Вклад русских ученых в мировую этнографическую науку

Вклад русских ученых в мировую этнографическую науку 

Если обмен культурным опытом и научными достижениями является одним из важнейших стимулов роста  науки и общего культурного прогресса  во всем мире, то, напротив, взаимная разобщенность, изолированность, замалчивание достижений ученых других стран всегда вредили развитию науки, тормозили культурный прогресс. Такие мысли приходят на ум, когда знакомишься с историей этнографической науки в славянских странах.

Если судить по зарубежной этнографической литературе, где чрезвычайно редко встречается упоминание русского, польского или чешского имени, славянские страны почти не участвовали в развитии этнографических знаний. Обычно о работах русских этнографов в ней говорят только тогда, когда дело касается этнографии народов России. За ними признается, таким образом, чисто местное, как бы провинциальное значение. Но как только дело коснется проблем общей этнографии, основных и принципиальных научных вопросов, то имена русских ученых упоминаются гораздо реже, чем это следовало бы ожидать на основании действительной роли русской науки.

В настоящей статье делается попытка показать на конкретных фактах, что этнографическая наука  в России не замыкалась в кругу  узко местных вопросов и задач, что  русские ученые сделали крупный вклад в разработку общих проблем этнографии, что они в немалой степени участвовали в общем развитии мировой этнографической науки, что во многих случаях опережали достижения ученых других стран.

1)На фоне средневековой литературы, столь бедной конкретными этнографическими описаниями, но богатой баснословными рассказами, светлыми пятнами выделяются некоторые памятники ранней русской письменности: киевская «Повесть временных лет» начала ХІІ в., дающая яркий и верный этнографический очерк населения Восточноевропейской равнины, — с точным перечислением племен, их географической локализацией, языковой классификацией и краткой характеристикой обычаев и культуры, — и еще более — знаменитое «Хожение за три моря» тверича Афанасия Никитина ХV в., где (за 30 лет до «открытия Индии» Васко-да-Гамой) дан такой точный, правдивый и обстоятельный очерк быта тогдашней Индии, какой едва ли можно найти во всей европейской средневековой литературе.

Когда европейские  государства вступили на путь колониальных захватов, это породило новую литературу: повествования о походах конкистадоров и плаваниях моряков, описания вновь завоеванных заокеанских стран. Отсюда берет начало и молодая этнографическая литература — описание «нравов и обычаев» покоренных племен. Эта литература довольно обширна, но качество ее в подавляющем большинстве весьма невысокое, ибо у авторов этих этнографических описаний не было, как правило, ни серьезного интереса к наблюдаемым народам, ни умения и желания понять их обычаи и культуру. Тем не менее эти описания представляют для нас ценность, поскольку знакомят нас со старой самобытной культурой колониальных народов, позже пришедшей в упадок.

Продвижение русских  за Урал с конца ХVІ в. представляло собой тоже колониальную экспансию, но она не сопровождалась такими жестокостями против туземного населения, как это было в некоторых колониях западноевропейских государств. Хотя воеводы и ясачные сборщики и грабили местное население, но они в то же время старались не разрушать его хозяйства и культурного уклада, чтобы не терять добытчиков ценной пушнины. Быть может, отчасти этим объясняется и более серьезный тон тех ранних этнографических описаний, появление которых было связано с проникновением русских в Северную и Восточную Азию, если сравнить их с аналогичной западноевропейской литературой.

Хорошие этнографические  описания появились в России в  ХVII в. и по сопредельным странам  Азии. Самое выдающееся из них —  замечательное описание Китая, которое  составил Николай Спафарий, русский  посол (молдаванский грек по происхождению), бывший в этой стране в 1675 г.? Его «Описание первыя части вселенныя именуемой Азии, в ней же состоит Китайское государство с прочими его городы и провинции» поражает обстоятельностью и полнотой приводимых автором сведений о разных сторонах быта китайцев и до сих пор остается незаменимым источником по этнографии Китая. Другое, не менее замечательное сочинение — «Краткое описание о народе остяцком» Григория Новицкого (1715) — является одной из самых ранних в мировой литературе чисто этнографических монографий. Автор ее освещает, хотя и сравнительно сжато, не только верования и разные обычаи остяков (хантов), но и их материальную культуру, семейный быт, организацию власти и пр., а также ставит вопрос о происхождении данного народа

Наиболее выдающееся произведение русской и мировой этнографической литературы XVIII в. — «Описание земли Камчатки» Степана Крашенинникова (1755). Этот труд талантливого русского исследователя, который и сейчас не перестает поражать глубиной и серьезностью понимания автором своей задачи, полнотой и реалистичностью описания, привлек к себе внимание не только русского, но и зарубежного ученого мира сразу же после выхода в свет. Вскоре появились переводы этого классического сочинения на английский, немецкий, французский и голландский языки и оказали известное влияние на последующее развитие этнографической науки на Западе. 

2 

Таким образом, у  русских ученых рано обнаружился  серьезный интерес к изучению особенностей быта отдельных народов, а также вдумчивый подход к  этим особенностям. Характерно, что именно в России появились первые программы этнографических обследований.  

Самая ранняя из таких  программ — вероятно, первая в истории  мировой науки — была составлена выдающимся русским ученым, историком  В.Н. Татищевым в 1734 г. Это был вопросник по истории и географии Сибири, разосланный Татищевым по канцеляриям сибирских и приволжских городов и провинций, когда ему пришлось по службе столкнуться с народами, населявшими эти области. Бóльшая часть этих вопросов носила чисто этнографический характер. В дополненном виде эта анкета Татищева (1737 г.) состояла из 198 вопросов. Поступившие по этой анкете материалы были переданы в Академию наук[iv]. В самой Академии около этого же времени была составлена более краткая, но не менее интересная программа-инструкция, по которой должны были собирать историко-этнографический материал Г.Ф. Миллер и его сотоварищи — члены большой академической экспедиции 1733–1743 гг.[v]. 

Характер вопросов этой программы дает понятие о  том относительно очень высоком уровне, на каком стояло в Академии понимание задач этнографического изучения страны. Авторы инструкции предлагали участникам экспедиции «наипаче наблюдать... где будут пределы каждого народа, какие границы и не разных ли происхождений и разных родов народы между собою смешаны, или нет». Предлагалось далее собирать этногонические предания народа: «Какие суть начала каждого народа по их же повествованию, какие суть каждого народа древние жилища, преселения, дела и проч.». 

За этими вопросами, касающимися этногенеза, следовали вопросы о религии, обычаях, языке: «какая есть в каждом народе вера и имеют ли они какую-нибудь естественную»; «должно примечать обычаи и обряды народные, домашние и брачные и пр.»; требовалось собрать образцы языка, причем при записи местных названий рекомендовалось применять точную фонетическую транскрипцию: «Имена каждого народа, страны, реки, города и проч. точно по настоящему того народа и соседних народов произношению записывать должно, прибавляя к ним, если только доискаться можно, и происхождение имен». Замечательна и программа, которая имеется в инструкции, составленной самим Миллером для своего помощника И.Э. Фишера[vi]: она содержит в себе до тысячи вопросов, касаясь самых различных сторон быта обследуемых народов. В этой инструкции Миллер формулировал свой взгляд на цель этнографических исследований: они, по его словам, полезны для истории, чтобы показать взаимное родство народов из общности их обычаев и языков, — взгляд, свидетельствующий о весьма глубоком для того времени понимании задач этнографической науки. 

Научные взгляды  Татищева на задачи исторического и  этнографического изучения нашей родины и ее населения изложены в настоящем  издании в специальной статье[vii]. Татищев поставил вопрос об изучении истории каждого народа, хотя и бесписьменного; об изучении «происшествия» (т.е. происхождения) народов; обратил внимание на важность изучения языка как классифицирующего признака для народов, как источника исследования исторических связей между народами. 

Итак, уже в эпоху  больших академических экспедиций XVIII в. этнографические исследования в России проводились систематически и притом на довольно высоком методологическом уровне. 

Но если говорить о плановом и систематическом  проведении этнографических обследований, то нужно обратиться к другой, более поздней эпохе — к середине ХІХ в., когда организацию этих работ взяло в свои руки только что созданное тогда Русское географическое общество (с 1845 г.). Деятельность Отделения этнографии этого Общества — в особенности за первые 15 лет — составила крупный вклад в мировую этнографическую науку. Правда, не должно забывать, что руководство Географического общества принадлежало не к демократическому, а к либерально-буржуазному лагерю, но деятельность Общества отличали размах, глубина, серьезность поставленных задач и богатство достигнутых результатов. 

Хотя Русское географическое общество и его Отделение этнографии были созданы позже образования  географических обществ в Германии (1828), Франции (1839) и Англии (1843), но эти  общества в названных странах не могли развернуть такой широкой, планомерной и успешной собирательской деятельности, как Отделение этнографии РГО. Учредители последнего особенно подчеркивали важность именно этнографического изучения страны, — об этом специально было сказано в докладной записке по поводу организации общества (1845). 

С первых же лет Отделение  развило энергичную деятельность по собиранию этнографического материала. Уже в 1847 г. была составлена и разослана  в 7 тысячах экземпляров на места  особая программа («циркуляр»), включавшая вопросы о физическом типе населения, языке, материальной и духовной культуре, преданиях и памятниках старины. Автором программы был Н.И. Надеждин, принимавший вообще видное участие в руководстве работой Отделения этнографии. В 1848 г. была составлена и разослана новая, расширенная программа собирания разного этнографического материала. Руководители общества обратились с призывом ко всем русским образованным людям — собирать по данной программе и присылать этнографические описания отдельных местностей, районов, сел. Призыв не остался без ответа. Отовсюду стали поступать десятки и сотни описаний быта, обычаев, верований населения отдельных уездов, волостей, деревень. Через пять лет после рассылки программы число таких описаний, скопившихся в руках руководителей Общества, составило около двух тысяч. Разборкой и редактированием их занялись Н.И. Надеждин и К.Д. Кавелин, и скоро оказалось возможным приступить к систематическому печатанию лучших из собранных материалов. Так родилась на свет серия «Этнографических сборников» (1853–1864), смененных затем фундаментальным и многолетним изданием «Записки Русского географического общества по отделению этнографии». 

Не ограничиваясь  этой сравнительно пассивной формой собирания этнографического материала, Географическое общество организовывало и ряд специальных экспедиций. Одной из самых крупных экспедиций была «Этнографически-статистическая экспедиция в Западно-русский край» (конец 1860-х годов) под руководством П.П. Чубинского.  

Самый метод планового, систематического собирания этнографического материала в широком масштабе, чуть ли не по всей огромной стране, под руководством ученого Общества во главе с теоретически подготовленными специалистами (пусть даже буржуазно-либерального направления), с привлечением значительного круга добровольцев-участников из местной интеллигенции, представлял собой бесспорно нечто новое в этнографической науке того времени. 

3 

Главной ареной «полевой»  работы русских этнографов, собирания  ими конкретного фактического материала была, конечно, Россия и ее народы. Их заслуги в этой области никем не оспариваются. Русские ученые открыли для науки целый огромный мир — быт и культуру многих десятков народов, населяющих более чем шестую часть земного шара.  

Однако весьма велики заслуги русских ученых и в области изучения многих зарубежных народов. Особенно много сделано ими по исследованию этнографии сопредельных нам стран Центральной и Восточной Азии. В изучение великой цивилизации Китая, быта его народов русские исследователи вложили не меньше сил, чем западноевропейские. Достаточно напомнить о долголетней и продуктивной деятельности ученых монахов — членов Российской духовной миссии в Пекине. Из них на первом месте бесспорно стоит Иакинф Бичурин, один из крупнейших синологов мира. Своими неутомимыми и многолетними трудами над китайскими историко-этнографическими источниками, переводами их и своими непосредственными систематическими исследованиями Иакинф один создал целую библиотеку описаний стран Восточной и Центральной Азии, охватывающую в целом огромный промежуток времени от эпохи старших Ханей и вплоть до ХІХ в. Вспомним «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времени» (3 тома, 1851), «Историю Тибета и Хухэнора» (2 тома, 1833), «Историческое обозрение ойратов или калмыков» (1833), «Описание Чжунгарии и Восточного Туркестана» (1829), «Записки о Монголии» (1828) и ряд других, а особенно наиболее интересное для этнографа сочинение «Китай в гражданском и нравственном состоянии» (4 тома, 1848). Бичуринские переводы и сводки китайских источников доныне остаются незаменимым, ценнейшим пособием для всякого историка и этнографа Китая и Центральной Азии.