа, люди на улице или в очереди в экстремальных ситуациях могут уже выступать подобием народа. Объективно за осознанием своей причастности к народу стоит разное содержание, связанное с разным социальным и культурным наполнением. Образ народа может расширяться до грандиозных масштабов, охватывая огромный временной и пространственный ареал и вбирая представителей нации или разных наций во многих поколениях. Но он может и сужаться до людей одного поколения, объединенных общей судьбой, как правило, нелегкой, но яркой.

     Важное место занимает фактор совместного участия в крупном историческом событии - войне, революции, борьбе за какое-либо общее дело, осознаваемое как справедливое, важное для общего выживания и благоденствия. Принадлежность к группе, к одной из сторон в борьбе (а иногда и к каждой из сторон) осознается как принадлежность к народу в целом, выражение его воли и чаяний. В худшем варианте за этим может стоять популистская политическая игра, вообще элемент исторической игры, попытки так или иначе приватизировать образ народа имели и имеют место, но и их следует рассматривать как феномен культуры, правда, не обязательно народной. В качестве доминанты народного самосознания может выступать фактор этнической или религиозно-конфессиональной принадлежности, особенно если он поддержан социально-политической ситуацией. Здесь мы уже вступаем в область размывания границ народной культуры и смешения ее со смежными сферами.

     Образ народа может быть укоренен очень глубоко в истории, тогда в основе его лежит ощущение сопричастности к каким-то крупным историческим свершениям в жизни своей страны, общества, к ярким эпохам в культуре, которые продолжают озарять своим светом настоящее, каким бы темным и трудным оно ни казалось сегодняшним современникам. В этом случае последними движет стремление удержать или даже воссоздать во всей целостности временную и смысловую глубину культуры, энергетику и обаяние культурной среды, почувствовать живую преемственность прошлого, настоящего и будущего, ассимилировать социальный опыт разных эпох, как бы «примеряя на себя» разные культурные парадигмы прошлого. Происходит идентификация с прошлой культурой, и через культуру люди осознают себя единым народом.

     Таким образом, объектом идентификации может стать и народ России с ее тысячелетней историей, и советский народ после 1917 г. (определенное число россиян сохранило воспринятую со школьных лет привычку начинать «главную» историю России с 1917 г.), и даже какие-то группы, слои населения.

     Во всех этих случаях в среде участников события, движения, процесса создаются знаково выраженные элементы своей культуры: символика, одежда, нормы и правила общения внутри сообщества. Иногда особым значением и смыслом наделяются уже бытующие ранее культурные тексты, предметы обихода, географические места и объекты. Таким образом создается если не целостная развернутая культура, то культурный слой, окружающий неким ореолом события, движения, эпоху, и ту общность, которая сложилась как целое благодаря этому, а также поддерживает и воспроизводит свою идентичность, т.е. самобытность, в меняющихся условиях.