В основе любой
системы норм или правил поведения
лежат как объективные, так
и субъективные факторы. В числе
объективных факторов выделяются
однотипные экономические, политические,
социальные, идеологические и иные
условия, способствующие созданию
и функционированию системы правовых
норм в той или иной стране.
Как отдельные нормы, так и
их система в целом не создаются
стихийно, произвольно, по желанию
и усмотрению тех или иных
отдельных лиц. Они отражают
объективные потребности общества
и государства и “проецируются”
на реально существующие
экономические, политические и
иные отношения. В этом плане,
несомненно, прав был К.Маркс,
когда писал, подчеркивая объективно
обусловленный процесс нормотворчества,
что “законодательная власть
не создаст закона, - она лишь
открывает и формулирует его”.
Попытки произвольного,
умозрительного “конструирования”
отдельных правовых актов или
системы норм неизбежно ведут
к негативным или же к непредсказуемым
последствиям. Такого рода оторванные
от жизни, от реальной действительности
системы, а точнее – псевдосистемы, без
риска ошибиться, можно охарактеризовать
известным изречением Гете из “Фауста”:
“Словами диспуты ведутся, из слов системы
создаются”.
Разумеется, процесс
создания и функционирования системы
норм не только не отрицает, а, наоборот,
всячески предполагает существование
наряду с объективными и субъективных
факторов. Речь при этом идет о разработке
и осуществлении в той или иной стране
научно обоснованной правовой политики,
подготовке и реализации планов законодательных
работ, активного участия специалистов-юристов
в процессе правотворчества, правоприменения,
в правоохранительной деятельности государственных
органов.
Говоря о системе
норм, нормативности права как
об одной из важ- нейших его особенностей
и черт, следует отметить, что нормативность
вовсе не означает, по мнению ряда авторов,
ограниченности или “замкнутости” права
одними только нормами - правилами поведения.
Помимо норм и наряду с ними право должно
включать в себя, с их точки зрения, также
и другие структурные элементы в виде
правоотношений, правовых взглядов и идей,
правосознания, субъективных прав граждан.
Спор между
сторонниками строго нормативного
понимания права, когда оно
рассматривается лишь как система
норм или правил поведения,
и расширительного его толкования
имеет длительную историю.
Причем такого
рода дискуссии распространяются
не только на отечественное,
но и на зарубежное государствоведение
и правоведение. Однако при всей длительности
и периодической обостренности споров
каждая, когда оно рассматривается лишь
как система норм или правил поведения,
и расширительного его толкования имеет
длительную историю. Причем такого
рода дискуссии распространяются не только
на отечественное, но и на зарубежное государствоведение
и правоведение. Однако при всей длительности
и периодической обостренности споров,
каждая из сторон, участвующая в них, не
только не отрицает, а, наоборот, заведомо
предполагает существование системы норм
как основного звена “узко” или “широко”
понимаемого права. Более того, в некоторых
случаях “нормативистское” понимание
права чуть ли не возводится в абсолют.
Г.Кельзен – основоположник нормативистской
теории права склонен, например, рассматривать
сквозь призму норм не только само право,
но и правовой порядок (“правовой порядок
представляет собой систему норм”), государство
как “установившийся порядок”, другие
государственно-правовые явления .
2. Право – это
не простая система норм, а
система норм, установленных или
санкционированных государством. В
мире существует множество систем
различных социальных норм. Но
только система правовых норм
исходит от государства. Все
остальные создаются и развиваются
различными негосударственными
– общественными, партийными
и иными органами и организациями.
Создавая нормы
права, государство действует
непосредственно, через свои, уполномоченные
на то органы, или же путем
передачи отдельных своих полномочий
на издание некоторых нормативно-правовых
актов негосударственными органами
или организациями. В последнем
случае говорят о “санкционировании”,
т.е. дачи разрешения государством
на осуществление ограниченной
правотворческой деятельности этими
негосударственными институтами.
Означает ли
факт издания или санкционирования
государством системы норм их
полную зависимость от государства
и подчинение государству? Является
ли право лишь средством в
руках государства, одним из
его признаков, атрибутов или
же оно выступает по отношению
к нему как один из относительно
самостоятельных институтов?
В отечественной
и зарубежной юридической литературе
имеется три группы различных
мнений на этот счет, три значительно
отличающихся друг от друга
суждения.
Суть первого
из них состоит в том, как
верно подмечает известный российский
правовед Г.Шершеневич, что нормы права
рассматриваются в виде “требований государства”.
Государство при этом, “являясь источником
права, очевидно, не может быть само обусловлено
правом. Государственная власть оказывается
над правом, а не под правом”. Государство
в свете такого сужения рассматривается
как явление первичное, а право – вторичное.
Смысл второй,
противоположной точки зрения
заключается в том, что само
государство и государственная
власть должны носить правовой
характер. В основе государственной
власти должен лежать “не факт,
а право”. Государство, хотя он
и издаст правовые акты, “не
может быть источником права”,
“потому что оно само вытекает
из права”. Над государством находится
право, а не наоборот. Оно его
сдерживает и ограничивает.
Наконец, третий
подход к определению характера
взаимоотношений государства и
права состоит в том, что
не следует вообще заострять
внимание на данном вопросе.
Спор о том, что логически
предшествует другому - государство
или право, – пишет с связи
с этим венгерский государствовед и правовед
И.Сабо, “столь же бесплоден как и спор
о том, что исторически появилось раньше
– государство или право”. С его точки
зрения, тезис, согласно которому “право
– это просто лишь государственный приказ,
представляет собой такое же одностороннее
упрощение”, как и суждение о том, что
государство является “слугой права”.
По мнению автора,
государство и право “настолько
соответствуют
друг другу, настолько
едины”, что вопрос о том, что
из них первично что – вторично,
“порожден не столько реальной действительностью
(и в этом не является вопросом факта),
сколько специфически априорным
подходом к соотношению этих двух
явлений. Этот априорный вопрос характеризуется
либо подчеркиванием государственного
волюнтаризма, либо выделением абстрактной
идеи права как самоцели”.
Вывод, к которому
приходит автор, заключается в
том, что “обе эти ранние
точки зрения игнорируют действительные
взаимосвязи”, что в действительности
“государство и право находятся
друг с другом в функциональном
единстве: одно предполагает другое,
одно является цементом другого”
.
И.Сабо и другие
авторы, разделяющие подобные взгляды,
несомненно правы в том, что в теоретическом,
а тем более – в практическом плане в значительной
мере бессмысленно вести спор о том, что
из двух явлений – государство или право
– исторически первично, а что – вторично.