Философские и социологические взгляды А.Н. Радищева

     Такова  была печальная жизнь этого человека, дарования которого были, несомненно, очень значительны. В лице Радищева мы имеем дело с серьезным, мыслителем, который при других условиях мог  бы дать немало ценного в философской области, но судьба его сложилась неблагоприятно. Творчество Радищева получило при этом одностороннее освещение в последующих поколениях, – он превратился в «героя» русского радикального движения, в яркого борца за освобождение крестьян, представителя русского революционного национализма. Все это, конечно, было в нем; русский национализм, и до него секуляризованный, у Радищева вбирает в себя радикальные выводы «естественного права», становится рассадником того революционного фермента, который впервые ярко проявился у Руссо. Но сейчас, через полтораста лет после выхода в свет «Путешествия» Радищева, когда мы можем себе разрешить право быть прежде всего историками, мы должны признать приведенную характеристику Радищева очень односторонней. Чтобы правильно оценить «Путешествие» Радищева, необходимо ознакомиться с его философскими воззрениями; хотя последние выражены в сочинениях Радищева очень неполно, все же в них в действительности находится ключ к пониманию Радищева вообще [2, c. 174].

     Скажем  несколько слов о философской  эрудиции Радищева. Мы упоминали, что  Радищев прилежно слушал Платнера, который популяризировал Лейбница. Действительно, в работах Радищева мы очень часто находим следы  влияния Лейбница. Хотя Радищев не разделял основной идеи в метафизике Лейбница (учения о монадах), но из этого  вовсе нельзя делать вывода [3, c. 187], что Радищев был мало связан с Лейбницем. Другой исследователь идет еще дальше и утверждает буквально следующее: «Нет никаких оснований думать, что Радищев был знаком с сочинениями самого Лейбница». На это можно возразить кратко, что для такого утверждения тоже нет решительно никаких оснований. Было бы, наоборот, очень странно думать, что Радищев, очень внимательно проходивший курсы у лейбницианца Платнера, никогда не интересовался самим Лейбницем. Кстати сказать, как раз за год до приезда Радищева в Лейпциг было впервые напечатано главное сочинение Лейбница потносеологии (Nouveaux essais). В годы пребывания Радищева в Лейпциге этот труд Лейбница был философской новинкой, – и совершенно невозможно представить себе, чтобы Радищев, который вообще много занимался философией, не изучил этого трактата Лейбница (влияние которого, несомненно, чувствуется во взглядах Радищева на прзнание). Следы изучения «Монадологии» и даже «Теодицеи» могут быть разыскиваемы в разных полемических замечаниях Радищева. Наконец то, что Радищев хорошо знал Bonnet, который, следуя лейбницианцу Robinet, отвергал чистый динамизм Лейбница, косвенно подтверждает знакомство Радищева с Лейбницем.

     Из  немецких мыслителей Радищеву больше всего нравился Гердер, имя которого не раз встречается в философском  трактате Радищева. Но особенно по душе приходились Радищеву французские  мыслители. Радищев утверждает, что Гельвеции был не прав, сводя все познание к чувственному опыту, «...ибо, когда предмет какой-либо предстоит очам моим, каждое око видит его особенно; ибо зажмурь одно, видишь другим весь предмет неразделимо; открой, другое и зажмурь первое, видишь тот же предмет и так же неразделим. Следует, что каждое око получает особое впечатление от одного предмета. Но когда я на предмет взираю обеими, то хотя чувствования моих очей суть два, чувствование в душе есть одно; следовательно, чувствование очей не есть чувствование души: ибо в глазах два, в душе одно». Подобным же образом, когда «...я вижу колокол, я слышу его звон; я получаю два понятия: образа и звука, я его осязаю, что колокол есть тело твердое и протяженное». Итак, у меня имеется три различных «чувствования». Тем не менее я «составляю единое понятие и, изрекши: колокол, все три чувствования заключаю в нем» [3, c. 160-164].

     Итак, Радищев ясно сознавал различие между  чувственным опытом и нечувственным мышлением относительно объекта. Придя к заключению, что душа проста и неразделима, Радищев делает вывод о ее бессмертии. Он рассуждает следующим образом. Цель жизни заключается в стремлении к совершенству и блаженству. Всемилосердный господь не сотворил нас для того, чтобы мы считали эту цель напрасной мечтой. Поэтому разумно полагать: 1) после смерти одной плоти человек приобретает другую, более совершенную, в соответствии с достигнутой им ступенью развития; 2) человек непрерывно продолжает свое совершенствование.

     В толковании доктрины перевоплощения Радищев  ссылается на Лейбница, который сравнивал переход одного воплощения к другому с превращением отвратительной гусеницы в куколку и вылуплением из этой куколки восхитительной бабочки.

     Радищев выступал против мистицизма и, в силу этого, не примкнул к масонам. Известный государственный деятель М. М. Сперанский (1772—1839) был масоном с 1810 по 1822 г., когда масонство было в России запрещено. Он знал работы западноевропейских мистиков Таулера, Руйсбрука, Якова Бёме, Пордаге, св. Иоанна Крестителя, Молиноса, госпожи Гийон, Фенелона и перевел на русский язык произведение Томаса а Кемписа «Имитация Христа», а также отрывки из работ Таулера. Первичной реальностью он считал дух, бесконечный и обладающий неограниченной свободой воли. Триединый бог в своем сокровенном существе — первичный хаос, «вечное молчание». Принцип женственности — София, или Мудрость,— является содержанием божественного познания, матерью всего, что существует вне бога. Грехопадение ангелов и человека дает начало непроницаемой материи и ее пространственной форме. Сперанский верил в теорию перевоплощения. Он говорил, что, хотя эта теория и осуждена церковью, ее можно встретить в сочинениях многих отцов церкви (например, у Оригена, св. Мефодия, Памфилия, Синезия и других). В области духовной жизни Сперанский осуждал практику замены внутреннего поста внешним и духовной молитвы — напрасным повторением слов. Поклонение букве Библии в большей степени, чем живому слову Бога, Сперанский считал лжехристианством.

     О прямом интересе его к Гельвецию  мы знаем из его отрывка, посвященного его другу Ушакову. С Гельвецием Радищев часто полемизирует, но с ним всегда в то же время считается. Французский сенсуализм XVIII века в разных его оттенках был хорошо знаком Радищеву, который вообще имел вкус к тем мыслителям, которые признавали полную реальность материального мира. Это одно, конечно, не дает еще права считать Радищева материалистом, как это тщетно стремится доказать Бетяев[4]. Занятия естествознанием укрепили в Радищеве реализм (а не материализм), и это как раз и отделяло Радищева от Лейбница (в его метафизике).

     Упомянем, наконец, что Радищев внимательно  изучал некоторые произведения английской философии (Локк, Пристли). 

     1.2. А.Н. Радищев и природе познания человека 

     Высказывания  его о проблеме познания довольно случайны и разбросаны в разных местах, но все они носят печать того синтеза  эмпиризма и рационализма, который  воодушевляет Лейбница в его «Nouveaux essais». Радищев прежде всего категорически  стоит за то, что «опыт есть основание  всего естественного познания». В духе французского сенсуализма  Радищев замечает: «Ты мыслишь  органом телесным (мозгом); как можешь представить себе что-либо внетелесное?»  Но эта чувственная основа знания должна быть восполняема тем, что  может привнести разум, – поэтому  Радищев различает опыт чувственный  от опыта «разумного»[5, c. 70]. Дальше Радищев говорит: «Все силы нашего познания не различны в существовании своем, – эта сила познания едина и неразделима». В этих мыслях Радищев верен Лейбницу, ему же он следует в признании закона «достаточного основания».

     Следуя  Лейбницу же, Радищев развивает свои мысли о познании внешнего мира. «Вещество само по себе неизвестно человеку», – утверждает он совершенно в духе Лейбница. «Внутренняя сущность вещи, – утверждает Радищев, – нам  неизвестна; что есть сила сама по себе, мы не знаем; как действие следует из причины – тоже не знаем». Так же близок Радищев к Лейбницу в учении о законе непрерывности: «Мы почитаем доказанным, – говорит Радищев, – что в природе существует явная постепенность». Этот «закон лестницы», как выразился в одном месте Радищев, есть тот же принцип, который утверждает и Лейбниц.

     В этих мыслях Радищева о познании он вполне верен Лейбницу, но когда  он переходит к самому содержанию знания, он решительно расходится с  ним, и прежде всего в вопросе  о природе материи. Для Лейбница утверждение, что вещество само по себе непознаваемо, было основанием его  спиритуализма в общем учении о бытии и феноменализма в  учении о материи (phenomenon bene fundatum). Радищев  же категорически стоит за реализм  в вопросе о материи, как это  мы находим и у французского лейбницианца Robinet.

     Радищев обнаруживает в своем трактате явный  вкус к натурофилософии и прекрасное знание современной французской  и немецкой литературы по натурфилософии (особенно много считает он себя обязанным Пристли). Но ему трудно до конца принимать динамическую теорию материи (как это было у  Пристли, следовавшего известному физику Босковичу: «Раздробляя свойства вещественности, – замечает Радищев, – будем беречься, чтобы она не исчезла совсем». И дальше Радищев, твердо исповедуя  реальность материи, говорит о «неосновательности мнения о бездейственности вещества»: вещество мыслится им (как и у Robinet) живым. Конечно, Радищев здесь не полемизирует с окказионализмом, а  просто следует Robinet. В учении о человеке Радищев исходит из виталистического единства природы. «Человек единоутробный  сродственник всему, на земле живущему, – пишет он, – не только зверю, птице... но и растению, грибу, металлу, камню, земле».

     Трактат "О человеке..." содержит изложение  материалистических и идеалистических  аргументов в пользу смертности и  бессмертия человеческой души. Принято  считать, что первые две книги  трактата являются материалистическими в своей основе, тогда как 3-я и 4-я книги отдают предпочтение идеалистической аргументации о бессмертии души. Однако верно также и то, что Радищев подмечал слабость и ограниченность некоторых положений метафизики материализма и не был сторонником идеалистического понимания природы человека. Так, признавая убедительность аргументов материалистов в пользу смертности человеческой души (из опыта мы имеем возможность судить о том, что душа прекращает свое существование со смертью телесной организации человека), он в то же время высказывал критические суждения в их адрес. Например, сознавая важность материалистического положения Гельвеция о равенстве способностей людей, согласно которому умственные способности детерминированы не природными качествами человека, но исключительно внешней средой, Радищев вместе с тем считал такой подход односторонним. "Силы умственные", по Радищеву, зависят не только от формирующего воздействия внешней среды, но и от заложенных в самой природе человека качеств, от его физиологической и психической организации.

     Рассматривая  философское понятие "рефлексия" у Лейбница, понимаемое немецким мыслителем как внутренний опыт, внимание к  тому, что происходит в человеке, Радищев вводит свое альтернативное понятие "опыт разумный". "Разумный опыт" дает сведения о "переменах  разума", представляющего, в свою очередь, не что иное, как "познание отношения вещей между собой". "Разумный опыт" у Радищева тесно  связан также с "чувственным опытом". Они сходны в том, что всегда находятся  в сопряжении с "законами вещей". При этом подчеркивается, что "бытие  вещей независимо от силы познания о них и существует по себе".

     Таким образом, понятие "человек" - центральная  категория в философии Радищева. Преимущественно в "человеческом измерении" рассматривал он и проблемы бытия и сознания, природы и  общества. Он связывает человека со всем миром, но знает и о специфических  его особенностях; главная из них  – это способность оценки. «Человек есть единое существо на земле, ведающее худое и злое», – пишет Радищев [6, c. 179]. И в другом месте он замечает: «Особое свойство человека – беспредельная возможность, как совершенствоваться, так и развращаться». Вопреки Руссо, Радищев очень высоко ставит социальные движения в человеке и решительно против изоляции детей от общества (как проповедует Руссо в «Эмиле»). «Человек есть существо сочувствующее и подражающее», – пишет Радищев. Естественная социальность является для Радищева основой его морали – и здесь он решительно расходится с французскими моралистами, выводившими социальные движения из «себялюбия». Горячо разделяя идеи «естественного права», Радищев вообще оправдывает все подлинно естественное в человеке. «В человеке... никогда не иссякают права природы», – говорит он. Поэтому для него «совершенное умерщвление страстей – уродливо», «корень страстей благой – они производят в человеке благую тревогу – без них он уснул бы».

     Защищая право естественных движений души, Радищев горячо протестует против всякого  угнетения «естества». Отсюда надо выводить и социально-политический радикализм Радищева. Его знаменитое «Путешествие из Петербурга в Москву»  является столько же радикальной  критикой социального неравенства, политического и бюрократического самоуправства, – сколько и своеобразной утопией, продиктованной защитой всего  естественного в тех, кто социально  угнетен. Утопическая установка  очень ясно выступает, например, в  рассказе о сне, в котором ему  привиделось, что он – царь. Рассказав  об угодничестве и лжи приближенных к царю, он вводит в рассказ «Истину», которая снимает бельмо с глаз царя и показывает ему страшную правду...

     В трактате о «Бессмертии» Радищев  противопоставляет рассуждения  противников и защитников индивидуального  бессмертия. Личные его симпатии склоняются в сторону положительного решения. В религиозных вопросах Радищев  склоняется в сторону того релятивизма, который был характерен для проповеди  «естественной религии» в XVII и XVIII веках (но вовсе не деизма, как часто полагают, путая понятие деизма и доктрины «естественной религии») [6, c. 113].

     Философские идеи европейского Просвещения XVIII в. получили яркое отражение в творчестве Александра Николаевича Радищева (1749-1802). Большое влияние на Радищева оказали  сочинения Рейналя, Руссо и Гельвеция. Вместе с тем Радищев, получивший образование в Германии, в Лейпцигском  университете, был хорошо знаком и  с трудами немецких просветителей  Гердера и Лейбница. Однако политическая философия Радищева была сформулирована на основе анализа русской жизни ("Путешествие из Петербурга в  Москву", 1790). Автор "Путешествия" был осужден на смертную казнь, замененную на сибирскую ссылку. В Сибири Радищев  написал философский трактат "О  человеке, его смертности и бессмертии" (1792). Задолго до О. Тьерри и романтической  школы французских историков, обратившихся к народной жизни французского общества, сосредоточенной в истории "третьего сословия", Радищев в центр  отечественной истории поставил "народ преславный", наделенный "мужеством богоподобным", - народ, перед которым "ниц падут цари и царства".