Искусство как особый вид духовного производства

     Роль  искусства в общественной жизни  трудно переоценить. Любое глубокое переустройство общественных порядков всегда подготавливалось при активном участии искусства. Так было и  в античности, и в эпоху Возрождения. Так было и в начале 80-х гг. ХХ в., когда именно писатели как бы исподволь подготовили тот мощный взрыв социальной активности в нашей стране. Не случайно именно искусство быстрее, чем, скажем, наука или право, отреагировало ни изменение барометра общественной жизни в середине 80-х гг., оказавшись на переднем крае главных событий времени.

     Таким образом, эстетическое сознание и его  высшая форма – искусство –  являются необходимейшей частью общественного  сознания, обеспечивающей его целостность  и мобильность, его поисковую  направленность в будущее, его нравственно-психологическую устойчивость в настоящем.

     Однако  искусство обеспечивает не только здоровье общества, но и многовековую преемственность  культуры, ее нарастающую универсальность. Создавая общезначимые идеи, образы, вырастающие до всечеловеческих символов, оно выражает смысл всего исторического развития. Искусство вбирает в себя все достижения человечества, по-своему трансформируя и изменяя их. Без использования традиционных, живущих веками культурных символов невозможно включиться в линию преемственности культур, невозможно ощутить историю как единый процесс, имеющий определенное прошлое и только потому определенное настоящее и, главное, будущее.

     Рефлексия над эстетическим началась в эпоху  Возрождения, когда на первом месте  был выдвинут человек. Авторитет  эстетической терминологии резко возрос, и она вернулась в состав философского знания³. Факт обособления эстетики как самостоятельной формы духовной деятельности закономерно привел и к обособлению Красоты. Красота была объявлена «совершенством познания», а местом пребывания Красоты стал мыслиться уже не мир сам по себе, а искусство как результат творческой деятельности человека. Искусству не только дозволено, но и предписано рассмотрение природы сквозь призму эстетических чувств человека, сквозь призму нравственности. Признание эстетического свойства у одного только искусства лишало эстетическое сознание его синтезирующей функции, обособляло эстетику от всех других видов деятельности.

     Главным содержанием эстетического сознания людей является их представление  о прекрасном и безобразном, возвышенном  и низменном, трагическом и комическом и т.д. Все это проявляется в  жизни и в искусстве.

     Прекрасное, взятое в своей чистоте, есть идеал, с которым сравниваются отдельные вещи, по отношению к которому они более или менее хороши. Противоположный эстетический полюс представлен понятием безобразного. Это антипод прекрасного, он противоположен ему и является его естественным отрицанием. Безобразное – эстетическая категория, указывающая на радикальное несоответствие идеалу, на антиценность.

     Кроме категорий «прекрасное – безобразное», эстетический понятийный аппарат включает представления о «возвышенном»  и «низменном». Возвышенное и низменное характеризуются тем, что эстетический момент тесно слит в них с нравственным, эстетическим. На первый план здесь выступает количественная сторона, соотносящая реальность с идеалом, понятым как мера. И возвышенное, и низменное говорят о некоем нарушении «человекоразмерности», выходе за обычные пределы.

     Возвышенное – это безмерное и чрезмерное выражение идеала, его экстремальные  характеристики. Вид величественных гигантских гор, бескрайних морских  просторов, звездного неба; мощная экстатическая музыка. Возвышенное сопряжено с преодоление, порывом, устремленностью ввысь. Ему свойственен размах, щедрость, широта как в делах добра, так и зла. Низменное указывает на «недочеловеческое» в делах и характерах, своекорыстие, эгоистичность, мелочность, обман, предательство.

     Третья  пара категорий, свойственных эстетическому  знанию, это трагическое и комическое. Трагическое понятие выражает реальный трагизм, присутствующий в человеческом бытии. Главная тема трагического – столкновение идеала и действительности, фатальное несовершенство мира и бунт человека против несовершенства. Суть комического – в принципиально ином понимании противоречия между идеалом и действительностью, чем это происходит при трагическом мировосприятии.

     Все категории эстетики помогают нам лучше понять и осмыслить человеческий мир – ту действительность, в которой мы живем, смеемся, плачем и любуемся прекрасным.

     Относясь  к искусству, как к способу  своего целостного самовыражения, человек  всегда видел в нем средство для  обеспечения бессмертия всех других своих достижений. Исторически значимые личности и их дела воспеваются в фольклоре, любое социально значимое событие находит свое отражение в живописи или архитектуре, музыке или поэзии. Так, «Слово о полку Игореве» неизвестного русского автора конца XII в., Ленинградская симфония Д.Д. Шостаковича, написанная в годы блокады, мемориальный комплекс в Волгограде – это выражение исторической памяти народа. Народ без искусства лишен исторической памяти, а без исторической памяти он уже теряет свою национальную целостность.

     Синтезирующая миссия искусства проявляется и  на уровне отдельной личности, скрепляя воедино все ее духовные силы, и  на уровне каждого данного этапа  общественного развития, обеспечивая  целостное самовыражение народа, и на уровне исторической связи поколений, выражая единство поступательного прогресса культуры.

     Истинное  содержание искусства проявляется  тогда, когда оно схватывает и  порождает представления и образы, раскрывая самые глубокие и всеобщие человеческие интересы в виде уникальных форм их проявления.

      3. Существует ли  прогресс в искусстве?

     Идея  прогресса в искусстве имеет  двойственный характер.

     Весьма  своеобразный характер имеет способ развития искусства. Ведь его прогрессивная направленность далеко не самоочевидна. Прямое наложение любой схемы исторического прогресса на историю искусств порождает лишь недоумение: неужели современная музыка «прогрессивнее» классической, живопись затмила хотя бы живопись эпохи Возрождения, а литература превзошла гениев прошлого столетия (эпохи неразвитого капитализма)? Подобные сравнения почему-то всегда бывают в пользу минувшего.

     Но, разумеется, сама постановка проблемы эстетического прогресса в таком  виде не во всем корректна. Природу  художественного гения, положим, во все времена можно считать одинаковой. Но эстетическая зрелость общества — разная. В соответствии со своим историческим «возрастом» в разные эпохи искусство культивирует разные стороны человеческой жизни.

     Например, общепризнанно искусство античных скульпторов. Не восхищаться совершенством античной скульптуры сегодня нельзя. Иначе вас сочтут дурно воспитанным. Но при всем уважении к античным шедеврам никто не спешит заполнять их копиями наши площади и интерьеры. Эпоха — не та. И эстетические требования соответственно другие.

     Ныне  своим основным достоинством и гордостью  человечество признало все-таки свой интеллект. Мощь и безграничные возможности  разума человеческого стали доминантой, центром и эстетического  освоения мира. Поэтому современное искусство  стало на основе своей интеллектуальным, символическим, абстрактным. И другим сегодня оно быть не может.

     На  протяжении веков постоянно нарастают  сложность искусства, его жанровая и видовая диффернцированность, глубина эстетического постижения мира. При этом, конечно, эстетические ценности минувших эпох не отбрасываются, а во многом сохраняют свою привлекательность. Сложная эстетическая  культура с завистью смотрит на то, что ей самой не хватает, - на простоту, очаровательную наивность и непосредственность своей далекой исторической молодости.

     Сама возможность появления искусства как сферы профессиональной деятельности связана с возникновением классовой дифференциации общества. Связь эта сохраняется и в дальнейшем, накладывая определенный отпечаток на ход развития искусства. Однако ее не следует трактовать прямолинейно, как наличие разных типов искусства: пролетарского и буржуазного, помещичьего и крестьянского и т. п.

     Искусство всегда тяготеет к верхним, господствующим слоям общества. Будучи зависимо от них в материальном плане, оно невольно настраивается на волну интересов элиты и обслуживает ее интересы, выдавая их за всеобщие, общечеловеческие.

     Проблема  классовости в искусстве в конечном счете сводится к недоступности для широких народных масс, во-первых, потребления, а, во-вторых, производства, создания произведений высокого искусства. В современном мире проблема эта (по крайней мере в первой ее части) в основном решается чисто технически: развитие средств массовой информации и коммуникации, делающих хотя бы потребление достижений искусства доступным практически всем, было бы желание.

     Однако  при этом появляется проблема «оторванности» искусства от народа. Возникает достаточно резкое противопоставление, с одной  стороны, искусства элитарного, «высокого», требующего для своего восприятия особой эстетической подготовленности, а с другой, — искусства массового, общедоступного, эстетически непритязательного.

     Усматривать в этой новой дифференциации чьи-то козни или происки классового врага, конечно, бессмысленно. Это просто способ освоения человечеством новаций культуры. В нашей, допустим, стране в прошлом веке простая грамотность была уже большим достижением на фоне подавляющего большинства безграмотных. Нынче вроде бы просто — грамотными стали все. Да вот беда: появился новый тип грамотности — компьютерной. Сегодня, наверное, соотношение компьютерно грамотных и компьютерно неграмотных у нас приблизительно то же, что и в прошлом веке просто грамотных и неграмотных. Но есть надежда, что исторический прогресс сделает и в этом случае свое дело исправно.

     Другим  интересным аспектом рассматриваемой  темы является проблема соотношения  общечеловеческих начал в искусстве  и его национальных особенностей. В сравнении с другими видами духовного производства (наукой, религией) национальный момент в искусстве более весом, так как оно сильнее зависит от национального языка, характера, этнографических особенностей и т.д. Поэма, переведенная на другой язык, превращается, по сути, в другое произведение; характерный танец, оторванный от местных условий и традиций, выглядит зачастую нелепо; восточные мелодии нередко кажутся западному жителю заунывными и пр. В то же время нельзя не видеть и обратных примеров: из современных философов, например, некого сравнить с Кантом или даже с Фейербахом, не говоря уже о Гегеле или Марксе. Вообще в современном духовном производстве наблюдается острейший кризис.

     Как бы ни были значимы национальные особенности искусства, его интернационализация, подкрепленная мощной технической базой современных средств коммуникации, представляет ныне господствующую тенденцию. Однако национальные черты искусства различных народов не исчезают полностью, да и не могут исчезнуть. Любой народ как огня боится потери своего своеобразия, пусть даже и архаичного. Современная цивилизация несет с собой сильнейшую тягу к унификации всего и вся. Но она же порождает и контртенденцию: все хотят выглядеть модно, но упаси бог обрядиться в одинаковые, хотя бы и ультрамодные пиджаки и платья. Вот и культивируют разные народы в своей культуре национальную специфику (а в искусстве тому возможностей немало). В этом, наверное, есть достаточно солидный исторический, а то и биоисторический смысл. Все живое живо разнообразием, а не одинаковостью.

     Для того, чтобы искусство могло развиваться, безусловно, необходим известный уровень материального производства и благосостояния. Решающее значение имеет общественная форма труда и характер социальной структуры, на базе которых и благодаря которым формируется, создается особый, неповторимый впоследствии, способ представления, специфически-историческая форма искусства. При этом «систему отсчета» для определения уровня художественной ценности искусства образует характер и состояние взаимоотношений общества и личности.

     Современное российское искусство потихоньку выбирается из своей тоталитарной оболочки. К сожалению, оно попадает «из огня да в полымя», чему виной кризисное состояние нашего общества и стремление политических сил использовать искусство в своих целях. Искусство активизируется в предкризисные эпохи. В лихие же года самих кризисов и социальных катастроф ему плохо. До него просто никому нет дела. Общество занято спасением материальных основ своего существования. Но искусство непременно выживет: слишком велика и ответственна его социальная роль. И остается только надеяться, что последующее его развитие будет естественно и органично. Только при этом условии у него сохранится будущее.

     Хочется надеяться, что все нынешние болезни  человечества, которое немедленно отражает в себе искусство, это только болезни роста, и они будут преодолены. Мы перерастем и оставим позади, в воспоминаниях и атомные бомбы, и экологический кризис, и радикальную деконструкцию вместе с бесчеловечной машинерией, поставленной на месте человеческого духа и чувства. Трудно сказать, каким именно станет искусство будущего, самое главное, чтобы оно оставалось истинно-гуманным; порождало надежду и позволяло любоваться миром как со стороны его содержания, так и со стороны его бесчисленных форм. Мир прекрасен, он этого заслуживает.