Свобода и ответственность личности в обществе в трудах отечественных мыслителей серебряного века

использования, но как к одной из высших ценностей. Изменение отношения к человеку, причем к любому человеку, тоже как к высшей ценности. Это будет означать победу культуры над цивилизацией. Этические идеи Бердяева. Рассмотрим их по его книге “О назначении человека. Опыт парадоксальной этики”. В этой книге Бердяев различает три типа этики – закона, искупления и творчества. Этика закона – это всем нам известная этика моральных норм и запретов. Она делит людей на добрых и злых. Добры те, которые выполняют нормы и запреты – не убий, не кради, не прелюбодействуй, чти родителей... Злы и греховны те, кто эти нормы не выполняет. Роль этики закона состоит в том, чтобы смирять, обуздывать и дисциплинировать инстинкты человека и организовывать порядок в жизни больших масс людей. В этом великая и вечная правда морального закона. Конечно же, я должен любить ближнего, но даже если у меня нет этой любви, я во всяком случае должен исполнить закон по отношению к ближнему, должен быть справедлив и честен по отношению к нему. И этот ближний не должен зависеть от того, насколько лично я совершенен или не-

совершенен.

     В то же время этика закона не интересуется конкретным человеком и миром, для нее важны добро и справедливость как таковые. Ее формула: “Да совершится правосудие, хотя бы погиб мир!” Этика закона регулирует жизнь абстрактной личности, от нее ускользает конкретная человеческая индивидуальность. Закон по своей сути всегда запугивает, он не преображает человеческую природу, не уничтожает греха, но через страх держит грех в известных пределах. Закон стремится, пишет Бердяев, сделать человека автоматом добродетели. Этика закона возникает в дохристианских обществах, и остается необходимой на любом обозримом этапе развития человечества.

     Этике закона Бердяев противопоставляет  этику искупления, или

благодати, которую  провозгласило христианство в Новом Завете. В основе этой этики лежит не отвлеченная и всегда в конечном счете бессильная идея добра, а личное отношение человека к Богу и к ближнему. Конкретное живое существо выше всякой отвлеченной идеи, в том числе и идеи добра. Поэтому всякая нравственная задача для христианства есть неповторимо индивидуальная задача, а не механическое выполнение раз навсегда данной нормы. Например, есть новозаветное правило: подставь левую щеку, если

тебя ударят по правой. Правило звучит абсурдно, но эта абсурдность заставляет впервые задуматься над тем, а что действительно нужно пред-

принять, если ударят по щеке, нанесут обиду, оскорбление. Раньше было ясно – око за око, зуб за зуб. Действуй не размышляя, как автомат, отвечай злом на зло, и все. И вот теперь я задумываюсь впервые над тем, как же мне все-таки поступить. Тем самым я отстраняю свой гнев и мои вполне понятные эмоции, т.е. перестаю зависеть от собственной психологии; отстраняю от себя ожидание окружающих: струсит или не струсит ответить ударом на удар; отстраняю от себя также различие в социальном положении...

     В результате я оказываюсь в состоянии  свободы от всего этого. И в этой свободе я вдруг сознаю, что нечаянным словом оскорбил честь этого человека или честь его семьи, и он был вынужден ударить меня, чтобы защитить свою честь. И поэтому мне необходимо не ударить в ответ, а извиниться, если, конечно, у меня хватит на это духа. Но может быть в этом состоянии свободы я увижу, что передо мной хам и наглец и ответным ударом его надо поставить на место. Таким образом, нет общего и абстрактного правила, в отличие от этики закона, но есть каждый раз неповторимая ситуация, требующая единственно правильного и поэтому тоже неповторимого действия. Так как за основу здесь берется отношение к конкретной личности, т.е. к “ближнему”, а к не отвлеченному добру, то исчезает резкое деление людей на “добрых” и “злых”, ведь ясно, что злодей может превратиться в праведника, а праведник в злодея. И до часа смерти никто не знает, что с человеком может произойти. Поэтому: не судите, да не

судимы будете.

Октябрьский переворот Бердяевым воспринимается как выявление разрушительного начала революции и как крах тех социалистических идей, которыми была одержима русская интеллигенция. Осенью 1919 года Бердяев в Москве организует Вольную академию духовной культуры, где лучшие русские философы читают свои курсы – Андрей Белый, Вяч.Иванов, С.Франк, Ф.Степун. Сам Бердяев ведет семинар по Достоевскому, на материалах которого он впоследствии издаст блестящую работу “Миросозерцание Достоевского”, читает курсы “Философия религии” и “Философия истории”. Позднее, в 1923 году, на основе этих курсах в Берлине он напишет книгу “Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы”, которую он на ряду со “Смыслом творчества” будет ценить больше всего из того, что написано в доэмигрантский период. Деятельность Бердяева привлекает внимание ЧК. В 1920 году он был арестовывается и допрашивается лично Дзержинским, но потом был освобожден без каких-либо последствий. В 1922 году последовал второй арест, Бердяева высылают в составе большой группы оппозиционно настроенной интеллигенции за пределы Советской России. Тогда было выслано более сотни профессоров и писателей по обвинению их в расхождении с советской идеологией.

     Газеты духе того времени сообщали об этом факте просто: «В августе-сентябре 1922 года по постановлению Государственного политического управления (ГПУ) из крупных городов страны были высланы наиболее активные контрреволюционеры...» Сегодня восстановить полный список «контрреволюционеров» невозможно, тем более что такой пароход был не один. Прежде всего называют имена: Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Питирим Сорокин, Н. О. Лосский, С. Л. Франк, Л. П. Карсавин, И. А. Ильин, Ф. А. Степун... Наша страна понесла невосполнимые потери, ушел громадный духовный и культурный опыт, неразрывно связанный с этими именами. Изгнание философов и богословов можно назвать отправной точкой того разрушительного процесса, который впоследствии поразил все стороны нашей жизни и прежде всего религиозное сознание народа. 

      “Подписка

      Дана  сия мною, гражданином Бердяевым  Н. А., СО ГПУ в том, что обязуюсь: 1) выехать за границу согласно решению  Коллегии ГПУ за свой счет, 2) в течение семи дней после освобождения ликвидировать все свои личные и служебные дела и получить необходимые для выезда за границу документы, 3) по истечении семи дней обязуюсь явиться в СО ГПУ к начальнику 4 отделения т. Решетову. Мне объявлено, что неявка в указанный срок будет рассматриваться, как побег из-под стражи со всеми вытекающими последствиями, в чем и подписуюсь”.

      И еще:

      “Подписка

      Дана  сия мною, гражданином Бердяевым  Н. А., Государственному Политическому  Управлению в том, что обязуюсь не возвращаться на территорию РСФСР без разрешения органов Советской власти.

      Статья 71-я Уголовного кодекса РСФСР, карающая за самовольное возвращение в  пределы РСФСР высшей мерой наказания, мне объявлена, в чем и подписуюсь”. 

     Глава 6. Личность и религия. Отец Сергий Булгаков 

     В течение последних двадцати лет 19 века отец Сергий Булгаков занимал выдающееся место среди русских богословов и философов. Отношение Маркса к религии, особенно христианству, было язвительно враждебным. Такое отношение к религии Булгаков объясняет тем, что «христианство пробуждает личность, заставляет человека ощущать в себе бессмертный дух, индивидуализирует человека, указывая для него путь и цель внутреннего роста; социализм его обезличивает, поскольку он обращается не к душе индивидуальности, но к ее социальной коже, сводя наличное содержание «личности всецело к социальным рефлексам» (II, 30). Воинствующий атеизм является одним из средств упразднения индивидуальности и превращения человеческого общества «в муравейник или пчелиный улей» (1,94). Попытка заменить божество человеком и возвеличить этого человека как человекобога может легко привести к превращению его в человекозверя (173). По мнению Булгакова, успех социализма в наше время «прежде всего есть кара за грехи исторического христианства и грозный призыв к исправлению». Христиане сделали очень мало для того, чтобы реформировать экономическую систему в духе социальной справедливости. Практический социализм, писал в 1909 г. Булгаков, есть «лишь средство для осуществления требований христианской этики». Однако Булгаков считал, что социализм не может принести человечеству полного удовлетворения. «...В истории возможен «прогресс», - говорит Булгаков, - рост цивилизации, материального благополучия, и, однако, внутренний итог истории есть все-таки не гармония, но трагедия, окончательное обособление духовного добра и зла и в нем последнее обострение мировой трагедии». Личность, стремящаяся к абсолютному добру, может найти полное удовлетворение, только в царстве божием, после преображения мира, и, следовательно, не в историческом процессе, а в метаистории. 

     Глава 7. Павел Флоренский письма с Соловков 

     «Каждый член общества добровольно действует для поддержания и сохранения некоторого общественного закона, некоторой нормы. Правление Бога – теократия свобода в подчинении каждого члена общества Богу. О цели и смысле прогресса… Свобода - движение по траектории, но не в создании произвольной новой – в предоставляющихся в известных моментах выбора одной из данных траекторий, но не в произвольной смене их».

     Находясь  в ссылке и лагерях, священник  Павел Флоренский, «не снявший  с себя сана», посылал письма семье; значительная их часть сохранилась  благодаря подвигу его жены Анны Михайловны: около 50—с Дальнего Востока и около 100—с Соловков

    Письма - одно из самых непосредственных свидетельств эпохи. А письма из концлагеря, которые по сути своей есть пыточные документы, - особенно. Их вообще хорошо было бы опубликовать параллельно с факсимильным воспроизведением, ибо в них многое несет и сокрытый смысл, например изменение почерка. Современный читатель не всегда сможет понять, о чем хотел сказать писавший неуловимыми для посторонних намеками, и можно лишь догадываться о том, что он пытался передать в устаревших и потому непонятных сегодня формулировках. Даже явные ошибки и описки имеют смысл: по наблюдениям разбиравших рукописи, ошибок больше там, где говорится о... погоде: больше не о чем было писать, и когда становилось особенно тяжело, то почерк делался неразборчивым, менялся.

    Количество  писем, которые разрешали писать из мест заключения, было ограничено. Разрешение на дополнительные письма зависело от разных обстоятельств, в том числе и от трудовых успехов, поэтому быть «ударником» означало не только получение «премблюда», но и возможность отправить дополнительное письмо. Порядок отправки писем из Соловков был особенно строг.

    Трогательно, с большим интересом, Флоренский описывает жизнь животных соловецкого  края, детям своим пишет о том, что родились морские свинки, как  вел себя лис чернобурый. 24 января 1935 года он писал, что позавчера праздновал свой день рождения, 54 года, пора подводить итоги. В скором времени он набрасывает в одном из писем перечень того, что он сделал, в каких направлениях двинул науку. Вот его строки. Впрочем, перечислять даже, может быть, и не стоит, потому что очень много - двенадцать пунктов только по математике, электротехнике. Да и сам он очень осторожен, потому что все смотрели цензоры.

  П. А. Флоренский писал в соответствии с новым правописанием, но иногда что-либо подчеркивал, употребляя, например, мир и мip, в женском роде писал не ее, а ея. Написание приставок типа раз- и без- не только через «з», но и через «с» было введено после революции и вызвало особенное неудовольствие.

  Письма  з/к сдавали незапечатанными, а  на клапане писали свою фамилию и обозначение письма: основное («Осн.») или дополнительное («Доп.»), № 1, 2, 3. Помимо этой официальной нумерации П. А. Флоренский вел собственную, сквозную, что позволяет судить о количестве написанных и о полноте сохранившихся писем. Последнее известное письмо № 103 датировано 18—20 июня 1937 г.

  И вот горькие слова, которые мы читаем в последних письмах: Флоренский пишет, что "обществу не нужны его знания". "Ну что ж, тем хуже для общества". И это было - правда, потому что пострадало наше общество. "Фактически, - пишет он, - уничтожение опыта всей жизни, который теперь только и созрел, мог бы дать полные плоды. На это я не стал бы жаловаться, если б не вы. Если обществу не нужны плоды моей жизни и работы - пусть остается без них. Это еще вопрос, кто больше наказан - я или общество - тем, что я не проявляю того, что мог бы проявить. Но мне жаль, что я вам не могу передать своего опыта, и главное - не могу приласкать вас, как хотелось бы и как мысленно всегда ласкаю". Пройдет всего два года, и пуля убийцы-палача прервет эту прекрасную жизнь.   

Протокол № 199

  Заседания Особой Тройки УНКВД 

  Ленинградской области

  «25»  ноября 1937 года

  ПРЕДСЕДАТЕЛЬ—Заковский 

  ЧЛЕНЫ       — В. Крин, Позерн

  СЕКРЕТАРЬ    —Егоров  

  СЛУШАЛИ:

  Дело  № 1043 14/37 Оперчасти Соловецкой тюрьмы ГУГБ НКВД СССР—на 12 человек заключенных, осужденных   ранее   за   к. р.   Троцкистскую деятельность.

  По  делу обвиняются:

  Флоренский  Павел Александрович   1882 г. р., ур. мест. Евлах, Азербайджан, русский, гр. СССР, б/п. Осужден КОГПУ 26/VII—33 г. по ст. 58—10—11 УК на 10 л. ИТЛ                     

  ПОСТАНОВИЛИ:

  Арх. №212727

  Флоренского Павла Александровича