Проблемы смысла жизни человека

     Человек, как мы отмечали выше, не пассивное  существо, не марионетка, которую объективные  социальные условия дергают за веревки  и заставляют совершать жестко фиксированные  движения. В связи с этим перед  ним и перед размышляющим о  нем философом обязательно встает проблема выбора. Проблемой этой занимались многие философы, но, пожалуй, более  всего она оказалась разработанной  экзистенциалистами (Н.Бердяев, М.Хайдеггер, К.Ясперс, Ж.П.Сартр, А. Камю и др.).

     К такому повышенному интересу экзистенциалистов  обязывает сама суть их философской  парадигмы, исходящей из вечного, неизбывного  антагонизма между личностью  и обществом, усугубленного в  двадцатом веке «закатом Европы»  и мировой цивилизации в целом. Но, восприняв от О.Шпенглера его исторический пессимизм, экзистенциалисты выступили с протестом против его фатализма, требовавшего от человека подчинения неотвратимой перспективе заката цивилизации. Экзистенциалисты оставили человеку выбор, высветив тем самым гуманистическую направленность своих философских установок.

     Это сделал уже К.Ясперс в «Духовной  ситуации эпохи» (1931). Нарисовав картину  неотвратимого вырождения общества в «тотальный массовый порядок», предупредив  о невозможности предотвращения этого процесса, поставив вопрос о  том, «как жить в нем» (в таком  обществе), Ясперс заключает: «Человек, который хочет не только просто существовать, решает, какой порядок будет избран и утвержден; в противном случае человек полностью отдается во власть существования и подчиняется  его решениям» [См. список литературы, № 10, стр. 338]. С ним полностью согласен Сартр: ход вещей кажется фатально неотвратимым лишь тому, кто капитулировал перед миром, предал свои убеждения. Ни одно общественное явление, возникшее внезапно и увлекшее меня, — разъясняет Сартр, — не приходит извне: если я мобилизован на войну, это есть моя война, я виновен в ней, я ее заслуживаю. Я ее заслуживаю, прежде всего, потому, что я мог уклониться от нее — стать дезертиром или покончить с собой. Раз я этого не сделал, значит, я ее выбрал, стал ее соучастником.

     И Сартр с основанием заявляет, что  «это гуманизм, поскольку мы напоминаем человеку, что нет другого законодателя, кроме него самого, в заброшенности  он будет решать свою судьбу; поскольку  мы показываем, что реализовать себя по-человечески человек может  не путем погружения в самого себя, но в поиске цели вовне, которой может  быть освобождение или еще какое-нибудь конкретное самоосуществление» [См. список литературы, № 5, стр. 344]. Выбор у Сартра неотделим от ответственности: я ответствен за себя самого и за всех и создаю определенный образ человека, который выбираю; выбирая себя, я выбираю человека вообще.

     Человек должен следовать своей цели, даже если она оказывается неосуществимой, даже (и тем более) в «пограничной»  со смертью ситуацией, «пограничной»  для отдельного индивида и для  человечества в целом. Его деятельностный акт может быть экстатическим, как у Хайдеггера, может быть авантюристическим (по Сартру), но он все равно должен осуществляться. Более того, Сартр объявляет безрассудство «праздником существования», поскольку именно в нем реализуется необусловленный никакими историческими ситуациями жизненный проект индивида.

     Вот тут-то и обнаруживается слабая сторона  экзистенциализма. Его человек абсолютно  свободен, и если свобода как таковая  позволяет человеку быть личностью, осуществлять выбор и нести ответственность  за него, то ее абсолютность начисто  элиминирует человека из той сети социальных, биологических, психологических  закономерностей, в которую он реально  вписан. Экзистенциалистам представляется, что в этом отрыве свободы от необходимости  и закономерности заключена сила их концепции, в действительности же все обстоит иначе: человек остается жалким, затравленным одиночкой, могущим  рассчитывать только на выражение своей  позиции по отношению к социальной среде, но отнюдь не на ее оптимизацию.

     В свете этого становится понятным, почему такое большое место в  философии экзистенциализма, занимает анализ «страха», «тоски», «тревоги», «заброшенности», не говоря уже о проблеме смерти. Повернув внимание современной культуры к проблеме смерти, экзистенциалисты вновь проявили себя как гуманисты, ибо то, что волнует индивида и  человечество в целом (тем более  в наш жестокий век) не может не волновать философа. Но в решении  этой проблемы вновь ощущается бессилие экзистенциалистского человека, который  уж очень часто помышляет о  самоубийстве. И если А.Камю в «Мифе  о Сизифе» осуждает самоубийство, то многие другие экзистенциалисты именно в этом акте видят наиболее достойный  человека способ бунта против этого  бренного мира.

     Очевидно, что во многом ценные, но во многом и  не бесспорные, суждения экзистенциализма должны быть дополнены чем-то еще, а  именно: пониманием того, каким образом  человек, наделенный правом выбора и  долгом ответственности, может повлиять на сложившуюся историческую ситуацию. И здесь встает вопрос: как сопрягается  сознательная деятельность человека с  объективной реальностью и ее законами?

     Может быть, больше всех над вопросом о  смысле и цели жизни размышлял  и мучился Л.Н. Толстой. В результате он пришел к выводу, что и то и  другое заключается в самосовершенствовании  личности. Вместе с тем для него было ясно, что смысла жизни отдельной  личности нельзя искать отдельно от смысла жизни других людей. Однако все это  еще не говорит о том, что Толстой, в конце концов, разрешил для себя эту проблему. «Одна тайна всегда останется для человека, только одна: зачем я живу? Ответ разумный один: затем, что этого хочет Бог. Зачем Он этого хочет? Это — тайна», — таков окончательный вывод Толстого.

     Особенно  много внимания вопросу смысла жизни  уделяется в философии экзистенциального  направления. С огромной силой и  во всей своей противоречивости он был поставлен в русской философии  Достоевским, доведшим его до «логического самоубийства». Так, в «Бесах» инженер  Кириллов чувствует, что Бог необходим  для утверждения жизни, а потому и должен быть. Но он знает, что его  нет и быть не может: «Неужели ты не понимаешь, что из-за этого только одного можно выстрелить в себя?»  Вопрос о смысле жизни превращается, таким образом, в вопрос о Боге. Для религиозного экзистенциализма этот вопрос решается эсхатологически, т.е. жизнь продолжается и в потустороннем мире, где происходит свободное творчество души, не обремененной телом, и где она реализуется в «царстве божием». Таким образом преодолевается трагизм земного человеческого существования, выражающийся в противоположности и непримиримости вынужденного единства души и тела, «царства Духа» и «царства Кесаря». 
 

2. Проблемы  эвтаназии в философии 

     Термин  «эвтаназия» происходит от греческих  слов «хорошо» и «смерть» и означает сознательное действие, приводящее к  смерти безнадежно больного и страдающего  человека относительно быстрым и  безболезненным путем с целью  прекращения неизлечимой боли и  страданий.

     Эвтаназия, как новый способ медицинского решения  проблемы смерти (прекращения жизни), входит в практику современного здравоохранения  под влиянием двух основных факторов. Во-первых, прогресса медицины, в  частности, под влиянием развития реаниматологии, позволяющей предотвратить смерть больного, т. е. работающей в режиме управления умиранием. Во-вторых, смены  ценностей и моральных приоритетов  в современной цивилизации, в  центре которых стоит идея «прав  человека». Неудивительно, что 51,5% и 44,8% российских врачей в возрасте соответственно 41-50 и 51-65 лет на вопрос социологического опроса (1991-1992 гг.) «считаете ли Вы допустимой эвтаназию?» ответили «никогда об этом не думал(а)», наряду с вариантами ответов «да» и «нет». Положительный ответ был дан 49% врачей в возрасте 21-30 лет. Авторы исследования приходят к справедливому выводу о смене ценностных установок профессионального сознания медиков, которые, с одной стороны, сталкиваются с тупиковыми ситуациями на границе между жизнью и смертью, а с другой, являются соучастниками общих цивилизационных социальных процессов.

     Эвтаназия — неоднозначное действие. Прежде всего, различают активную и пассивную  эвтаназию. Активная эвтаназия —  это введение врачом летальной дозы препарата. При пассивной эвтаназии  прекращается оказание медицинской  помощи с целью ускорения наступления  естественной смерти. Западные специалисты, например, Совет по этике и судебным делам Американской Медицинской  Ассоциации, вводят понятие «поддерживаемое  самоубийство». От активной эвтаназии  оно отличается формой участия врача. «Поддерживаемое самоубийство»  — это содействие врача наступлению  смерти пациента с помощью обеспечения  необходимыми для этого средствами или информацией (например, о летальной  дозе назначаемого снотворного). Кроме  этого, вводится градация «добровольной», «недобровольной» и «непреднамеренной» (невольной) эвтаназии.

     В первом случае эвтаназия осуществляется по просьбе компетентного пациента.

     Недобровольная  эвтаназия проводится с некомпетентным пациентом на основании решения  родственников, опекунов и т. п. Непреднамеренная эвтаназия совершается без согласования с компетентным лицом. При этом под  компетентностью понимается способность  пациента принимать решение. Совет  по этике и судебным делам АМА  допускает при этом, что эти  решения могут быть необоснованными. «Люди имеют право принимать  решения, которые другие считают  неразумными, поскольку их выбор  проходит через компетентно обоснованный процесс и совместим с личными ценностями». 

Либеральная позиция. Рекомендации и разработки Совета по этике и судебным делам  АМА можно рассматривать как  пример либеральной позиции по проблеме эвтаназий. Принцип автономии больного и обязательство врача уважать  выбор пациента, безусловно, является одним из определяющих пределы этического действия врача. «Мы демонстрируем  уважение к человеческому достоинству, когда признаем свободу личности делать выбор в соответствии с  ее собственными ценностями». Эвтаназия  становится практически работающим принципом, если собственные ценности личности совпадают с такой ценностью  современной цивилизации, как право  на предельную самодетерминацию личности. С либеральных позиций, добровольная эвтаназия основана на фундаментальном человеческом праве — праве умереть, если смерть — единственное избавление от страданий. Основными аргументами в пользу признания добровольной эвтаназии становятся сострадание к другим и признание права человека самому определять время собственной смерти.

     Позиция, допускающая эвтаназию, по крайней  мере, на уровне отмены и отказа на поддерживающее жизнь лечение, имеет в своем  арсенале еще ряд аргументов. Любой  метод, приводящий к смерти, традиционно  оценивается как вредный и, следовательно, недопустимый. Но сторонники эвтаназии  полагают, что она является «правильным  лечением», направленным на устранение непереносимых болей.

     Если  боль неустранима, помощь больному, просящего легкой смерти, может рассматриваться как гуманная и милосердная. Предложение врачом смерти как медицинского лечения — один из аргументов медицинского уровня.

     Следующий аргумент может быть назван «альтруистическим». Это желание тяжело больного человека не обременять собою близких ему людей. Это желание определяется не столько тем, что человек сам хочет этого, сколько тем, что он должен так сделать, так как забота о близких поглощает его индивидуальную волю к жизни. Этот аргумент тесно связан с принципом «права на достойную смерть», хотя здесь явно доминируют эгоистические мотивы. Принцип «достойной смерти» формируется с позиций достаточно высокого качества жизни, включающего комфорт, определенную благоустроенность, выбор средств «достойной смерти» и т. п.

     В современной литературе можно встретить и демографический аргумент.

     Приемлемость  эвтаназии связывается с «существенным  постарением населения», с ростом числа инвалидов преклонного  возраста, содержание, уход и лечение  которых влечет ряд экономических  и социальных проблем.

     Логическим  завершением признания социальной приемлемости эвтаназии является эвтаназия  неполноценных. Особенно остро эта проблема встает относительно новорожденных.

     К экономическим и социальным основаниям принудительной эвтаназии добавляется  и генетический фактор — угроза «биологического вырождения». В  отличие от всех перечисленных форм и видов эвтаназии, возможность  применения которых все еще далека от социального признания, принудительная эвтаназия уже выходила на уровень  практики. Всем известен опыт фашистской Германии, где в 1938-1939 годах была разработана и осуществлялась «Программа эвтаназии» по отношению к «жизненно  неполноценным» лицам. В 30-х годах  в США существовало общество «Эвтаназия», которое ставило своей целью  изменить законы и легализовать умерщвление  «дефективных». И если в конце  первой половины XX века эти идеи были осуждены мировым сообществом, то в  конце второй половины XX века они  вновь набирают силу. При этом, правда, меняется идеология принудительной эвтаназии: на помощь призываются понятия «милосердие» по отношению к бесперспективным пациентам и «справедливость» по отношению к их родным или даже обществу в целом, включая страховые компании и государственные учреждения, финансирующие их медицинское обслуживание, вынуждая их сокращать средства на оказание медицинской помощи другим категориям «перспективных» пациентов.

     Использование понятий «милосердие» и «справедливость» для оправдания принудитёльной эвтаназии  — это путь к возможному социальному  беспределу при условии, когда этической нормой становится право на предельное самоопределение человеком самого себя и судьбы другого человека.

     Действительно, признание эвтаназии связано  с реальностью таких добродетелей, как забота о близких, нежелание  быть им в тягость и т. д. и т. п. Но попытки выйти на уровень  социального признания эвтаназии  через специальные «теории» ее обязательного  морального оправдания формируют ситуацию, когда общественное мнение далеко не всегда соглашается с ними. Это приводит к существованию противоположных позиций по вопросу о том, правомерно или нет признание эвтаназии в современном обществе.