Познание человека

Сам И. Кант прекрасно  понимал создавшуюся ситуацию и  даже предвидел направления критики  в свой адрес: “Я бы очень хотел  знать, каковы же должны быть мои утверждения, чтобы не содержать в себе идеализма. Без сомнения, я должен был бы сказать, что представления пространства не только соответствуют отношению  нашей чувственности к объектам (ибо это-то я сказал), но что это  представление даже вполне подобно  самому объекту; такое утверждение, однако, для меня также несомненно, как и то, что ощущение красного, например, имеет подобие со свойствами киновари, возбуждающей во мне это  ощущение”. И далее: “Отсюда легко  отразить ничтожное возражение, которое  я предвижу, именно, “что через идеальность  пространства и времени весь чувственный  мир превратился бы в чистый призрак”.

Следующий раздел “Критики чистого разума” посвящен обоснованию априорного характера  теоретического естествознания и называется “Трансцендентальной аналитикой”.

Основанием естественной науки И. Кант считает положения, носящие всеобщий характер и не возникающие  непосредственно из опыта.

Чувственное восприятие по И. Канту всегда субъективно и  не составляет опыта в подлинном  смысле этого слова, поэтому в  опыте всегда должно присутствовать нечто большее, чем чувственное  восприятие, то, что конституирует  сам опыт как имеющий объективное  значение из отношения к вещам  как предметам опыта. “Поэтому чистые рассудочные понятия суть те, под  которые должны быть подведены все  восприятия, прежде чем им сделаться  опытными суждениями, представляющими  синтетическое единство восприятий как необходимое и общезначимое”.

И. Кант приводит такой пример: если мы рассматриваем  освещение камня солнечным светом, то есть “лежит на солнце” и чувствуем, что камень нагревается, то это простое  чувственное восприятие, полностью  субъетивное и не имеющее статуса  опыта. Нас абсолютно не интересует, связаны ли эти два явления  между собой или нет. Мы только констатируем результаты чувственного восприятия как бы просто перечисляемые “через запятую”.

Чтобы наше чувственное  восприятие приобрело статус опытного оно должно включать еще и такую  компоненту как понятия причинности, причиненной связи, то есть чистые рассудочные  понятия.

По И. Канту, если мы не будем иметь понятий причины  и следствия в самом нашем  рассудке. до всякого возможного опыта, то мы никогда не выявим, не заметим  этой связи между чувственными восприятиями нашего опыта.

Таким образом, по И. Канту человеческий опыт имеет  два “ствола”: чувственный и  априорный. И хотя никакое ваше знание не может выйти за пределы опыта, тем не менее оно частично априорно и не выводится однозначно из опыта. И всеобщность знания достигается  опорой на априорную “часть” опыта.

Как же обстоит  дело с чистыми понятиями разума, такими как душа, Бог, свобода, субстанция и т. д. , которыми, собственно говоря, и оперирует метафизика, философия?

В “Трансцендентальной  диалектике” И. Кант и анализирует  такие трансцендентальные идеи разума как:

1. психологическую  идею,

2. космологическую  идею,

3. теологическую  идею.

В первом случае И. Кант, рассматривая душу как субстанцию, приходит к выводу, что субстанциальность  имеет значение при рассмотрении души не самой по себе, а ее отношения  к возможному опыту. “Но субъективное условие всего возможного опыта  есть жизнь; следовательно, можно заключить  о постоянстве души лишь в жизни. . . (от этого доказательства нас, конечно, уволят), а не после смерти (а это-то собственно нам и нужно). . . ” 

Во втором случае И. Кант рассматривает четыре варианта космологической идеи:

1. Мир имеет  начало во времени и пространстве. Мир во времени и пространстве  бесконечен.

2. Все в мире  состоит из простого. Нет ничего  простого, а все сложно.

3. В мире существуют  свободные причины. Нет никакой  свободы, а все есть природа. 

4. В ряду мировых  причин есть некое необходимое  существо. В этом ряду нет ничего  необходимого, а все случайно.

Данные положения  И. Кант называет антиномиями чистого  разума и показывает, что разум  с равной степенью доказывает для  себя как тезис, первую часть положения, так и антитезис - вторую часть, то есть он “мечется” между этими  суждениями, не зная, что принять  за истину при их равной убедительности.

Подобные метаморфозы  возникают в результате выхода за пределы опыта, распространение  на идею, сформированную разумом, опытных  средств познания, а то время как  они неприменимы к идеям разума так таковым. Но разум предполагает, что хотя бы один из двух противоположных  тезисов является истинным. Тем не менее они оба ложны. “Два противоречащие друг другу положения могут быть оба логичны только тогда, когда  лежащее в основе обоих понятие  само себе противоречит; так, например, два положения: четырехугольная  окружность кругла и четырехугольная  окружность не кругла - оба ложны. Что  касается первого, то ложно, что названая окружность кругла, так как она  четвероугольна; но также ложно и  то, что она не кругла, то есть угольна, так как она есть окружность! Именно такая ситуация возникает, когда  то, что не может быть дано в опыте  в принципе мыслится как данное в  опыте”.

Подобным же способом И. Кант доказывает и внеопытный характер других антиномий и тем  самым снимает сам вопрос, в  них сформулированный.

Вывод, который  делает И. Кант из вышесказанного, однозначен: поскольку идеи чистого разума есть только идеи и не более того, так  как эти идеи не имеют аналога  в опыте, не могут быть исследованы  средствами опыта и поэтому их истинность или ложность не может  быть доказана теоретическим путем.

Какие же функции  выполняют эти идеи в познании или же само формирование этих идей является неправомерным? Такие функции  по мнению И. Канта есть. Это “особенное назначение разума, именно как принципа систематического единства рассудочной  деятельности. Если же принимают это  единство вида познания за единство познаваемого объекта, делая его, таким образом, из регулятивного - конститутивным, и воображают, что можно посредством этих идей расширить свое сознание далеко за пределы всякого возможного опыта трансцендентным образом, тогда как эти идеи служат только тому, чтобы приблизить как можно более опыт к его завершенности в нем самом, . . . то это есть простое недоразумение в оценке собственного назначения нашего разума и его основоположений. . . ” То есть данные идеи есть внутренние, трансцендентальные регулятивы опыта, а не “предметы” внешнего мира.

И. Кант прекрасно  понимает, что с появлением в свет его “Критики чистого разума”  догматической метафизике приходит конец. Но приходит ли конец философии  как таковой в ее стремлении ответить на важнейшие мировоззренческие  вопросы, стоящие перед человеком? И. Кант отвечает на этот вопрос однозначным  “нет”. “На чем я основываю  эту надежду?, - спрашивает И. Кант, - я отвечаю: на неотвратимом законе необходимости. . . Чтобы из опасения ложной метафизики дух человеческий бросил вовсе метафизические исследования - это также невероятно, как и то, чтобы мы когда-нибудь совсем перестали дышать из опасения вдыхать дурной воздух”.

Таким образом  И. Кант отвечает на вопрос: “Что я могу знать?” Но перед И. Кантом стоят  еще вопросы и не менее важные, чем вопрос о познании, а может  быть даже и более важные. Ведь человек  это не только и не столько познающее  существо, а существо деящее и надеящееся, а познание, знание есть всего лишь составляющая деяния. составляющая надежды.

Как же И. Кант отвечает на второй фундаментальный вопрос, им сформулированный: “Что я должен делать?” С точки зрения И. Канта  любой человеческий поступок есть действие по отношению к другим людям, то есть он связан с другой сущностной способностью человека - с практическим разумом, с моралью, нравственностью.

“Критика практического  разума”.

Понимание оснований  и сути нравственных правил, регулирующих отношения между людьми, И. Кант считал одной из важнейших задач философии. “Две вещи, - заявлял он, - наполняют  душу всегда новым и все более  сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, - это звездное небо надо мной и моральный закон  во мне”.

Поскольку И. Кант трактовал “моральный закон” как  наличный в сознании всех людей в  виде неизменной данности, имеющей  абсолютную ценность, постольку он, следуя принципам “критической философии”, склонен был усматривать в  нем еще одну априорную форму  сознания - в дополнение к тем, которые  перечислялись в “Критике чистого  разума”. И. Кант был убежден, что  основу нравственной обязательности следуете искать не в тех обстоятельствах  в мире, в какие он поставлен, а  исключительно априори “в понятиях чистого разума”. Правда, теперь речь шла о разуме не в его теоретическом, познавательном применении, а в так  называемом “практическом” применении, под которым понималось определение  оснований воли как способности  “или создавать предметы, соответствующие  представлениям, или определять самое  себя для произведения их (безразлично, будет ли для того достаточно физическая способность или нет), т. е. свою причинность”. Заметим, что кантовская дефиниция  воли шире, чем смысл, который он фактически вкладывает здесь в это  понятие, обозначающее способность  направлять такие намерения и  действия, которые могут оцениваться  как добродетельные или порочные. По И. Канту, когда чистый разум определяет эту волю и она функционирует  именно как свободная воля, тогда  он становится “практическим разумом” (точнее было бы назвать его “этическим разумом”, так как он ограничен  сферой этического сознания и действования).

Понятие “добрая  воля” имело фундаментальное  значение в построении кантовской “метафизики  нравственности” как учения об априорных  основаниях последней. “Нигде в мире, да и негде вне его, - заявлял  И. Кант, - невозможно мыслить ничего иного, что могло бы считаться  добрым без ограничения, кроме одной  только доброй воли”. Эта “добрая  воля” понималась И. Кантом как стержень и квинтэссенция нравственности. Суть названной воли он видел в  том, что она всецело и исключительно  определяется “моральным законом”. В  один ряд с понятиями доброй воли и морального закона И. Кант ставил также понятие “долг”, отмечая, что оно “содержит в себе понятие  доброй воли”.

Стоит подчеркнуть, что кантовская “метафизика нравственности”, делавшая акцент на доброй воле, вовсе  не противопоставляла волю разуму. Наоборот, она интеллектуализирует  добрую волю вплоть до отождествления ее с “практическим разумом”: эта  “воля есть не что иное как практический разум”, ибо “для выведения поступков  из законов требуется разум”.

Необходимым компонентом  кантовского учения о доброй воле был тезис о ее автономии, понимаемой как полная независимость этой воли от какого-либо внешнего по отношению  к ней обусловливания.

Надо иметь  при этом в виду, что И. Кант не ставил под сомнение факт влияния  на человека, принимающего решение  совершить нравственно значимый поступок, соображений о личном и  общественном интересе, субъективных склонностей и предпочтений, религиозный  верований и т. д. Но И. Кант считал, что все эти соображения, интересы, склонности, верования искажают, деформируют  нравственную волю и потому не должны к ней примешиваться.

Практическое  основоположения, содержащие в себе общее определение нравственной воли, И. Кант подразделял на “максимы”  и “законы”. Максима, в понимании  И. Канта, это “субъективный принцип  воления”, значимый для воли данного  единичного лица, а закон - это “объективный” - в смысле общезначимости - принцип  воления, имеющий силу для воли каждого  разумного существа. Такой закон  И. Кант называет “императивом”, разъясняя, что императив есть “правило, которое  характеризуется долженствованием, выражающим объективное принуждение  к поступку. . . ”. Императивы, в свою очередь, делятся И. . Кантом на “гипотетические”, исполнение которых связывается  с наличием определенных условий, и  “категорические”, которые обязательны  при всех условиях и, значит, имеют  силу независимо от каких бы то ни было условий. И. Кант далее уточняет, что  “существует только одни категорический императив” как высший закон нравственности.

“Это значит: я всегда должен поступать только так, чтобы я также мог желать превращения моей максимы во всеобщий закон”. В итоговом виде формулировка категорического императива, видоизменявшаяся и оттачивавшаяся, гласит: “Поступай  так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства. Отсутствие указания на то, какие же именно максимы способны выступать  в роли принципов всеобщего нравственного  “законодательства”, И. Кант считал не недостатком, а большим достоинством приведенной формулировки, свидетельствующим, что категорический императив является, как ему и подобает быть, “чистым” априорным законом и не включает в себя ничего “эмпирического”. Подобная “чистота” означала, по И. Канту, что  категорический императив определяет - в соответствии с требованиями априорности - лишь форму моральных  поступков, но ничего не говорит об их содержании. И. Кант был убежден, что “если разумное существо должно мыслить себе свои максимы как  практические всеобщие законы, то оно  может мыслить себе их только как  такие принципы, которые содержат в себе определяющее основание воли не по материи, а только по форме.