Автор работы: Пользователь скрыл имя, 16 Октября 2010 в 19:53, Не определен
Реферат
Идея о прирожденных, неотчуждаемых правах человека на жизнь, свободу и частную собственность выступает центральной в либеральных концепциях. Частная собственность рассматривается как основа индивидуальной свободы, а свобода – как необходимое условие самореализации личности. Отсюда вытекает апология демократического индивидуализма и трактовка общества, как совокупности равноценных независимых личностей. Так возникает идея государства как «ночного сторожа», основная функция которого сводится к защите частной собственности, свободы и неприкосновенности личности.
В ряде исследований по теории демократии выделяются протективная («protective») и развивающаяся («developmental») модели либеральной демократии. Первое направление представлено Дж. Локком, Ш.Л. Монтескье, И. Бентамом, Джеймсом Миллем и др., второе Дж. Дьюи, А. де Токвилем, Л.Т. Хобхаусом. Общим для обеих моделей является приоритет гражданского общества перед государством, народный суверенитет через представительное правление, защита прав и свобод личности.
Концепции состязательного элитизма возникли как реакция на периодические кризисы либеральной демократии. Подчеркивая угрозу эрозии представительного правления, авторы данных концепций, в частности Макс Вебер и Йозеф Шумпетер, рассматривали демократию в качестве метода отбора наиболее одаренной и компетентной властвующей элиты.
Одной из разновидностей модели состязательного элитизма является теория плебисцитарной демократии М. Вебера. Согласно логике веберовских рассуждений, представительство в парламенте индивидуальных независимых депутатов в процессе развития либеральной демократии постепенно вытесняется представительством политических партий. Последние, в свою очередь, вырабатывают единое направление и устанавливают строгую дисциплину, превращаясь в бюрократические организации. В результате складывается система, когда партии доминируют в парламенте, а лидеры доминируют в партиях. «Данное обстоятельство, – отмечал М. Вебер, – имеет особое значение для отбора вождей партии. Вождем становится лишь тот, в том числе и через голову парламента, кому подчиняется машина. Иными словами, создание таких машин означает наступление плебисцитарной демократии».2
В отличие от концепции состязательного элитизма представители плюралистической модели (Р. Даль, Д. Трумен) акцентируют внимание на необходимости множества центров власти, а, следовательно, и центров принятия политических решений. Одной из разновидностей модели плюралистической демократии является концепция полиархии. Термин «полиархия» («правление многих») возник в Англии в 1609 г. Впервые термин был введен в оборот в качестве политической категории в 1953 г. в книге Р. Даля и Ч. Линдблома «Политика, экономика и благосостояние». Первоначально Р. Даль и Ч. Линдблом анализировали полиархию как процесс, посредством которого граждане могут осуществлять контроль над политическими лидерами. В последующем концепция полиархии дополнялась существенными признаками, затрагивающими институциональные, процессуальные и культурологические аспекты плюралистической демократии, такие, как: выборность органов власти, всеобщее избирательное право, свободные и честные выборы, право претендовать на выборную должность, право граждан обращаться к альтернативным источникам информации, свобода самовыражения, создание автономных ассоциации и групп по интересам.
К концепциям полиархической демократии тесно примыкает модель сообщественной демократии, т.е. модель демократического развития в ряде государств, отличающихся многосоставным характером общественной структуры, где общество разделено на множество сегментов. Теоретическая модель сообщественной демократии была разработана американским исследователем голландского происхождения А. Лейпхартом. Эта модель общества отличается двумя главными особенностями: вертикальной сегментацией их населения на различные языковые, этнические, расовые или идеологические общности; институционализацией процесса их взаимодействия, которая осуществляется на уровне элит этих общностей. Если для англо-американских систем характерна однородность, то европейские континентальные системы отличаются раздробленностью политической культуры.
На практике данная модель появлялась не только в странах Запада, но и в ряде развивающихся стран на отдельных этапах их политического развития, например, в Ливане, Малайзии, Нигерии и т.д. В связи с этим некоторые исследователи, учитывая крайне неоднородный характер обществ развивающихся стран, рассматривали вариант сообщественной демократии, как наиболее оптимальный для государств третьего мира.
Модель партиципаторной демократии (Н. Пулантзас, К. Пэйтман, Б. Барбер) связана с обоснованием необходимости широкой демократизации современного западного мира. Один из авторов этой теории, американский политолог Б. Барбер, который характеризует данную модель, как «сильную демократию» (strong democracy), отмечает, что прямая демократия требует не только участия, а гражданской подготовки и гражданской добродетели для эффективного участия в обсуждении и принятии решений. Демократия участия, таким образом, понимается как прямое правление образованных граждан. Сторонники данной теории в качестве методов достижения прямой демократии на общенациональном уровне предлагают для гражданского политического воспитания масс использование средств массовой коммуникации, в первую очередь развитие так называемой «теледемократии», использование электронной почты, широкую практику проведения референдумов на общенациональном и местном уровне, проведение обсуждений и дебатов с привлечением максимально большего числа граждан и т.д. 3
Принципиальная
проблема демократии, как и любой
другой политико-идеологической системы,
заключается в том, каким образом она сочетается
с природой человека, исходит ли она из
реальной, подчас болезненной противоречивости
современной личности, ограниченности
ее ресурсов, из наших предрассудков и
мучительных комплексов, или же ориентируется
на некий во многом утопический идеал
человека. До сих пор нередко утверждают,
что демократия вообще, включая современную,
не только нормативна, но и основана на
бескомпромиссных требованиях благости
и совершенства людей.
Первоначальная самоорганизация людей, отмеченная чертами всенародности, характеризовалась непосредственным участием всех в деле выживания и воспроизведения рода. Таким образом, возникающая политика была демократична с той лишь разницей, что вопрос об участии каждого в самоуправлении не возникал – тогда вместо людей, и выбирала, и назначала сама природа.
В преуспевающих родах и племенах начинается усложнение политики, возникают различия. Крайне важным оказалось появление вооруженных мужчин, на которых легла основная забота по обеспечению всеобщей безопасности. Решения принимались и осуществлялись всенародно, но народ теперь все чаще и последовательнее ограничивался кругом вооруженных мужчин. Появилась военная демократия, а с развитием общества стали появляться отношения «начальник-подчиненный». Военная демократия еще долго служила средством сдерживания таких отношений. Но даже и в условиях современной демократии многие американцы, например, не без оснований отстаивают свое право на обладание оружием как «естественное» подкрепление личной свободы и гражданской полноценности.
В Элладе реформы Солона (640-558 гг. до н.э.) начались под лозунгом перехода к всенародности, а значит и равенству всех перед законом и друг перед другом в качестве людей одного «народа». По мере развития практики античной демократии появлялись собрания (гомеровская «агора», афинская «экклезия», спартанская «апелла»), которые санкционировали действия начальства. Возникла практика выборности и ротации политических ролей. Каждый мог и обязан был занять любую должность – исполнительную, законодательную, сакральную, судебную и т.д., которое определило для него народное собрание.
При этом утвердился общедемократический принцип равенства граждан. Он стал развитием изначального принципа родства (равенства в роде) и дружбы (равенства в дружине), который был юридически закреплен в праве граждан выступать в народном собрании, осуществлять полисные функции, а также отвечать перед законом и осуществлять правосудие.
Важно, что уже с античных времен, когда обозначилось различие между демократией всенародности и демократией самоуправляющихся граждан, само понятие демоса, или народа, получает две качественно различные трактовки. В первом случае это мистически пребывающий вне времени народ, даже нечто большее, чем просто население. Во втором – это конкретная для данного места и времени совокупность граждан. Античный демос не включал не только женщин, детей и рабов, но также иногородних, вольноотпущенников.4
Становление суверенных европейских наций и территориальных наций-государств явилось мощным вызовом демократии самоуправления граждан. Еще в политической философии Нового времени, исходя из практики античной и средневековой демократии, а также практики ранних буржуазных революций, политические мыслители XVII-XVIII веков увязывали возможность демократической реформы правления с географическими границами государства. Так, Ж.-Ж. Руссо писал: «Если в различных государствах количество высших чиновников должно находиться в обратном отношении к количеству граждан, то отсюда следует, что, говоря вообще, демократическое правительство свойственно небольшим государствам, аристократическое – средним, а монархическое – большим».5 Данный вывод, основанный на реальности того времени, был, однако, опровергнут последующей практикой американской буржуазной революции. Последняя показала возможность успешного функционирования демократического строя и в рамках крупных политико-географических образований, как, например, США.
Пространственное измерение демократии во многом зависит и от культуры общества. Этим и объясняется факт, что различные демократические институты и нормы, успешно функционирующие в одних обществах, зачастую на практике оказываются неприемлемыми для других государств. Возьмем, к примеру, попытку демократизации африканских стран в начале 60-х годов, а именно в первые годы после завоевания независимости. А. Тойнби писал, что «в политической структуре современной Африки можно выделить три ключевых элемента: разлагающаяся местная традиция, колониальное междуцарствие, в котором с трудом опознаются искусственно созданные политические единицы, экзотический налет западной культуры…Все это показывает каких трудностей следует ожидать, когда отдельный культурный элемент внедряется в чужеродную среду…западный культурный элемент обессмысливается и утрачивает свою ценность в отрыве от родного культурного окружения».6 Фарид Закария также отметил, что демократия нередко служит укреплению власти авторитарных правителей и вполне может препятствовать «прогрессу свободы», что подтверждает пример истории большинства африканских стран, в которых демократические преобразования обернулись неэффективным управлением и привели к власти откровенно диктаторские режимы.
Примером же развития от общинной демократии до демократии общенационального масштаба является политическая история США. Еще в первые десятилетия XVII в., то есть во время колонизации Нового Света, в Северных районах его территории стали формироваться городские собрания, которые путем прямого и всеобщего обсуждения решали все текущие хозяйственные проблемы, а также вопросы, связанные с регулированием отношений между самими колониалистами. А. Токвиль, описывая процесс становления демократии в США, писал: «К 1650 году в Новой Англии…община была тем местом, которое объединяло и крепко связывало людей и где они могли проявить свои интересы и пристрастия, осуществить свои права и выполнить обязанности. Внутри общины кипела истинная и активная политическая жизнь, вполне демократическая и республиканская по своей сути. Колонии пока еще продолжали признавать верховную власть метрополии, штаты по-прежнему управлялись по законам монархии…»7 «Картина, которую являет собой американское общество, словно бы покрыта, если так можно выразиться, слоем демократии, из-под которого время от времени проступают старинные, аристократические краски».8 Позднее обсуждение и принятие решений в условиях прямой демократии распространилось и на институты представительной демократии в штатах, а после войны за независимость и образования США был использован также при составлении и принятии американской конституции. Таким образом, Токвиль пришел к выводу, который стал основой всей его социальной философии. Он убедился, что большинство может ошибаться в отдельных вопросах, но в целом оно всегда право, оно представляет высшую моральную силу общества. Сам человек имеет право определять свои интересы и, до тех пор, пока они не наносят ущерба другим, никто не должен вмешиваться в их дела. Поскольку демократия может стать игрушкой страстей, необходимо оградить ее от этой опасности. В связи с этим он одобрительно отзывался о двухпалатной системе США, о праве вето главы правительства и о принципе «конституционной экспертизы».
Пример политической истории США – наглядная иллюстрация развития демократии сразу – от малого локального пространства до установления демократических институтов в общенациональном масштабе. Однако такой вариант развития не типичен для истории западной либеральной демократии. В подавляющем большинстве случаев процесс их становления происходил сверху и касался демократической системы в масштабах нации-государства, зачастую не затрагивая процесс демократизации на местах.
Исходя
из этого, А.С. Мадатов утверждает, что
и в наше время в рамках одного
государства процесс
Исследованием глобальных волн демократизации ученые-обществоведы занялись сравнительно недавно. Но подходы к проблеме, а также оценки и выводы, как это нередко случается, у различных ученых заметно различаются. Если, например, С. Хантингтон в самом начале 90-х гг. прошлого века выделял три длинные волны демократизации и последовавшие за ними волны «отката», то Ф. Шмиттер и Д. Растоу определили по четыре волны глобальной демократизации. При этом каждый из них исходил из определенных критериев и каждую волну отличал от другой по определенным признакам. В нашем исследовании мы коснемся только исследования С. Хантингтона, так как его работа представляется автору наиболее полной, описывающей развернутую картину происходящих в современном мире изменений.
В своей монографии «Третья волна. Демократизация в конце XX века», которая вышла в 1991 году, Хантингтон проанализировал предпосылки, ход и перспективы перехода от тоталитаризма и авторитаризма к демократии. В своей работе он дает следующее определение «демократической волны»: «Волна демократизации есть переход группы стран от недемократических режимов к демократическим, протекающий в определенный период времени и по численности существенно превосходящий те страны, в которых за этот же период времени развитие протекает в противоположном направлении».10
На
основе анализа исторического
Когда в большой группе стран преобладало усиление антидемократических сил, поражение демократии и установление авторитарных или тоталитарных режимов, Хантингтон называет эти этапы «волной отката».
Первая волна демократизации берет начало с американской и французской революций. На большинство взрослого населения распространяется избирательное право, наряду с сокращением и упразднением имущественного ценза; также происходит становление и развитие ответственных представительных институтов. Таким образом, на рубеже XIX и XX веков переход к демократии был завершен в таких странах как США, Великобритания, Франция, Швейцария, Австралия, Канада, новая Зеландия и в ряде стран Северной Европы. Незадолго до Первой мировой войны демократические режимы были установлены в Италии и Аргентине, а в послевоенный период в Исландии и Ирландии.
Первая волна отката от демократизации начинается с похода Муссолини на Рим с последующим захватом власти и установлением фашистского режима. Из-за военных переворотов демократические режимы были ликвидированы в Польше, Литве, Латвии и Эстонии. В Германии к власти пришел Гитлер, а в Португалии в результате военного переворота долгие десятилетия жили под властью военных диктаторов. Главной особенностью этого периода явилось то, что возник новый социально-политический феномен – тоталитаризм. Эта волна отката явилась одним из главных источников Второй мировой войны.
Вторая волна демократизации связана с разгромом фашистской Германии, милитаристской Японии и освобождением оккупированных территорий. Во многих странах Западной Европы были восстановлены демократические режимы, а союзнические войска способствовали установлению демократии в Японии, германии и Италии. В ряде латиноамериканских стран были проведены демократические выборы.
Однако, в 1967 году в Греции в результате военного перевороты установилась военная диктатура «черных полковников». А подавляющее количество стран третьего мира провели военные перевороты, которые несли диктаторский или военно-диктаторский характер. Количество правительств, сформированных в результате этих переворотов, возрастало, и к 1975 году их насчитывалось 38. Западная демократия в этот период была охвачена кризисными процессами, поэтому дальнейшая жизнеспособность демократии стояла под большим вопросом.
Третья волна демократизации началась в апреле 1974 года в Португалии, когда силами военных, выступавших за демократию, был осуществлен переворот, который впоследствии заручился массовой поддержкой. С конца 70-х на протяжении 80-х годов волна демократизации продвигалась от стран Южной Европы в Латинскую Америку и Азию. В конце 80-х годов современная демократическая волна вступает в новую фазу, связанную с кризисом реального социализма и переходом к демократическому строю.
На
современном этапе
В
XX в. также утверждается важный аспект
в понимании демократии – представление
о том, что она не ведет и не должна вести
к единомыслию и всеобщему согласию. Заключение
пакта хоть и предполагает всенародность,
но не исключает неизбежность политических
разногласий, противоречий и конфликтов,
а главное – множественность и равноправность
политических интересов. Отсюда во многом
вытекают плюрализм современной демократии,
означающий признание и поддержку существования
разнообразных ассоциаций, преследующих
подчас противоречащие друг другу цели.
2.1. «Расширение демократии» как оправдание политики США
Многие элементы идеологического фона американской внешней политики последних лет появились еще во время холодной войны и вскоре после ее окончания, а некоторые развивались на протяжении всей американской истории. Первая волна империалистического порыва США была возглавлена президентом Т. Рузвельтом во время его кубинского триумфа и победы адмирала Дьюи над испанским флотом. Представление об избранности американцев как нации тогда начало обретать реальные основания. А президент В. Вильсон и вовсе предложил нациям мира принять доктрину президента Монро в качестве доктрины для всего человечества, поскольку «американские принципы – это принципы каждого живущего на Земле».12
Традиционно весьма идеологизированная американская внешнеполитическая мысль оказалась в последние несколько лет особенно сосредоточенной на проблемах поиска мотивации поведения США на мировой арене. С окончанием холодной войны и прекращением глобальной конфронтации, США освободились от военной угрозы и превратились в единственную военную сверхдержаву. Соединенные Штаты стали не только практически неуязвимыми перед масштабным военным нападением, но и обрели гораздо большую свободу стратегического маневра. Кроме того, в результате распада СССР и всего социалистического лагеря открывались широкие возможности для сотрудничества США с государствами, входившими в советский блок, и новыми государствами на пространстве бывшего СССР, для распространения там американского влияния.
С
другой стороны, с окончанием холодной
войны значительно
Другой новой реальностью для внешней политики США стала растущая глобализация мировой экономики, поставившая страну перед необходимостью повышения конкурентоспособности на мировом рынке, определения своей роли в этой изменяющейся экономике, а также нахождения нового оптимального баланса между внутренней и внешней политикой.
Таким образом, чтобы решить проблему создания эффективного механизма легитимации американской деятельности по выстраиванию нового миропорядка, главной установкой современной внешнеполитической стратегии США (наряду с обеспечением безопасности и процветания страны) является продвижение демократии в мире. Хотя тяга к демократическому переустройству мира по американскому подобию издавна является одной из черт внешней политики США, возведение этой задачи в ранг официальной политики представляет собой нововведение последних лет. Впервые «стратегия расширения мирового свободного сообщества рыночных демократий» была выдвинута Белым домом в 1993 г. в качестве замены стратегии «сдерживания». Она включала в себя Укрепление сообщества зрелых рыночных демократий, взращивание и консолидацию молодых демократий и противодействие антидемократическим режимам с одновременной поддержкой их либерализации. Концепция «расширения демократии» была взята на вооружение идеологами команды президента У. Клинтона. Эта концепция явилась продолжением концепции «нового мирового порядка», которая фактически стала официальной внешнеполитической доктриной администрации Дж. Буша – старшего. Идеологи этой концепции выводили «новый мировой порядок» из «распространения демократии» и лежащих в ее основе ценностей. Один из теоретиков «распространения демократии» Э. Лейк утверждал: «Действительно, большинство последующих президентов, как республиканцев, так и демократов должно понимать, что мы должны распространять демократию и рыночную демократию в мире, потому что они обеспечивают защиту наших интересов и отвечают ценностям, которые одновременно являются и американскими, и универсальными».13
Традиционное
для Америки убеждение в том,
что распространение демократии
означает расширение более благоприятной
и безопасной внешней среды, получило
в последнее время
Другое обоснование «продвижения демократии» состоит в том, что в мире после холодной войны и краха коммунистической системы западная демократия является единственной работающей моделью динамичного развития, воплотить которую стремятся (или должны стремиться) все страны независимо от их культурной и социальной специфики. Таким образом, миссия США как крупнейшей либерально-демократической державы усматривается в стимулировании и направлении глобального процесса демократизации. Активизации этой роли в значительной степени способствовало появление огромного постсоветского пространства.
В широком смысле слова продвижение демократии рассматривается как комплексная программа действий, имеющая много составляющих, включая военно-политическую и экономическую. Расширение НАТО, например, трактуется как важнейшая реформа в этом направлении. Еще теснее связывается с демократизацией поддержка рыночных реформ в экономике и экономической интеграции как важнейших предпосылок консолидации молодых демократий.
В узком смысле под продвижением демократии во внешней политике США понимается конкретная деятельность ряда министерств и ведомств по внедрению норм и институтов американской демократии в законодательство и практику других государств. Основным инструментом здесь является Агентство международного развития, оказывающее техническую и финансовую помощь на таких направлениях, как обеспечение прав человека, проведение открытых и честных выборов, укрепление гражданского общества и режима подотчетности государственных органов.
В работе по распространению демократии участвуют и другие государственные ведомства США (министерства юстиции и обороны, госдепартамент), а также общественные организации, в том числе профсоюзные. В 90-х годах произошла институционализация этой деятельности на разных уровнях госаппарата: в СНБ появился отдел демократии, прав человека и гуманитарных проблем, в госдепартаменте - бюро демократии, прав человека и труда (подчиненное новому заместителю госсекретаря по глобальным проблемам). В 1993 - 1994 гг. администрация Клинтона предприняла попытку изменить всю структуру иностранной помощи, перейдя от странового принципа к функциональному. Одним из направлений этой помощи должно было стать «строительство демократии». Однако эта реформа была заблокирована в конгрессе, и проблема координации всей разноплановой деятельности в данной области во многом остается нерешенной. 14
С 90-х гг. США начали разрабатываться варианты внешнеполитической стратегии, которые отличаются пониманием национальных интересов и способом их обеспечения.
Сторонники неоизоляционизма исходят из узкой трактовки национальных интересов США как ограничиваемых защитой своих суверенитета, территориальной целостности и безопасности. Этим интересам США, по мнению неоизоляционистов, в современном мире ничто не угрожает, учитывая географическое положение страны, фактор ее ядерной мощи, а также отсутствие у нее реальных конкурентов военной сфере в настоящем и маловероятность их появления обозримом будущем. Известный теоретик неоизоляционизма Э. Нордингер считает, что США «стратегически неуязвимы», а потому могут ограничить свои внешнеполитические и военные обязательства необходимым минимумом. Правый республиканец П. Бьюкенэн призывает отказаться от втягивания Соединенных Штатов в войны в чужих землях. Конкретно речь идет о свертывании участия в военно-политических блоках, созданных для «сдерживания» более не существующего противника, резком сокращении объема помощи другим странам и всего внешнеполитического аппарата США, а также военных расходов.
Концепция «избирательного вовлечения» развивалась в русле школы «реализма» и очерчивает более широкий круг национальных интересов США. Таким образом, США должны защищаться от нападений с применением оружия массового уничтожения, предотвращать возникновение враждебных государств-гегемонов в Евразии, сохранять свободный доступа к источникам энергии, поддерживать стабильность мировой торгово-экономической и финансовой систем, а также обеспечивать безопасность своих союзников. Сторонники «избирательного вовлечения» признают важными национальными интересами распространение демократии и защиту прав человека, однако считают неоправданным прямое вмешательство США в этих целях.
Концепция «согласованной безопасности», питаемая либеральной школой внешнеполитической мысли США, в дополнение к угрозам, традиционным для межгосударственного уровня отношений, выделяют более характерные для современного мира угрозы, возникающие внутри государств, - геноцид, этнические чистки, другие формы массовых нарушений прав человека, экологические преступления, терроризм, в отношении которых прежняя система коллективной безопасности с ее приматом суверенитета, незыблемости границ и невмешательства во внутренние дела оказывается бессильной. Главными источниками этих угроз считаются отсутствие демократии, репрессивный характер режима страны-нарушителя. По этой логике именно демократизация мирового сообщества, а не поддержание геополитического равновесия является главной гарантией обеспечения международной безопасности и жизненных интересов самих США. Поэтому сторонники «согласованной безопасности», не довольствуясь традиционными мирными методами принуждения, допускают и военные способы решения подобных проблем силами ООН или региональных организаций безопасности типа НАТО при ведущей роли США. В этих целях разрабатываются различные концепции «гуманитарного вмешательства», оправдываемого с помощью доктрины «ограниченного суверенитета» государств, отрицающих демократические права своих граждан. Применительно к военной доктрине имела место теория устрашения, которая означала создание и содержание определенной группировки стратегических средств (межконтинентальных баллистических ракет, подводных лодок-ракетоносцев, бомбардировщиков дальнего радиуса действий, систем ПВО и др.), обеспечивающих реальную возможность нанесения противнику, как писал Петровский В.Ф., «неприемлемого ущерба» в случае первого и ответного удара со стороны США. Под «неприемлемым ущербом» понимается такая степень поражения жизненно важных объектов противника, нанесенная стратегическим ядерным оружием, при котором нарушится нормальное функционирование государства.15
Концепция
гегемонии США также опирается на школу
«реализма», но ориентируется при этом
на модель стабильности, основанной на
гегемонии. Согласно этой концепции оптимальной
основой безопасного мира является не
многополярность, а однополярность, не
баланс сил, а их явный дисбаланс в пользу
государства-гегемона. Считается, что
именно в таком уникальном положении оказались
США после окончания холодной войны. С
учетом множественности реальных и потенциальных
угроз американской безопасности (среди
которых «гегемонисты» выделяют возможность
антизападной трансформации России и
Китая) основой стратегии США, по мнению
тех, кто поддерживает эту концепцию, после
окончания холодной войны должно стать
«системное сдерживание» многочисленных
источников нестабильности, возникающих
в результате традиционного соперничества
геополитических интересов. Таким образом,
на США возлагается роль главного гаранта
стабильности в мире. Это подразумевает
способность США действовать в одностороннем
порядке, а ООН и другим международным
организациям, по существу, отводится
второстепенная роль.
2.2. Внешнеполитическая стратегия У. Клинтона
На внешнеполитическую стратегию команды У. Клинтона, которая пришла к управлению в 1993 г., во многом повлияла инициатива замминистра обороны США П. Вулфовица. Он пришел к выводу, что после операции «Буря в пустыне» и краха Восточного блока сложилась очень благоприятная для США ситуация. Пришло время полностью пересмотреть устаревшие основания внешнеполитической стратегии страны. Главной реалией новой эры становится безграничное американское могущество. В написанном Вулфовицем документе по случаю эйфории победы над Ираком в 1991 г., он призывал сфокусировать американскую стратегию на том, чтобы «убедить потенциальных соперников не стараться обрести более значимую роль и не занимать более агрессивную позицию для защиты своих легитимных интересов».16 Все больше велось разговоров о важности демократии, о необходимости диалога в мировых делах, таким образом, камуфлировалось преследование эгоистического национального интереса. Осуществлению идей Вулфовица способствовало укрепление позиции Олбрайт в качестве представителя США в ООН, а затем и госсекретаря.
С самого начала своего пребывания в администрации Клинтона Олбрайт высказывалась за более значительное подключение военной мощи Америки к закреплению ее мирового главенства. Именно Олбрайт стала настаивать на полицейской функции вооруженных сил США. Утверждение о том, что применение силы отличается от ведения военных действий так и назвали «правилом Олбрайт». Именно это правило стало преобладать в американской внешней политике эпохи глобализации. Таким образом, произошла милитаризация внешней политики США, которая впоследствии еще сильнее выразилась во время президенствования Дж. Буша-младшего.
Среднему американцу показалось привлекательным это различение. Действительно, войны ужасны, они несут с собой море крови, национальные жертвы. В свою очередь, простое применение военной силы лишено этого ужаса, ибо она используется в строго ограниченных пределах по тщательно подобранным целям, когда у противника отнята возможность нанести удар возмездия.
Однако не стоило забывать и о национальной безопасности. Отсутствие прямой военной угрозы существованию США по типу советской времен холодной войны рассматривается Пентагоном как временное явление, а наиболее вероятным сценарием считают возрождение России или враждебного Китая как новой великой державы. Поэтому важнейшей задачей военно-политической стратегии США, как отмечал У. Перри (министр обороны США в 1994 - 1997 гг.), является «превентивная оборона», нацеленная, по сути, на участие в формировании военного потенциала этих стран путем расширения взаимодействия и оказания влияния на их военные доктрины и характер военного строительства. В то же время подчеркивается, что США должны сохранять военно-стратегический потенциал, необходимый на случай провала «превентивной обороны» и возрождения большой военной угрозы.17
Согласно доктрине национальной безопасности США, противодействие транснациональным угрозам предусматривает укрепление режимов нераспространения и контроля за ракетной технологией, односторонние и коллективные действия по борьбе с международным терроризмом и преступностью, защите окружающей среды и т.д. Характерно, что все больше внимания уделяется формированию безопасной для США внешней среды. Этим самым подчеркивается первостепенная роль США в создании новой системы международной безопасности. При этом США, говорится в «Стратегии национальной безопасности», «должны быть способны к ответу на весь спектр возможных угроз и кризисов... Наш ответ может быть дипломатическим, экономическим, правовым, военным или, скорее, их сочетанием. Мы должны использовать наиболее адекватный набор средств, действуя в союзе или партнерстве, когда наши интересы разделяются другими, или же односторонним образом, когда того требуют национальные интересы».18 Нетрудно заметить, что даже на декларативном уровне стратегия США имеет ярко выраженный глобальный характер, а в концептуальном плане сочетает в себе элементы «гегемонизма», «согласованной безопасности» и «избирательного вовлечения».
Концепция «расширения демократии» при Клинтоне во многом выражалась и в увеличении влияния США в НАТО и ЕС за счет укрепления новых демократических государств Восточной Европы, в то время как для самих американских элит она была неотъемлемо связана с идеологическим компонентом – расширением влияния тех ценностей и политико-культурных принципов, на которых основана американская демократия. Следует отметить, что в 1994-1998 гг. американские инвестиции в Европе увеличились в семь раз, а торговля между США и ЕС выросла до 450 млрд. дол. в год. При этом европейские страны весьма значительно сократили свои военные расходы, что еще более повысило значимость американской военной машины.19
США удалось распространить сферу своих военно-политических обязательств на страны ЦВЕ, а с лета 1999 г. - фактически и на все Балканы. Эта ключевая внешнеполитическая акция США соответствовала геополитическим установкам заполнения «стратегического вакуума» в центре Европы и сдерживания потенциальных «экспансионистских устремлений» России. Как подтвердили и военная операция НАТО в Косово в 1999 г., и новая стратегическая концепция альянса, США, продолжая ссылаться на возможную роль ОБСЕ, тем не менее, последовательно проводят линию на обеспечение центральной роли НАТО в решении европейских дел.
Мало изменилось и лидерство США внутри самой НАТО. Хотя администрация Клинтона заняла более гибкую позицию по сравнению с предшествующими в отношении признания «европейской идентичности» в сфере внешней политики и безопасности, проведенные в 90-х годах реформы военного планирования в НАТО сохранили руководящую роль США в альянсе и поставили внешне реанимированный ЗЕС в полную зависимость от натовской военной инфраструктуры. Через инициированные Соединенными Штатами программу «Партнерство во имя мира»20 и Двусторонние соглашения о партнерстве (прежде всего с Россией и Украиной) НАТО стала важным каналом сотрудничества с постсоветскими государствами, их постепенного втягивания в систему безопасности, существующую под ее эгидой. В итоге Соединенным Штатам удалось благодаря существенной адаптации усилить роль НАТО (а значит, и свою собственную) в решении вопросов европейской безопасности. Дрейф США в сторону односторонних (или в рамках НАТО) действий сопровождался ростом удельного веса силовых принудительных мер в арсенале внешнеполитических инструментов. Основные средства принуждения в арсенале США - экономические санкции и военное вмешательство используются с нарастающей частотой. Только за 1993 - 1996 гг. США в одностороннем порядке ввели (или угрожали ввести) экономические санкции более шестидесяти раз в отношении 35 стран (и это несмотря на то, что односторонние экономические санкции оказываются в ряде случаев неэффективными и наносят ущерб самой американской экономике). В 90-е годы США использовали военную силу в шести крупных военных операциях (т. е. вдвое чаще, чем в 80-е годы), включая односторонние бомбовые удары по Афганистану, Судану и Ираку (в последнем случае - совместно с Великобританией). Участились и случаи угроз применения военной силы, наиболее серьезные из которых были адресованы Северной Корее (1994 г.) и Китаю (1996 г.).21
Кульминацией в развитии обеих этих тенденций стало военное вмешательство США и НАТО в Косово, совершенное в обход ООН и в нарушение основополагающих принципов международного права.
Меньше изменений претерпело военное присутствие США в стратегически важных регионах - Восточной Азии (Япония, Южная Корея) и Персидском заливе. В целом после некоторого сокращения количества военных баз и вооруженных сил за рубежом США сохранили систему передового базирования и значительные воинские контингенты, которые планируется поддерживать в обозримом будущем (расходы на эти цели составляют около 100 млрд. долл. в год). Как отмечает М. Рыхтик, США также ежегодно расходуют около 15 млрд. долл. на программы иностранной помощи. При некотором сокращении ассигнований на эти цели по сравнению с периодом холодной войны объем помощи ключевым стратегическим союзникам США - Израилю, Египту, Турции остался практически без изменений. Программы внешней помощи США делятся на три группы. Первая – содействие экономическому развитию, вторая – программы Фонда экономической поддержки, третья – военная помощь. Вторая и третья группы рассчитаны на поддержку союзников. Главными реципиентами этих программ уже несколько десятилетий традиционно являются Израиль и Египет.22
В
целом, можно сделать вывод, что,
несмотря на то, что раньше Америка руководствовалась
двойной стратегией – «сдерживанием СССР»
и экспансией посредством создания союзов,
баз, инвестиций и подкупа, то администрация
Клинтона продолжала именно стратегию
экспансии. Советник Клинтона по национальной
безопасности Э. Лейк в своей речи «От
сдерживания к расширению» заявил, что
США, победив коммунизм, выиграли великую
битву, но не стоило задерживаться на этом
этапе. Нужно расширить мировое сообщество
свободных наций, т.е. «наступило время
консолидации мира под американскими
знаменами».23 Клинтон утверждал,
что требование открытости необходимо
для американского процветания; открытое
глобальное сообщество гарантирует полную
свободу американским предприятиям, а
американские ценности, вкусы и жизненный
стиль занимают главные позиции.
2.3. «Доктрина Дж. Буша-младшего» и ошибки в иракском вопросе
В первые месяцы деятельности администрации Дж. Буша-младшего внешнеполитическая стратегия США практически не отличалась от той, что преобладала в последние годы правления Клинтона. Однако неореалисты стали выдвигать предложения, в соответствии с которыми предполагалось использовать гегемонию США для регулирования международных отношений по усмотрению Вашингтона. При этом правда, все равно велась речь о необходимости расширять сферу демократии в международной политике и развивать глобальные институты.
Между тем администрация Дж. Буша продемонстрировала, что возможен еще более широкий подход к решению внешнеполитических проблем, интегрирующий элементы либерального интервенционизма и империалистического унилатерализма. После 11 сентября 2001 года наметилась тенденция к синтезу этих двух понятий, который породил так называемую «доктрину Буша».
У интервенционизма позаимствовали представления об особой миссии США и важность осознания собственного морального превосходства, а также готовность к демократизации всего подряд. Не случайно Буш демонстрировал убежденность в том, что Соединенные Штаты представляют собой не просто нацию, но и общее дело, они несут особую миссию обращения всего остального мира в американскую либерально-демократическую веру, а также освобождения этого мира от тиранов и террористов.
У
империалистического
Склонность США к односторонним действиям меньше всего объяснялась «ковбойским менталитетом» Дж. Буша и его окружения. И ранее, когда власть в Белом доме принадлежала Клинтону, случались всплески односторонности, но ему удавалось дипломатическими маневрами сглаживать острые углы в отношениях с европейскими союзниками, тогда как Буш не считает нужным тратить на это время. Склонность к этому объясняется фактом резкого увеличения мощи США во всем мире. Америка действует в одностороннем порядке, поскольку может себе это позволить.
Дж. Буш-младший также пообещал создать военную структуру, адекватную новому веку: ликвидировать перенапряжение глобальной военной системы США и осуществить адекватное финансирование, увеличив расходы по этой статье на 45 млрд. дол. в течение 10 лет. Он обязался предоставить армейским руководителям «более четкое определение их военной миссии».
Исторически в США были сильны антимилитаристские традиции, однако, они полностью исчезли. В течении американской политики XXI в. не существует ничего, что хотя бы отдаленно напоминало антимилитаристское движение, а в общественной жизни не представлена ни одна значительная персона, которая выражала бы свое несогласие с перспективой доминирования США в мире, где они будут единственной военной сверхдержавой.
Внешняя политика США активизируется до степени агрессивности еще и потому, что, согласно стратегии Буша-младшего «войны должны быть минимальными и вестись предельно далеко от США»25, максимально был выдвинут вперед периметр американской военно-оборонительной системы. Агрессивности внешней политики способствует также и создание системы национальной противоракетной безопасности.
Теперь американцам уже ничто не мешало захватить мировое лидерство. США продолжали расширять практику военных действий для утверждения демократических ценностей и для свержения недемократического режима.
Следует
упомянуть и то, что расширились
полномочия главнокомандующих
Так, генерал, возглавляющий Тихоокеанское командование США в Перл-Харборе, непосредственно взял под свой контроль гигантский Тихоокеанский регион и зону Восточной Азии. Начальник европейского направления стал высшим ответственным за события в Европе. Центральное командование со штабом во Тампе, Флорида отвечает за регионы Персидского залива и Центральной Азии и даже за так называемый Африканский рог, а в Майами расположилось Южное командование, наблюдающее за всей Латинской Америкой. Их постоянная задача – планирование действий на случай неожиданных изменений на региональном уровне. Бюджет каждого из региональных командований превосходит бюджет Госдепартамента. Ни у одного из американских послов нет такого количества помощников и феноменальной по объему связи, не говоря уже о самолетах, вертолетах, авианосцах. Столь гигантского охвата мира системой американского военного контроля не имела ни одна предшествующая империя.
Глобальная
стратегия США при
Как уже упоминалось выше, США могли себе позволить такое поведение. Во всех сферах жизнедеятельности процветал успех, а американское общество и руководство поддержали политику глобальной гегемонии. Другие ведущие державы не высказывали открытого неодобрения по этому поводу, а страны, которые желали попасть под благоприятное покровительство США, и вовсе встретили такую политику с восторгом. Именно в те годы стали популярны идеи «американской империи демократического типа» и «либеральной гегемонии».
Военно-силовой метод разрешения конфликтов, апробированный Соединенными Штатами на Балканах, дал сбои на Востоке. В большинстве стран Среднего Востока отношение к США продолжает ухудшаться. Прозападные сторонники демократии теряют позиции в своих странах (Кувейт), а симпатии к национал-радикалам и экстремистам среди арабской молодежи растут. Огромные сомнения вызывает тезис о демократизации региона, так как эта цель недостижима просто военными методами. Для реформирования одного только Ирака требуется около 100 млрд. долларов в год, а преобразование всего региона может повлечь такие расходы, что под вопросом окажется кредитоспособность США.27
Действия администрации Дж. Буша-младшего в Ираке вызывали раздражение не только в мире, но и в самих США. Правые критики возмущались, что Белый дом следовал линии глобальной борьбы за свободу на деньги американских налогоплательщиков, а левые упрекают команду президента в том, что вместо уничтожения террористических сетей, она занималась выполнением военных заказов Пентагона. Однако администрация США так и не скорректировала внешнюю политику и потеряла «кредит легитимности» действий за рубежом, который она в морально-политическом смысле получила от избирателей после 09.11., а затем в ходе выборов 2004 года.
Необходимость
помогать государствам Ближнего Востока
в деле развития демократии существует.
Терроризм действительно
В наши дни американская администрация своими действиями на международной арене достигла противоположных результатов. Сомнения в легитимности этих действий стали практически всеобщими. США искренне стремятся к распространению демократии во всемирном масштабе, но пытаются делать это либо с помощью диктаторов, игнорирующих общественное мнение, либо с помощью немногих энтузиастов типа Тони Блэра, которые, наперекор общественному мнению в собственных странах, стремятся распространять демократию, не соблюдая основных ее принципов.
Начиная военную операцию против Саддама Хусейна, администрация Буша предполагала, что, избавив Ирак от диктатора, быстро достигнет поставленной цели: силой обеспечить расцвет иракской демократии. Но все мы стали свидетелями того, что ни военная победа, ни казнь Саддама, ни формальная передача власти от временной американской администрации к правительству, состоящему из самих иракцев, не обеспечили желаемого результата. Для формирования в Ираке действенной демократической системы потребуется кропотливая работа на протяжении длительного времени. Также исходным пунктом для строительства демократии является достижение элементарного общественного порядка. Б. Межуев также утверждает: «Военные интервенции – это совсем не лучший способ распространения и укрепления демократии. Военной силой можно привести бунтующие народы к покорности, можно ликвидировать угрозы…но трудно понять, как можно принудить людей к демократическому правлению, если только не считать введением такого правления бросание целых народов на произвол судьбы».29К сожалению, Белый дом и Пентагон не отнеслись к этому факту с должным вниманием.
Режим Саддама Хусейна действительно представлял серьезную проблему для США, и с ним необходимо было покончить. Но на это следовало получить международное одобрение и санкцию ООН. Однако американское руководство не признало необходимость вовлечения ООН в иракские дела и не учло, что и у других стран могут иметься законные интересы, ущемляемые ходом развития событий в Ираке.
В конце февраля 2009 года Барак Обама официально объявил о плане вывода из Ирака боевых частей вооруженных сил США к 31 августа 2010 года, после чего в этой стране должны остаться от 35 до 50 тысяч американских военнослужащих, которые продолжат обучение иракских сил безопасности. Полный вывод вооруженных сил США намечено завершить, по словам нового хозяина Белого дома, до конца 2011 года, как это и предусмотрено американо-иракским соглашением, подписанным в ноябре 2008 года. Сообщая об этом, Обама отметил, что ситуация в Ираке остается небезопасной и нестабильной и страну ожидают трудные времена. Однако США должны сосредоточиться на других приоритетах, таких как Афганистан и Пакистан.
В Ираке Барак Обама стоит перед сложнейшей дилеммой своего президентства: и уйти нельзя, и оставаться невозможно. С введением новых боевых бригад и заключением тактических соглашений с суннитами ситуация вроде бы перестала выглядеть абсолютно безнадежной, но она по-прежнему не сулит никаких перспектив успешного завершения кампании демократизации.
Слова Барака Обамы были положительно встречены многими иракскими политиками, включая главу правительства Нури аль-Малики. Кроме того, полностью поддержал слова Обамы и вице-президент Ирака Тарик аль-Хашеми, являющийся представителем арабской суннитской общины.
Стоит заметить, что американские военные уже приступили к вывозу части оборудования и имущества из Ирака через Иорданию и Кувейт. Тем самым они проверяют возможные маршруты вывода войск. Однако это лишь первые шаги Пентагона в решении очень сложной и масштабной задачи по нормализации обстановки не только в Ираке, но и в других странах, которые активно пытался демократизировать предшественник Барака Обамы.
Последнее десятилетие наполнено многими фактами активного участия США в строительстве новых режимов. Распад социалистического лагеря и ограниченные внешнеполитические возможности России сделали США фактически единственным государством, занимающимся экспортом социально-экономических моделей развития. Однако не все у Соединенных Штатов складывается в регионах успешно, даже при отсутствии сильного антагониста, которым являлся до этого Советский Союз.
Народовластие, или демократическую систему правления, которую пропагандируют США в процессе государствостроительства, не следует абсолютизировать и примитизировать, поскольку это чревато перерождением общественно-государственного устройства и преобладанием частных интересов многочисленных меньшинств над общими интересами большинства. Об этом свидетельствует опыт США – страны, которую многие считают образцом современной либеральной демократии. Действительно, общественное мнение Америки рассматривает демократию как инструмент, применимый в любых условиях и способный разрешить все проблемы, стоящие на пути общественного мнения. Но краткий анализ американского опыта свидетельствует, что «государствостроительство» можно считать успешным только тогда, когда оно являлось средством, а не целью.
В строительстве государственных институтов довольно часто принимали участие вооруженные силы США. После перехода на профессиональный принцип формирования вооруженных сил в США появилась качественно новая армия. Были разработаны новые правила и методики подготовки военнослужащих. С середины 1990-х годов американские СМИ приступили к «облагораживанию» полицейских операций, выводя их из разряда второстепенных. Следует отметить, что не все представители американского политического и экспертного сообщества одобряют расширение функций вооруженных сил. Армия существует, тренируется и экипируется для отражения угроз, которые традиционно определялись в категориях «национального интереса». Реалисты, например, рассматривают государство в качестве основного субъекта международных отношений, и для них вмешательство армии во внутренние дела других стран оправдано только в случаях, когда речь идет о самообороне, ответе на территориальную агрессию или обеспечении возврата долгов.
Что касается экономической помощи – то это один из мощных инструментов стимулирования строительства новой государственности. Но, несмотря на многочисленные усилия бывшего госсекретаря США М. Олбрайт популяризовать политику оказания экономической помощи другим странам, общественное мнение неизменно выступало против такой политики. Как отмечают многие исследования, общественность страны, не зная реальных цифр, сильно преувеличивает размеры этой помощи. Более того, большинство американцев и не догадывается, что большая часть средств этих программ расходуется в собственной стране.
Следует признать сомнительность средств реализации внешнеполитических действий США.
Во-первых,
использование армии редко
Во-вторых, общественное мнение в США пока не готово безоговорочно поддержать такого рода затратную деятельность.
В-третьих, использование инструментов «государствостроительства» в рамках стратегии национальной безопасности очень часто противоречит национальным интересам.
В США доминирует мнение, что чем больше демократии, тем лучше. Однако доведение этой идеи до абсурда ведет к снижению демократической системы и ее дискредитации. Например, в США на федеральном уровне, особенно в центре законодательной власти – Конгрессе, который вынужден принимать законы и поправки к ним в условиях жесткого давления со стороны вашингтонских лоббистских группировок. Именно поэтому частные интересы все чаще берут верх над долгосрочными целями общенационального характера. Результатом же становится существенное снижение авторитета государственной власти на всех уровнях и во всех ее проявления.
На Западе демократия подразумевает именно «либеральную демократию»: это политическая система, которой присущи не только проведение свободных и справедливых выборов, но также верховенство закона, разделение ветвей власти и обеспечение базовых свобод – свободы слова. Собраний, вероисповедания и владения собственностью. Однако этот так называемый «конституционный либерализм» не имеет ничего общего с демократией. Либерализм и демократия никогда не шли рука об руку – даже на Западе. Ведь Адольф Гитлер стал канцлером Германии в результате свободных выборов. На Западе за последние полвека демократия и свобода оказались неразрывно переплетены. Однако в сегодняшнем мире эти два компонента либеральной демократии, составляющие плоть западной политической модели, все больше расходятся друг с другом. Демократия расцветает, а свобода – нет.
В некоторых странах, в частности среднеазиатских, выборы проложили дорогу диктатурам. В других они обострили межгрупповые конфликты и межэтническую напряженность. Например, Югославия и Индонезия отличались гораздо большей терпимостью, когда ими управляли, соответственно, Тито и Сухарто, чем теперь, когда там провозглашена демократия. В большинстве недемократических стран выборы намного ухудшают ситуацию. Если в арабских странах состоятся выборы, они, скорее всего, приведут к власти еще менее терпимые и более реакционные, антизападные режимы, нежели те диктатуры, которые правят там сейчас.
Мир
становится все более демократическим,
а режимы, сопротивляющиеся этой тенденции,
порождают общества, не способные нормально
функционировать.
http://www.whitehouse.gov/
Войтоловский Ф. Проблематика глобального управления в западной политологии//Международные Процессы. Т.3. № 1. Январь-Апрель 2005.
Закария Ф. Будущее свободы: нелиберальная демократия в США и за их пределами. - М., 2004.
Ильин
М.В., Мельвиль А.Ю., Федоров Ю.Е. Демократия
и демократизация//Полис.-1996.-№
Мадатов А.С. Концепции и модели демократии: проблемы и дилеммы// Вестник Российского университета дружбы народов. – Серия: Политология. – 1999. – № 1.
Мадатов А.С. Пространственно-временные измерения демократии//Общественные науки и современность. – 1998. - №1.
Межуев Б. Империя или глобальная гегемония?//Космополис.№3. Осень 2003.
Петровский В.Ф. Американская внешнеполитическая мысль. - М., 1976.
Рыхтик М. Государствостроительство (nation-building) во внешнеполитической стратегии США//Международные процессы. Т.2 №1.2003.
Соловьев Э. От «военного гуманизма» к «вооруженному идеализму». Эволюция американских подходов к миропорядку// Международные процессы. Журнал теории международных отношений и мировой политики. Т.1. №2. Май-Август 2003.
Токвиль А де. Демократия в Америке. - М., 1992.
Торкунов А.В. Современные международные отношения. - М., 1999.
Уткин А. Американская империя//Космополис. №1. Весна 2003.
Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце XX века. - М., 2003.
Шаклеина Т. В чем «призвание» Америки? // Международные процессы. Журнал теории международных отношений и мировой политики. Т.2. №2. Май-Август 2004.
Юрковский
А.В. Демократия и антидемократия как
идеологические доминанты развития
политических систем стран Северо-Восточной
Азии// Сибирский Юридический Вестник.
- 2005. - № 4.
Информация о работе Концепция расширения демократии во внешней политике Соединенных Штатов Америки