Иероним Босх

  Многие поколения исследователей пытались найти ключ к непонятной символики его произведений, начиная от монаха Сикуэнсы, видевшего в них дидактическую религиозную проповедь, до современных ученых искусствоведов, трактующих их то как зашифрованное учение еретической секты «Френгер», то как астрологические «Пидлер, Катлер, Бранд Филип» или алхимические (Комбе) трактаты и т.д. Но чрезвычайно разнообразный и сложный символический язык Босха никогда не укладывался целиком в рамки какого бы то ни было из этих толкований. «Буквальный» уровень произведений Босха – это их сюжетная канва. На этом уровне лежат основные реалистические достижения и ренессансные завоевания Босха: открытие им области бытового жанра и пейзажа, его огромное мастерство бытописателя и психолога, его поэтическое ощущение красоты и богатства реального мира, новаторство в передаче его материальных форм, завоевания в области живописной техники – то есть все то, что в средневековом искусстве содержалось лишь в зародышевой форме или отсутствовало вовсе. «Буквальное» содержание и морально-назидательный смысл доминируют в изобразительной структуре ранних работ, в которых реалистически изображенные жанровые сцены скрывают дидактическое назидание, а сатирически-гротесковая трактовка персонажей выявляет нравственные позиции Босха по отношению к ним. Он, несомненно, - один из наиболее оригинальных и плодовитых мастеров этого направления, но далеко не единственный. Черты карикатурности в облике босховских персонажей обусловлены их моральной ущербностью, тогда как другие художники, использовали мотив уродства, как повод для размышления о скоротечности красоты. В поздних триптихах на первый план содержания выступают общие теологические идеи, но сюжетный уровень в них всегда сохраняется. Акцентировка «буквального» и морального уровней содержания потребовала от Босха перестройки системы построения своих больших триптихов. До Босха содержание нидерландских триптихов «прочитывалось» от центра, где изображались главные события и персонажи, к боковым створкам. Босх развертывает их содержание слева на право: от сотворения мира и человека через грехи земной жизни к возмездию, предавая тем самым временную протяженность сюжета человеческой истории и логическую последовательность своей моральной концепции. Прочтения босховского триптиха справа налево будет заведомо неправильным. Триптихи задуманы и использованы для алтарей.

  Среди причудливых  созданий, населяющих фантастические композиции Босха, особое место занимают животные – постоянные персонажи приданий и сказок. Образы животных у Босха предполагают возможность символической интерпретации, уводящей к истокам христианского восприятия природы. С XII века, авторы уподобляли тварей образам и понятиям религии и морали, расшифровывая их, как иероглифы. Вслед за библейским разграничением «чистых» и «нечистых» существ, бестиаристы противопоставляли животных, символизировавших Христа (орел, феникс, пеликан), тварям, вызывавшим ассоциации с образом дьявола (жаба, обезьяна). Природа воспринималась как арена постоянной борьбы добрых и злых сил, и Босх лишь расширил поле этой непрерывной битвы, перенеся её в пространство человеческой души. Лягушка зачастую смешивается с жабой, последняя же, связана с народными суевериями, ведовством и фольклором, вызывала негативные реакции. Где бы мы не обнаружили изображение этой твари, можно быть уверенным в том, что художник имеет дело с дьяволом и адом. Самой несчастливой из планет, тогда считался Сатурн. Символом Сатурна издавна считалась собака (подвержена бешенству). В картине Босха «Блудный сын», мы видим изображение собаки – неестественно изогнувшийся, опустивший голову, с горящими нездоровым блеском глазами, пес выдает все признаки безумия. Свиньи приобретают значение нечистой и неправедной жизни персонажа, об этом же говорит привязанная к его коробу кошачья шкурка – символ несчастья; принадлежность к Сатурну выдает и профессия бродяги – воткнутое в шляпу шило, указывает на его ремесло сапожника, а сапожники находились под покровительством этой планеты; корова в данном контексте становится символом земли.

  Символические элементы дают как бы логический комментарий  к общей, выраженной в образе идее произведения, связывая его содержания с космическим (с движением небесных тел), природными (с природным элементом), биологическим и историческим жизненными циклами. Босх черпает символический смысл своих изображений одновременно из нескольких систем, и их различные значения, накладываясь одно на другое, раскрывает разные уровни его произведений. Так, в «Операции глупости» или в «Фокуснике» те же предметы, из которых складывается их сюжетная канва, они переводят содержание этих работ в другой план – первая становится аллегорией планеты Меркурий, вторая – аллегорией луны. Что же касается последнего – тайного – уровня содержания, то говорить о нем чрезвычайно трудно, ибо если он и присутствовал здесь, то только в тщательно зашифрованном виде и предназначался первоначально только для посвященных. Возможно, в произведениях Босха, зашифрованы какие-то биографические моменты личности художника. На сокровенных значениях изображаемых предметов Босх, как на каком-то сложном музыкальном инструменте, разыгрывает свои грандиозные космические оратории, переводя значения символов из регистра в регистр, обыгрывая их тонкие модуляции и контрасты, и в своей содержательной полифонии они звучат у него то как бесхитростная и веселая народная мелодия, то как торжественная месса. В них слышатся то величавая музыка небесных сфер, то какофония преисподней, то резкие диссонансы земной жизни. И в этом качестве он достигает высочайшей виртуозности.

  В одном  и том же изображении могут  содержаться различные, порой взаимоисключающие  смыслы. Наилучшим примером может  служить сова, изображение которой  проходит сквозь все творчество Босха. Несчастье, гибель и зло, смерть, птица тьмы и дьявола, ересь, человеческая слепота, безрассудство и глупость, распущенность, опыт и мудрость, враг невинности, с одной стороны, и символ добродетели, с другой – все эти символические значения совы, предложены в исследованиях о Босхе. Блотте-Эббес (1964г.) верно указала, что Босх изображал разные виды сов, например малую совку («Воз Сена»), ушастую и желтую сову («Сад земных наслаждений»). Исследовательница полагает, что каждый вид совы имел свое символическое толкование. По её мнению Босх мог рассматривать желтую сову как воплощение дьявола. Сова использовалась в то время также в качестве приманки при ловле других птиц, и поэтому может также восприниматься как символ искушения или обмана. Из всех грехов у искушения, пожалуй, больше всего символических искушений, начиная с вишни и других «сладострастных» плодов: винограда, граната, клубники и яблока. Легко узнать сексуальные символы: мужские – это все заостренные предметы: рог, стрела, волынка, часто намекающая на противоестественный грех; женские – все, что вбирает в себя: круг, пузырь, раковина моллюска, кувшин (обозначающий также дьявола, который выпрыгивает из него во время шабаша), полумесяц (намекающий еще и на ислам, а значит и на ересь).

  Часто мы сталкиваемся в его картинах со странными изображениями, скомпонованными из частей различных  предметов и живых существ. Таково, например, фантастическое существо в  левой створке «Искушения Св. Антония», задняя часть которого есть туловище слона с ногами саранчи, заканчивающееся хвостом скорпиона и увенчанное башней, а передняя – голова рыбы, пожирающей другую рыбу, с горящим кустом вместо хвоста. Оно представляет, очивидно, комбинацию символов зла (саранча), глупости (слон), похоти (скорпион), социальной несправедливости (изображение рыб). Смысл многих символов сейчас утрачен, и восстановить шаг за шагом первоначальное содержание таких «криптограмм» часто не представляет возможным. Но подобного рода изображения самим своим противоестественным сочетанием несочетаемого продолжают сохранять для нас значение абсурда и чудовищной нелепости мирового порядка. В этом отношении художественный язык Босха отмечен чертами нового времени.

  Одним из важнейших  пластов средневековой культуры, служивших для художественного языка Босха неисчерпаемым источником как смысловых значений, так и изобразительных мотивов, была, как уже отмечалось, область фольклора. Например, на одном из рисунков, помещен странный мотив: из опрокинутой корзины торчат обнаженные ягодицы забравшегося туда человека; другой человек, сидящий на корзине, с остервенением бьет мандолиной по этой части тела, а из нее выпархивает стая птичек, за которыми гоняются младенцы. Смысл этого рисунка станет ясным, если учесть, что голландское выражение «бить оп ягодицам» каждый простолюдин того времени понимал как транжирство ради чревоугодия, что улей был для него символом обжорства, а порхающие птички – улетающих в силу этих причин денег. Босх переводит здесь на графический язык категории образного народного мышления, сохраняя всю конкретность и забористую сочность их юмора. Народная основа, ясно просматривающаяся в живописи Босха иногда затемняется наслаивающимися на неё иными содержательными пластами, но всегда остается и как бы просвечивает сквозь эти наслоения.

  Но ещё  более тесную связь с истоками народного сознания, чем простое  использование словесных и изобразительных  элементов фольклора, выявляет сама трактовка Босхом форм предметного  мира, и в первую очередь человеческого  тела. Эстетические представления Босха очень далеки от классического идеала совершенного, гармонически завершенного прекрасного тела. Среди его рисунков есть десятки набросков уродов, калек, то есть всякого рода отклонений от физической нормы. В его живописи люди чаще всего предстают в виде утрированно неуклюжих, нелепых существ с телом непропорциональным, отмеченным признаками болезней, пороков и старости. Только художник Возрождения, тонко чувствующий физическую красоту тела, мог с такой силой через его пластику выразить и пафос отчаяния в фигурках грешников. Для Босха, как для народного художника, человеческое тело не является самостоятельным объектом эстетического любования. Скорее, - оно инструмент, каждая часть которого выполняет определенную функцию в деятельности человеческого организма. И Босх свободно обращается с этим инструментом, то разбирая его на части, то создавая из них новые, невиданные комбинации. Сложная символика представлений во многом определяет отношение к миру художников, живших в этот период. Без учета этого обстоятельства невозможно не только расшифровать некоторые загадочные элементы образного языка Босха, но и понять многие не менее необычные особенности его художественной системы: принципы композиции, пространственного построения его картин и, в конечном итоге, ту «модель мира», которую он воссоздал в своем искусстве.

  Мир Босха  – это мир тревожно-беспокойный, где реальность наполнена кошмарами; галлюцинирующий мир, где находят  себе место все чудовища, таящиеся в человеческой душе. В этих адских изображениях, типичной для поздней северной готики, существа порожденные монструозными сочетаниями и фантастическими скрещениями, населяют землю, освещенную апокалиптическими пожарами, которую кажется, покинул Бог. Художник изображает Ад, когда законы природы, установленные Богом, растворены в хаосе мрака, а терзаемые проклятием души грешников постоянно возвращаются к жизни, чтобы с новой силой испытать вечные муки. Картины «Искушение св. Антония», «Воз Сена», «Страшный суд» и т.д. – являют собой целый символический словарь, необычайно богатый значениями. Огромное разнообразие приемов использовано Босхом, чтобы с преизбыточной фантазией описать присутствие повсюду дьявольских сил, терзающих не только человека, но и святых, пытаясь ввести их в искушение, мучая или соблазняя тысячами иллюзорных обещаний. Все это, однако, не мешает художнику достичь своего идеала стилистической, колористической и композиционной красоты. Даже мрачная тревога, в которой живет человечество, подается в разнообразной и фантастической цветовой гамме, где находят себе место даже смерть и глупость.

  Греховность и глупость влекут человека к проклятию, и только раскаяние и мысли  о Страшном суде могут духовно  помочь ему в достижении вечного  блаженства. Назначение этих картин –  как и апокалипсических проповедей – предостеречь грешников, поскольку существует убеждение в близком конце мира и последующем призвании людей на Страшный суд, который положит конец времени и даст начало вечному блаженству или проклятию. В изображениях Ада художник заполняет апокалипсическими пожарами и руинами архитектурных построек. Пожары – это одновременно символы ада и смерти, и намек на огонь алхимиков. В своей версии Ада, Босх опирался на литературные источники, расцвечивая подчеркнутые оттуда мотивы игрой собственной фантазии. Раскаленный до красна Ад становится у Босха в самом доподлинном смысле слова. В иллюзорно-реальный план художник переводит, казалось бы, непредставимые, фантасмагорические образных литературных описаний Ада. Безусловно, ему были известны и книга «Ведения Тундала», многочисленные «Мировые хроники» и парафразы на тему Апокалипсиса. Показательна в этом смысле правая створка триптиха «Воз Сена», где изображены бесы-каменщики, возводящие исполинскую башню. Это круглое сооружение выглядит пародией Вавилонской башни, предназначенной для осужденных душ, - от этого и предостерегает Босх род человеческий. Этот триптих показывает человечество, находящееся во власти дьявола и не задумывающееся ни о божественны законах, ни о судьбе его ожидающей. Всеми действиями людей руководит жадность и аллегория воза сена, на который набрасываются люди, намекает на обманчивую привлекательность земных благ, являющихся всего лишь прахом. А жадность приводит к раздорам, обману, насилию и даже убийству.

  Фантазия  Босха не знает границ, в его картинах изображены множество фантастических обличий: это традиционные черти с рогами и хвостом, насекомые, полулюди-полуживотные, существа с частью тела, превращенной в символический предмет, антропоморфные машины, уродцы без туловища с одной огромной головой на ножках, восходящие к античным гротескным образам. Часто демоны изображаются с музыкальными инструментами, в основном духовыми, которые порой становятся частью их анатомии, превращаясь в нос-флейту или в нос-трубу. Наконец, зеркало, традиционно дьявольский атрибут, связанный с магическими ритуалами, у Босха становится орудием искушения в жизни и осмеяния после смерти.

  Тема Страшного  Суда – одна из самых важных, распространенных и впечатляющих в истории искусства  средневековой Европы: это традиционный сюжет в витражах и рельефах готических соборов; из иконографических программ романской монументальной живописи он перешел в искусство итальянского Треченто, сохранив определенную значимость и в искусстве XV – XVI вв. Иероним Босх продолжал иконографическую традицию северных школ – немецкой и нидерландской: его Христос-Судия является миру восседающем на радуге, в сиянии Славы, показывая раны распятия. Особое внимание в его картинах, как и романском искусстве, уделено подробному описанию адских мук и орудий пыток, фантастическому облику сооружений и чудовищ. В безумие и несообразность адского хаоса Босх привносит неожиданно строгую, четкую симметрию, отличавшую его ранние работы, и зритель понимает, что безудержный, неистово-глумливый разгул сил Зла не может воспрепятствовать торжеству окончательной победы Христа.

  От многочисленных Страшных судов, которые писал художник, сохранились лишь отдельные части. Целиком сохранился лишь один «Страшный  Суд», наиболее мрачное произведение художника. Он построен по схеме, ставшей уже обычной: рай на левой строке со сценой падения ангелов на небе и историей прародителей рода человеческого на первом плане. Тут сцены создания Евы, искушения и изгнания из Рая. На правой створке – ад. Отличие от других работ Босха состоит в том, что адские сцены здесь распространяются и на центральную часть, почти заполняя её. Христос судящий оказался далеко в вышине, почти вытесненный разбушевавшимися на земле страстями. Во мраке полыхают далекие пожарища. Демоны копошатся, снуют туда и сюда, суетятся, пытая и мучая грешные души за содеянное. Мучения осуществляются по строго разработанной программе, в соответствии со степенью и характером греха: обжор кормят нечистотами, лодырей подковывают, жестоких режут на части. Фантазия Босха, как это ни парадоксально, привязана к реальности. Его черти наделены жизненной убедительностью, вызывают одновременно омерзение и любопытство. Босх заставляет зрителя с невольным интересом разглядывать кошмарных старух с птичьими лапами и кошачьими ушами, ползучих рыб, танцующих жаб и много другое. Только в Аду до нелепости утрируются бессмысленность, злоба, подлость и низость.