П Л А  Н:

1. Учение о знании
2. Учение о формах чувственного познания
3. Этика Канта

                     Этика Долга

Свобода и этика

4. Список  использованной литературы

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

УЧЕНИЕ  КАНТА О ЗНАНИИ

Учение  Канта о знании опирается на его  теорию суждения. По Канту, знание всегда выражается в форме суждения, в

котором мыслится какое-то отношение или  связь между двумя 

понятиями - субъектами и предикатами суждения. Существует два вида этой связи. В  одних суждениях предикат не дает нового знания о предмете сравнительно с тем знанием, которое уже  мыслится в субъекте. Такие суждения Кант называет аналитиче-

скими. Пример аналитического суждения: <все тела имеют про-

тяжение>. В  этом суждении предикат-понятие <имеют  протяжения> - не дает никакого нового знания сравнительно с тем знанием, которое имеется в понятии  <тела> - в субъекте суждения. Рассматривая понятие <тело>, мы находим среди прочих его признаков признак <имеет протяжение>. Признак этот логически выводится из субъекта - из понятия о теле.

Но есть суждения, в которых связь между субъектом  и предикатом нельзя получить посредством простого анализа понятия субъекта. В них предикат не выводится из субъекта, а со-

единяется с  субъектом. Такие суждения Кант называет синтетическими. Пример синтетического суждения: <некоторые тела тяжелы>. Понятие о теле не заключает в себе необходимо признак тяжести, он соединяется в мысли с понятием о теле, и это соединение - синтез.

В свою очередь  синтетические суждения Кант делит  на два класса. В одном из них  связь предиката с субъектом  мыслится потому, что связь эта  обнаруживается в опыте. Таково, напри-

мер, суждение <некоторые  лебеди черны>. Такие синтетические 

суждения Кант называет апостериорными.

Другой класс  составляют синтетические суждения, в которых связь между предикатом и субъектом будто бы не может  основываться на опыте. Она мыслится как связь, предшествующая

опыту и независящая  от него. Такие синтетические суждения Кант называет априорными, например: <все, что случается, имеет причину>. Суждение это, по Канту, априорное, так  как мыслимая в нем связь между  его субъектом и предикатом не может основываться на опыте: в суждении говорится обо всем, что случается, но из опыта нам может быть известна лишь часть того, что случается.

  Ввиду значения, какое Кант приписывает априорным  синтетическим суждениям, основной  для Канта вопрос об источниках знания, о видах знания и о его границах формулируется как

вопрос о возможности  априорных синтетических суждений в 

каждом из видов  знания. Так как Канта интересует главным образом три вида знания - математика, теоретическое естество-знание и <метафизика> (умозрительное познание всего сущего),

то вопрос об априорных синтетических суждениях  Кант ставит в троякой форме:

"1.  как  возможны такие суждения в  математике;"

"2.  как  возможны они в теоретическом  естествознании;"

3.  возможны ли они в <метафизике>. 

Решение этих трех вопросов Кант связывает с исследованием  трех основных способностей познания:

 1.  чувственности;

 2.  рассудка;

3.  разума. 

Чувственность - способность ощущений, рассудок - способность  понятий и суждений, разум - способность умозаключений, доходящих до <идей>. <Идеи> - понятия о безусловном

единстве всех обусловленных явлений. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2

УЧЕНИЕ  О ФОРМАХ ЧУВСТВЕННОГО ПОЗНАНИЯ

Вопрос о возможности априорных синтетических суждений в математике Кант рассматривает в учении о формах чувственного познания. По Канту, элементы математического знания - не понятия, а наглядные представления, или чувственные созерцания (чувственные <интуиции>). В суждения математики синтез субъекта с предикатом основывается либо на чувственном созерцании пространства (в геометрии), либо на чувственном созерцании времени (в арифметике). Пространство - априорная форма внешнего чувственного созерцания. Именно  априорность и сообщает, по Канту, созерцаниям пространства их

безусловную всеобщность и необходимость.

И точно так  же, по Канту, время - априорная форма  внутреннего чувственного созерцания. Априорность сообщает и созерцаниям  времени их безусловную всеобщность  и необходимость.

Это учение о  пространстве и времени как об априорных формах чувственного созерцания есть субъективный идеализм.

У Канта пространство и время перестают быть формами  существования самих вещей. Они  становятся априорными формами нашей  чувственности.

Априорные синтетические  суждения в математике возможны, потому, что в основе всех пположений математики лежат априорные формы нашей чувственности - пространство и время.

Безусловная всеобщность  и необходимость истин в математике

относится не к  самим вещам, она имеет значимость только для 

нашего ума, со свойственной ему априорностью форм чувственного созерцания. Для ума, организованного иначе, чем наш, истины математики не были бы непреложными. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

3

ЭТИКА КАНТА.

“Среди  наших понятий ...

                                  понятие нравственности

                      важнейшее”

                                И.Кант 

      Этика является одной из древнейших философских  дисциплин, объектом изучения которой служат мораль, нравственность. С трехсотых годов до н.э., когда этику впервые обозначили как особую область исследования, до сегодняшних дней интерес к ее осмыслению не ослабевает. В разное время к проблемам этики обращались такие философы, как Аристотель, Спиноза, Кант, Маркс.

      Среди философских трактатов по этике  особенно выделяются труды И.Канта. Этика Канта во многих отношениях явилась вершиной философии морали нового времени. Среди классиков немецкой философии Кант уделил наибольшее внимание нравственности (причем именно ее специфике), и его этическая концепция, последовательно развитая в целом ряде специальных трудов, была наиболее разработанной, систематической и завершенной. Кант поставил целый ряд критических проблем, связанных с определением понятия нравственности. Одна из заслуг Канта состоит в том, что он отделил вопросы о существовании Бога, души, свободы —  вопросы теоретического разума —  от вопроса практического разума: что я должен делать? Практическая философия Канта оказала огромное воздействие на следующие за ним  поколения философов (А. и В. Гумбольдты, А. Шопенгауэр, Ф. Шеллинг, Ф. Гельдерлин и др.). 

      Изучение  этики Канта продолжает развиваться  с 20-х годов. Существует много разнообразных оценок этики Канта. С точки зрения метафизики, наиболее ценными являются идеи Канта о свободе и об автономии этики.

      Современные исследования кантовской этики являются попыткой дать новые способы ее переосмысления и новые подходы реконструкции критической этики. Критическая этика Канта своим исходным пунктом имеет осознание практики, в которой воплощается разумное поведение человека. Подобно тому как теоретическая философия выясняет вопрос о возможности истины и научного знания, вся практическая философия посвящена человеческой практике, причем рассмотрение соотношения действительной свободы и морального закона является одной из существенных проблем осмысления кантовской практической философии.  По Канту, единство критической философии с кантовской философией морали следует искать в фундаментальном положении человека в мире и в понимании единства его и раздвигающего границы знания поведения. Действительно, моральное поведение требует не только осознания долженствования, но и практического выполнения долга.

      Связь этики Канта с его теоретической  философией, генезис его этических идей, становления его мысли в рамках учения о свободе и этике, долженствование (центральная категория его морали) - эти проблемы находятся в центре внимания при изучении его этической концепции. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Этика долга

 

     “Чистое представление о долге имеет на человеческое сердце ... гораздо более сильное влияние, чем все другие мотивы”

                                И.Кант

 

      Единственно, что изначально предопределено в  человеке, —  это его стремление к счастью; самые фундаментальные  потребности и интересы людей  в конечном счете сводятся к достижению блаженства. Но если даже эту фундаментальную природу человека можно отличить от наличной психологии людей и предписать человеку некий “истинный” интерес и стремление в отличие от его непосредственных, фактических склонностей и желаний, то все равно в этом случае мораль будет сведена к некоторому “разумному эгоизму”. Кант рассуждает здесь прежде всего как моралист, с точки зрения самого нравственного сознания, последовательно проводя собственную логику. В данном случае он отстаивает чистоту морального мотива. Принцип счастья, говорит Кант, “подводит под нравственность мотивы, которые, скорее, подрывают и уничтожают весь ее возвышенный характер, смешивая в один класс побуждения к добродетели и побуждения к пороку и научая только одному —  как лучше рассчитывать, специфическое же отличие того и другого совершенно стирают”. Если нравственность основывать на стремлении человека к счастью, то побуждение к действию, пусть даже правильному, будет обременено инородными, “гетерономными”, не свойственными самой морали мотивами —  надеждой на достижение успеха, на обретение блаженства в этом или потустороннем мире, на вознаграждение добродетели, наконец, на получение внутреннего удовлетворения от сознания правильности своих поступков. Подлинно же моральный настрой человека должен состоять в том, чтобы не ожидать наград ни в этом, ни в ином мире, а исполнять свой долг безотносительно к каким-либо надеждам, пусть даже желание счастья —  неискоренимое естественное стремление человека.

      Мораль, как считает Кант, нельзя рассматривать  лишь как способ достижения какого-то результата. При такой интерпретации нравственность превращается в чисто техническую, прагматическую задачу, в вопрос о “благоразумии”, умении и способности эффективно достигать поставленные цели. Такие принципы действия, конечно, имеют место в человеческой жизни; Кант называет их условными, гипотетическими императивами: если желаешь достичь такого-то результата, следует поступать так-то. Но все дело в том, что такие правила, определяя средства (методы, способы, пути, технику) осуществления искомой цели, оставляют в стороне вопрос об определении самих целей. Действительно, моральные требования к человеку нельзя свести к каким-то техническим предписаниям, которые указывают лишь то, как можно наиболее эффективно достигнуть преследуемую цель. Во-первых, далеко не каждая цель может быть признана нравственной; успешное действие может иметь и противоморальную направленность. Во-вторых, даже во имя благой цели могут быть применены средства, притом эффективные, кои могут быть аморальными. Таким образом, гипотетический императив, будучи руководством к действию технического порядка, еще ничего не говорит о нравственном характере действия. Целесообразность вовсе не всегда совпадает с требованием морали —  вот какая проблема возникает в данном случае. Решение ее сводится к следующему:  в жизни люди преследуют различные цели, но из этих —  особенных, частных, “эмпирических” —  целей еще невозможно вывести нравственность. Напротив, это нравственность признает правомерными одни и осуждает другие цели. Стало быть, не понятие цели обосновывает моральное долженствование, а наоборот, эмпирические цели могут быть обоснованы или отвергнуты с точки зрения морали. Поэтому “цель, которую ставят, уже предполагает нравственные принципы. Например, идея высшего блага в мире... следует из морали, а не есть ее основа”.