Герменевтика гадамера

      Именно  этот опыт мысли и берет Гадамер  прежде всего при построении своей  философской герменевтики, полагая, что именно Гегель продумал, прорефлектировал то историческое измерение (т.е. развитие через противоположности), в котором  коренится проблема герменевтики. Подчеркивая важность диалектики Платона и Гегеля для решения данной проблемы, Гадамер отмечает, что и в герменевтическом опыте мы сталкиваемся с диалектикой, с переходом в свою противоположность, с историчностью и целостностью. Так, он пишет, что "само дело - смысл текста - добивается нашего признания Движение истолкования является диалектическим... прежде всего потому, что толкующее слово, "попадающее" в смысл текста, выражает целостность этого смысла и, значит, дает бесконечности смысла конечное выражение". И вообще, для "наук о духе" должно быть свойственно, чтобы все присущее им частное познавалось в целостности нашего человеческого, разумного существования.

      7. Для Гадамера характерно всемерное  подчеркивание диалогического характера философской герменевтики как логики вопроса и ответа, как своеобразный философии понимания. Интерпретацию культурной традиции он рассматривает как диалог прошлого и настоящего. Диалог с традицией для него - не культурологическая задача, а самостоятельный источник философского знания. В этой связи он большое внимание уделяет Платону, непреходящее значение которого видит в понимании философствования как диалога, который он противопоставляет монологичности мышления гегелевской диалектики.

      Диалог (беседу) Гадамер считает - вслед за Сократом и Платоном - основным способом достижения истины в гуманитарных науках. Всякое знание, по его мнению, проходит через вопрос, причем вопрос труднее ответа (хотя часто кажется наоборот). Поэтому диалог, т.е. вопрошание и ответствование, есть тот способ, которым осуществляется диалектика. Решение вопроса есть путь к знанию и конечный результат здесь зависит от того, правильно или неправильно поставлен сам вопрос.

      Сущность  знания, согласно Гадамеру, заключается  в том, что оно не только выносит правильное суждение но одновременно с этим и на тех же основаниях исключает неправильное. "Ведь знать всегда означает: одновременно познать противоположное. Знание в своей основе диалектично. Знание может быть лишь у того, у кого есть вопросы, вопросы же всегда схватывают противоположности между "да" и "нет", между "так" или "иначе". При этом немецкий философ отмечает, во-первых, всякое спрашивание и стремление к знанию предполагает знание незнания, причем именно последнее приводит к вопросу. Во-вторых, не существует метода, который позволил бы научиться спрашивать, видеть проблематическое. В-третьих, требуется преодолеть сильную "власть мнений", чтобы прийти к осознанию своего незнания и, следовательно, поставить проблему.

      Искусство вопрошания - это сложное диалектическое искусство искания истины, искусство мышления, искусство ведения беседы (разговора), которое требует, прежде всего, чтобы собеседники слышали друг друга, следовали за мыслью своего оппонента, не забывая, однако, "сути дела", о котором идет спор, а тем более не пытаясь вообще замять вопрос.

      Вот почему, подчеркивает Гадамер, чтобы  вопрошание было действительным искусством, а разговор (спор) - подлинным и  продуктивным, но не "софистической  интерпретацией текстов", крайне важной "является внутренняя последовательность, с которой продвигается вперед развиваемая в диалоге мысль. Вести беседу - значит подчиняться водительству того дела, к которому обращены собеседники. Чтобы вести беседу, нужно не играть на понижение аргументов собеседника, но суметь действительно оценить фактическую весомость чужого мнения".

      Диалектика  как искусство ведения беседы есть и "искусство образования  понятий", т.е. выработка мнений, общих  для собеседников. Поскольку беседа - это не "застывшая форма высказывания", то здесь особую роль играет язык, который осуществляет ту "смыслокоммуникацию", в искусстве разработки каковой и состоит задача герменевтики.

      Таким образом, диалог, т.е. логика вопроса  и ответа, и есть логика "наук о  духе", к которой мы, по мнению Гадамера, несмотря на опыт Платона, подготовлены очень слабо. Подчеркивая тесную связь между вопрошанием и пониманием, немецкий мыслитель утверждает: "Кто хочет мыслить, должен спрашивать", т.е. должен ставить проблемы и правильно разрешать их.

      При этом недопустимо действительные проблемы смешивать с несостоятельными (например, о вечном двигателе). Это, во-первых. Во-вторых, всегда иметь в виду, что каждая проблема - это не "пустая абстракция", а конкретно-историческая форма знания, что она всегда исторична. Это означает, что "постановки вопроса меняются с течением времени. Внеисторической точки зрения, которая бы позволяла бы мыслить тождество - той или иной проблемы, сохраняющейся вопреки всей изменчивости попыток ее решения, - такой точки зрения в действительности не существует". В-третьих, межчеловеческая общность достигается в коммуникации и строится в диалоге, а все невербальные формы понимания нацелены в конечном счете на понимание, достигаемое в диалоге.

      8. Согласно Гадамеру, понимание человеком мира и взаимопонимание людей осуществляется в "стихии языка". Последний рассматривается как особая реальность, внутри которой человек себя застает. "Я полагаю, - пишет философ, - что не только процедура понимания людьми друг друга, но и процесс понимания вообще представляет собой событие языка даже когда речь идет о внеязыковых феноменах или об умолкнувшем и застывшем в буквах голосе".

      Всякое  понимание есть проблема языковая и  оно достигается (или не достигается) в "медиуме языковости", иначе  говоря, все феномены взаимосогласия, понимания и непонимания, образующие предмет герменевтики, суть явления языковые. Как "сквозная основа" передачи культурного опыта от поколения к поколению, язык обеспечивает возможность традиций, а диалог между различными культурами реализуется через поиск общего языка.

      Характеризуя  язык как "горизонт герменевтической онтологии", Гадамер исходит из того, что, во-первых, "философия - это  постоянное усилие отыскания языка...,. постоянная мука нехватки языка... Словесная  находка играет в философии явно исключительную роль". Во-вторых, в языке заложены и основные механизмы формирования опыта: язык задает исходные схемы человеческой ориентации в мире, предваряя его схватывание в понятиях. "В языковом оформлении человеческого опыта мира... обретает голос само сущее... Именно в этом - а не в методологическом идеале рациональной конструкции, господствующем в современной математической науке, - узнает себя осуществляемое в науках о духе понимание... Языковый характер имеет человеческий опыт вообще".

      Итак, исходный пункт герменевтики - языковая форма выражения мышления. При  этом понимание и взаимопонимание имеют в качестве своих условий критику, борьбу с косностью и исторический подход к языку. Последний подход очень важен потому, что вместе с новыми взглядами зарождается и оформляется новая речь и на почве изменившейся жизни и изменившегося опыта вырастают новые языковые соподчинения и новые формы речи. "В жизни языка без конца происходят едва заметные изменения: меняется его употребление, возникают и отмирают модные слова и языковые клише, и лучший способ отобразить крушение общества в кризисную эпоху - это наблюдать за изменениями его языка".

      Таким образом, процесс постижения смысла, осуществляемый в понимании, происходит в языковой форме, т.е. есть процесс  языковый. Язык есть та среда, в которой  происходит процесс взаимного договаривания собеседников и обретается взаимопонимание по поводу самого дела. Такое взаимопонимание и достигается "на путеводной нити языка", и языковая структура нашего опыта мира способна охватить самые многообразные жизненные отношения. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Из книги «Истина и метод»-логика вопроса и ответа 

     Уже то, что переданный нам текст становится предметом истолкования, означает, что этот текст задает интерпретатору вопрос. Поэтому истолкование всегда содержит в себе существенную связь  с вопросом, заданным интерпретатору. Понять текст — значит понять этот вопрос. Как мы показали, однако, это происходит путем обретении герменевтического горизонта. Этот последний мы понимаем теперь как горизонт вопроса, в границах которого определяется смысловая направленность текста.

     Отсюда  следует, что тот, кто хочет понять текст, должен, спрашивая, обратиться к  чему-то лежащему за сказанным. Он должен понять текст как ответ с точки  зрения этого вопроса, ответом на который он является. Но обратившись  к тому, что лежит за пределами сказанного, мы неизбежно выходим за эти пределы. Мы понимаем смысл текста лишь в том случае, если обретаем горизонт вопроса, который в качестве такового необходимым образом охватывает также и другие возможные ответы. И тогда смысл какого-либо предложения коррелирует с тем вопросом, ответом на который он является; это значит, однако, что он неизбежно выходит за пределы того, что, собственно, сказано в данном предложении. Логика наук о духе является, как показывает это рассуждение, логикой вопроса.

     В действительности нельзя закрывать глаза на то, что логика вопроса и ответа должна в подобном случае реконструировать два различных вопроса, которые получают также и два различных ответа: вопрос о смысле отдельных эпизодов, случившихся в ходе какого-нибудь большого события, и вопрос о планомерности этого хода. Ясно, что оба вопроса совпадают лишь в том случае, если человеческие планы оказались в самом деле на уровне событий. Это, однако, предпосылка, которую мы в качестве живущих в истории людей и применительно к историческому преданию — а речь в нем идет о таких же точно людях — не можем отстаивать как методологический принцип.

     Историческое  предание может быть понято лишь в  том случае, если мы учитываем также  и те определения, которые получает понимаемое в ходе дальнейшего исторического развития; подобно тому и филолог, имеющий дело с поэтическими или философскими текстами, знает об их неисчерпаемости. В обоих случаях именно дальнейший ход исторического свершения раскрывает в содержании предания новые аспекты значений, Благодаря новой актуальности в понимании тексты точно также втягиваются в подлинное свершение, как событие благодаря самому их дальнейшему развитию.

     Именно  это мы и обозначили как действенно-исторический момент в рамках герменевтического  опыта. Всякая актуализация в понимании способна постичь себя самое в качестве исторической возможности понятого. К исторической конечности нашего бытия относится наше сознание того, что те, кто придут после нас, будут понимать по-другому. И тем не менее для нашего герменевтического опыта столь же несомненно, что произведение, раскрывающее в процессе понимания свою смысловую полноту, остается одним и тем же, точно так же, как одной и той же остается история, чье значение постоянно получает новые определения. Герменевтическая редукция к мнению автора столь же неуместна, как и в случае исторического события редукция к намерениям тех, кто участвовал в этом событии.

     Однако  реконструкцию вопроса, ответом  на который является данный текст, нельзя понимать как простой результат применения исторической методики. Скорее напротив, в начале стоит вопрос, с которым текст обращается к нам, — стоит наша затронутость (Betronensein) словом предания, так что понимание этого последнего изначально включает в себя задачу исторического самоопределения современности преданием. Таким образом, отношения вопроса и ответа переворачиваются. Содержание предания, которое к нам обращается — текст, произведение, историческое свидетельство, — само задает нам вопрос и тем самым выводит наше мнение в сферы открытого. Чтобы ответить на этот заданный нам вопрос, мы, вопрошаемые, должны сами начать спрашивать. Мы стремимся реконструировать вопрос, на который данное содержание предания было бы ответом. Однако мы не в состоянии этого сделать, если, спрашивая, не выйдем за пределы намеченного при этом исторического горизонта. Реконструкция вопроса, на который текст должен быть ответом, сама осуществляется в рамках спрашивания, путем которого мы ищем ответ на вопрос, поставленный нам преданием. Реконструированный вопрос не может оставаться в границах своего изначального горизонта. Ведь описанный путем реконструкции горизонт еще не является по-настоящему всеохватывающим. Он сам, скорее, объят горизонтом, охватывающим нас, спрашивающих и затронутых словом предания.

     Поэтому герменевтика всегда должна быть выше простой реконструкции. Невозможно уклонился от продумывания и выдвижения на уровень открытости вопроса того, что для данного автора было несомненным  и потому осталось им непродуманным. Тем самым мы вовсе не распахиваем двери для произвола интерпретатора, но лишь описываем то, что всегда происходит. Чтобы понять затрагивающие нас слова предания, всегда требуется выводить реконструированный вопрос в открытость его проблематичности (Fragliclikeit), то есть переводить его в тот  вопрос, которым является для нас предание. Если «исторический» вопрос ставится лишь ради его самого, то это всегда означает, что он уже не «встает» в качестве вопроса. Он является лишь остаточным продуктом некоего больше-не-понимания, окольным путем, на котором застряли. Напротив, к действительному пониманию относится то, что оно вновь обретает понятия исторического прошлого таким образом, что они содержат в себе также и нашу собственную понятийностъ (Begreifcn). Выше мы назвали это слиянием горизонтов. Мы могли бы сказать вместе с Коллингвудом, что мы понимаем лишь тогда, когда понимаем вопрос, на который нечто является ответом, и понятое таким образом не повисает в оторванности своего мнимого смысла от наших собственных мнений. Напротив, реконструкция вопроса, в свете которого смысл текста понимается как некий ответ, переходит в наше собственное спрашивание. Ведь текст должен быть понят как ответ на действительное спрашивание.