Проблема различения живого и неживого в науке и философии

Введение

Всякий раз, когда человек сталкивается с неведомым ему доселе объектом, одна из первых мыслительных операций, которую ему приходится проделывать,— это установление того, является ли этот объект живым или неживым. Различие между живым и неживым принадлежит к числу наиболее фундаментальных и значимых разграничительных линий для нашего восприятия внешнего мира, для ориентации в нем и для взаимодействия с ним.

Действительно, во все времена людям всех племен и народов так или иначе приходилось отличать живое от неживого, хотя само разграничение могло проводиться разными способами. Так, для первобытных народов был характерен анимизм — воззрение, согласно которому все — и человек, и зверь, и дерево, и камень — имеет свою душу и все живо до тех пор, пока душа не расстанется с телом. Из истории мысли известна и другая система воззрений — гилозоизм, сторонники которой считали живым все то, что есть, отождествляя, таким образом, жизнь и бытие. В этом случае, казалось бы, отличение живого от неживого теряет смысл; на деле, однако, оно проводилось даже и здесь, ведь реальностью признавалась не только жизнь, но и смерть, которая понималась как небытие.

Живое и неживое

Разграничение между живым и неживым приводится и в библейской картине сотворения мира, в которой синтезированы воззрения многих народов Ближнего Востока, живших более двух тысячелетий назад. Согласно Библии, живое творилось уже после того, как было закончено создание косной, неодушевленной материи, и перед творением человека.

Чем же можно объяснить не убывающую на протяжении всей истории человечества значимость разграничения между живым и неживым? Очевидно, прежде всего тем, что без такого разграничения невозможна практическая деятельность человека, направленная на удовлетворение его самых насущных потребностей. В этой своей деятельности он существенно по-разному использует живое и неживое. Живое — то, чем человек только и может питаться, и, следовательно, оно является объектом охоты, рыбной ловли, собирательства, а впоследствии — культивирования. Живое — это и то, что используется человеком для изготовления одежды, уберегающей его от холода, дождя, снега... Вместе с тем это — в форме, скажем, крупного животного — опасный соперник в борьбе за пищу, а то и смертельный враг, от которого надо защищаться. Человек, наконец, осознает себя как существо, наделенное жизнью и поэтому находящееся в отношении родства ко всему живому. Особенно ярко это проявлялось в тотемизме — характерном для первобытных племен отождествлении своего рода с каким-либо животным (тотемом), почитавшимся в качестве прародителя. Ощущением родства живых существ пронизаны многие произведения искусства. Сергей Есенин, например, прямо называет в своих стихах зверье «братьями нашими меньшими».

Эта двойственность, амбивалентность значений живого для практической деятельности, для самого существования человека в конечном счете и порождает у него целую гамму чувств и отношений, находит свое отражение и в мифологических, и религиозных воззрениях, и в нормах морали, и в эстетическом восприятии. К примеру, одним из первых запретов (табу), лежащих у истоков человеческой культуры и морали, был запрет на умерщвление и на поедание мяса того или иного животного. Его отголоски обнаруживаются и сегодня, скажем, в отношении индусов к корове. Животные, как правило, были и первыми объектами, которых первобытный человек изображал на своих наскальных рисунках. И в наши дни разнообразные растительные и  животные формы зачастую выступают в эстетическом сознании в качестве эталонов прекрасного или, напротив, безобразного. Как видим, многоразличные отношения к живому далеко не всегда удается объяснить и понять, исходя из непосредственных требований практической целесообразности.

Учитывая все разнообразие форм взаимодействия с живым и отношения к живому, вполне можно понять не только исключительную важность противопоставления живого и неживого как одной из основных оппозиций для человеческого действия и сознания, но и то, что такое противопоставление проводится по- разному в зависимости от достигнутого уровня развития практики и познания, что оно не является таким самоочевидным, как это могло бы показаться с первого взгляда, что оно не задано людям раз и навсегда. А это значит, что разграничение живого и неживого, или определение того, что есть жизнь, представляет собой такую проблему, которую нельзя решить раз и навсегда, к которой люди возвращаются и будут возвращаться снова и снова.

Сам факт наличия этой проблемы говорит о необходимости, наряду со всеми названными формами отношения к живому, также и такого отношения, как познавательное, то есть о необходимости изучать жизнь во всех ее многообразных проявлениях. Первоначально знания человека о живом — скажем, о повадках зверей или о сроках созревания плодов — были непосредственно вплетены в его практическую деятельность. Однако уже, к примеру, гилозоизм выступает как попытка, сколь бы она ни казалась фантастической по теперешним меркам, осознанного противопоставления живого и неживого. А вместе с осознанием этой проблемы встает задача выявления тех общих свойств и характеристик, которые присущи всему живому.

Место биологии и философии в познании живого

На основе разнородных, частичных представлений и сведений о живом, первоначально непосредственно вплетенных в практическую деятельность, формируется биологическое познание. В наши дни оно осуществляется прежде всего научными средствами. Современная биология представляет собой чрезвычайно обширную и развитую область знаний. К тому же биологические науки дополняются науками сельскохозяйственными, биотехнологическими и медицинскими, которые непосредственно ориентированы на соответствующие виды практического взаимодействия человека с живым. Само развитие биологического познания порождает новые виды такого взаимодействия. Это отчетливо обнаруживается в современной биотехнологии, которая занимается конструированием новых, не существовавших ранее в природе биологических организмов с заранее заданным генетическим аппаратом. С помощью биотехнологии удается искусственным путем получать многие вещества и продукты, необходимые для удовлетворения самых разных потребностей человека.

Итак, в наши дни основную массу знаний о живом, и в том числе знаний наиболее фундаментальных, люди получают из биологии. В связи с этим может возникнуть вопрос: а каково место философии в познании жизни? И не может ли биология вообще обойтись без философии?

В нашей стране этот вопрос имеет особую остроту. Дело в том, что в 30 —40-е годы утвердилось ложное понимание философских проблем биологии. В этот период сформировалась и получила широкое распространение как среди биологов, так и среди философов точка зрения, согласно которой существуют якобы две биологии — диалектико-материалистическая, передовая, и реакционно-идеалистическая, антинародная. Отдельные философские положения, понимаемые весьма примитивно, использовались в качестве главного основания для суждения о том, какая биологическая теория верна, а какая — ложна.

Эта точка зрения была выдвинута склонным к поверхностному философствованию биологом Т. Д. Лысенко и поддержана некоторыми философами-догматиками, прежде всего М. Б. Митиным, а также претендовавшим на «руководящее философствование» юристом И. И. Презентом. Объектом их атак стала генетика — область биологии, интенсивно развивавшаяся во всем мире, в том числе и в нашей стране. В результате был нанесен серьезный урон и биологии, и философии. Во многих философских работах со ссылками на материалистическую диалектику пропагандировались невежественные концепции и осуждались новые, перспективные направления развития генетики, такие, как хромосомная теория наследственности. Даже исследования в области биохимической генетики, раскрывшие роль нуклеиновых кислот в механизмах наследственности, были зачислены Лысенко и его сторонниками в разряд «идеалистических». Эти ложные выводы, сомнительная честь установления которых не принадлежит, надо сказать, одним лишь философам, приобрели на определенное время характер общественного предрассудка, культивировавшегося средствами, противоположными целям науки. Безграмотные теории Лысенко и его сторонников стали предметом изучения и в высшей, и в средней школе.

Что касается философской стороны дела, то диалектика заменялась здесь лжедиалектикой. Философский анализ, если о нем вообще можно говорить в этом случае, был ориентирован не на то, чтобы проследить связь той или иной теории с экспериментальными фактами, не на объективное и всестороннее рассмотрение существа теории, а на поверхностную «оценочную работу», в ходе которой диалектико-материалистическое мировоззрение использовалось преимущественно для наклеивания ярлыков на оппонентов.

  Происходившая в 1948 году сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В.И. Ленина заслужила недобрую память апофеоза развития этих событий и привела к фактическому разгрому научной генетики в нашей стране. В результате долгое время генетика могла развиваться у нас лишь подпольно, основываясь на беспримерном энтузиазме и самопожертвовании тех, кто сохранял верность идеалам науки.

Первый вывод, который можно сделать из этих печальных событий, состоит в осознании того, насколько опасным может быть произвольное, некомпетентное «применение» философии в биологической, как, впрочем, и в любой другой науке. Но следует ли из этого, что между биологией и философией вообще нет никаких точек соприкосновения в познании жизни? Вовсе нет. И передовые философы показали это, в том числе и в критике Лысенко.

В биологии, как мы видели, живое рассматривается в качестве объекта познания. Но мы видели также, что отношение человека к живому многогранно, заключает в себе наряду с познавательными и практические, и эстетические, и этические стороны. Результаты и достижения биологического познания конечно же имеют ценность и сами по себе. Однако они ложатся не на пустое место, а включаются в совокупность имеющихся представлений человека о живом, форм отношения и способов взаимодействия с живым. Более того, развитие биологического познания ведет к изменению этих представлений и отношений. Оно, говоря иначе, оказывает воздействие на мировоззрение человека, а потому и требует мировоззренческого осмысления и истолкования, что является уже задачей преимущественно философской, решать которую можно лишь совместными, усилиями философии и биологии. И эта задача философии настолько серьезна, насколько глубоким значением для человека наполнено его отношение к живому.

Деятельность людей, относящихся к живому лишь под углом зрения объективного научного познания и практической пользы, которую способен принести тот или иной объект живой природы, не замечающих многоцветъя красой и форм жизни, не умеющих сострадать живому, в определенных ситуациях может представлять опасность для самого существования жизни. И вовсе не случайно при всех поразительных успехах биологического познания в разрешении загадок жизни она по-прежнему сохраняет для всех нас, включая и тех, кто профессионально занимается биологией, неизъяснимый и неизбывный элемент таинственного...

Обсуждая вопрос о месте философии в познании жизни, важно также не упустить из виду следующее: для биологии жизнь есть объект познания и в этом смысле противостоит познающему ее субъекту, но под углом зрения человеческого существования жизнь не может быть только объектом, поскольку и само оно включено в ткань жизни, есть ее продолжение и проявление. Биология видит живое как бы извне; именно благодаря этому она и в состоянии давать объективные знания о живом. Философия же не может ограничиться этим, ее интересуют отношения между человеком и живым, взятые во всей их полноте, с учетом, разумеется, данных биологической науки, но также и того, что и человеческое существование, и человеческая деятельность, и человеческое познание – это формы проявления жизни, возможно постольку, поскольку существует и сохраняется сама жизнь.

Нетрудно понять, что зависимость между философией и биологией является взаимной. С одной стороны, в философии получают теоретическое осмысление мировоззренчески значимые достижения биологического познания, которое в ходе своего развития дает нам все более содержательную, яркую и насыщенную картину живого. Вместе с тем развитие биологического познания, особенно в современных условиях, ставит и острейшие проблемы морально-этического характера — такие, как определение пределов допустимого в экспериментах на человеке и на животных, моральная оценка тех возможностей воздействия на наследственность, физиологию и психику человека, которые открываются в результате достижений биологии, многие другие. Разумеется, в обсуждении такого рода вопросов, нередко затрагивающих самые глубины мировоззрения, философия занимает весьма заметное место. С другой стороны, теоретически обосновывая мировоззренческую позицию человека, философия позволяет выявить, раскрыть и выразить на языке понятий, то есть сделать доступными для последующего рационального анализа, наиболее глубокие с точки зрения человеческого существования проблемы, решением которых занимается биологические познание.

Философско-мировоззренческая значимость результатов биологического познания наглядно проявляется в следующем факте. В работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» Ф. Энгельс говорил о трех великих научных открытиях середины XIX века, являвшйхся естественнонаучным обоснованием материалистической диалектики. Это закон сохранения и превращения энергии, установление клеточного строения организмов и выдвинутое Ч. Дарвином учение о происхождении видов путем естественного отбора. Последние два из названных открытий непосредственно относятся к области биологического познания; но и в открытии закона сохранения и превращения энергии роль биологии весьма ощутима.

Можно отметить и то, что учение Дарвина, прежде всего его идеи об эволюционном развитии жизни и о происхождении человека от обезьяноподобных предков, оказали глубочайшее воздействие на философию второй половины XIX – начала XX века. Возник целый веер философских течений, получивших общее название «философии жизни». Каждое из них стремилось по-своему истолковать учение Дарвина либо предлагало свои, альтернативные по отношению к дарвиновской, трактовки эволюции. Наряду с этим довольно широкое распространение получил социал-дарвинизм — реакционное учение, которое переносило биологические закономерности на общественную жизнь и произвольно относило целые классы и расы людей к категории менее приспособленных, менее развитых и, следовательно, заслуживающих лишь подчиненного положения. Сам Дарвин в отличие от некоторых своих последователей не имел никакого отношения к этим спекуляциям.