Джордано Бруно

  Согласно  Бруно, земной и небесный миры физически однородны, не возникают и не исчезают, образуя лишь неисчислимое количество разнообразных сочетаний. Бесчисленные солнца со своими населенными (по Бруно, «другие миры так же обитаемы, как и этот») планетами движутся по собственным орбитам. «Вселенная есть целиком центр. Центр Вселенной повсюду и во всем». (В отличие от Коперника, Бруно преодолел постулаты о конечности мироздания, замкнутого сферой «неподвижных» звезд, и о статичном Солнце как центре Вселенной.)

  Космология  Бруно, пересматривая тезис Аристотеля и схоластов о дуализме земного и небесного, постулировала воду, огонь, землю и воздух в качестве элементов всего мироздания. Допущение Бруно о том, что мировая душа с необходимостью порождает не только феномен одушевленности, но также и населенность множества иных миров реально трансформировало категорию «Универсума» в понятие «Вселенная» – вместилище самых различных форм жизни, отличных от земных в том числе.

  Важную  роль в конституировании новоевропейской культурной парадигмы сыграло и переосмысление Бруно куртуазного лирического канона в свете философской традиции, наполнение его радикально новым – гносеологическим – содержанием: идущая от трубадуров идея семантического совпадения «небесной любви» к Донне с восхождением к божественному благу (см. «Веселая наука», Любовь) трансформируется у Бруно в своего рода интеллектуальный героизм любви к мудрости, в рамках которого «философия предстает обнаженной перед... ясным разумением».

  Мудреца – искателя истины – Бруно сравнивает в этом отношении с Актеоном, преследующим богиню «в лесах» (т.е. непознанных сферах, «исследуемых самым незначительным числом людей») и «меж вод» (т.е. в зеркалах подобий, отражений и проявлений истины), но если созерцание божественной наготы обращает Актеона в зверя, неся ему смерть, то для мудреца, созерцающего истину, Бруно видит радикально иную перспективу: пророчески предрекая себе «смерть, принесенную мыслями», он, тем не менее, видит в «героическом энтузиазме» познания путь к божественному подъему: «...едва лишь мысль взлетает, из твари становлюсь я божеством ... Меня любовь преображает в Бога».

  Возвышенный полет любви обретает у Б. характер философского взлета духа, и любовь к мудрости наделяется ореолом интеллектуального эротизма. «Героический энтузиазм» Бруно (как он сам обозначил собственное мировосприятие) по значению для истории свободного человеческого Духа не уступает интеллектуальным подвигам самых гениальных мыслителей всех времен.  
 

  2.2 Героический энтузиазм 

  Работа  Джордано Бруно «О героическом энтузиазме» была написана в 1585 году.

  В ней этическое учение Бруно было направлено прежде всего против религиозного аскетизма. Он выступил против прославления смерти, против бесплодного пустынножительства монахов, отверг религиозные представления о бессмертии души. Джордано Бруно осуждал людей, которые «не заботятся о чести, удобствах и славе в этой бренной и неверной жизни», «из презрения к миру потоптали одежду свою, отогнали от себя всякую заботу о теле, о плоти, облекающей их душу». Жизнь в мире, реальные земные заботы — требования человеческой природы, а потому являются нравственным долгом человека.

  «Эпикуреец  по образу жизни», Бруно «рассуждал о плотских вещах и говорил, что церковь совершает грех, запрещая женщин, ибо с ними можно иметь дело, не впадая в грех, так как при этом соблюдается повеление бога. Вместе с тем мы встречаем в произведениях Бруно, и прежде всего, в диалоге «О героическом энтузиазме», резкую проповедь, направленную против культа чувственного наслаждения, настолько резкую, что это даже дало повод говорить об антигуманизме Бруно, о том, что здесь мы имеем дело то ли с рецидивом средневекового аскетизма, то ли с отзвуками монашеского воспитания брата Джордано.

  Бруно сам отверг обвинения в аскетизме:

  «Может  быть, я стою за запрещение священного установления природы? Не собираюсь  ли я попытаться избавить себя или  других от сладкого и любимого ига, возложенного нам на шею божественным провидением?.. Нет, нет, не допустил господь, чтоб нечто подобное могло запасть мне в голову».

  И если он гневно ополчался на поэтов-петраркистов, воспевающих чувственную любовь, то происходило это вовсе не во имя возвращения к монашескому  аскетическому идеалу, а потому, что созданная Бруно система морали знала иные нравственные ценности помимо индивидуалистического культа наслаждения.

  Человек смертен. Это одна из предпосылок  этического учения Бруно. Какие бы высказывания о бессмертии души мы ни встречали  в его сочинениях, они относятся  лишь к вечной духовной субстанции, «ибо жизнь проходит навеки без всякой надежды на возвращение».

  Человек неразрывно связан с вечной и бесконечной  природой, он ощущает себя частицей ве личественного и непрерывного потока. Но не сознание собственного ничтожества перед величием вселенной охватывает его, а гордость и упоение: «Эта философия возвышает мою душу и возвеличивает разум!».

  Отказавшись от жалкой и несбыточной надежды  на личное бессмертие души, гордый человеческий разум преодолевает животный страх  смерти. Но именно потому, что земная жизнь человека единственная, что она краткое мгновение в бесконечном потоке времени, в этическом учении Бруно звучит властный призыв к действию.

  «В  ожидании своей смерти, своего превращения, своего изменения, да не будет он (человек) праздным и нерадивым в мире!».

  Пассивности аскетической, проповеди ухода от мира, религиозной созерцательности, перенесению всех надежд и чаяний в загробный мир и одновременно пассивности гедонистической, досугу бездеятельного наслаждения в равной мере противостоит этическое учение Бруно.

  Истинным  мерилом нравственности является труд:

  «Прочь  от меня всякое безобразие, всякое безделье, неряшливость, ленивая праздность!».

  Именно  в труде человек осуществляет свое предназначение. В «плодотворной  общительности» люди создают гражданское общество, государство, законы, культуру. «Боги одарили человека умом и руками, сотворив его по своему подобию и одарив способностями свыше всех животных» и свободой выбора.

  Не  наслаждение и не самосохранение человеческой личности, а совместная деятельность людей, направленная на покорение природы, лежит в основе морали. В этой борьбе творческая деятельность человека должна все более заменять собой тяжелый и подневольный труд: настоящий труд возникает только тогда, когда он «побеждает себя … труд не должен быть труден сам по себе, как тяжесть не тяжела сама по себе... Высшее совершенство — не чувствовать ни скорби, ни труда, перенося и скорбь, и труд». Труд человека должен подчинить себе необходимость.

  Начав с отрицания религиозного самопожертвования ради «иного мира», Бруно приходит, преодолев эгоистический индивидуализм ранних гуманистов, к прославлению «героического энтузиазма», самоотверженности, подвижничества ради высокой и человечной цели. Человек должен преодолеть стремление к самосохранению, подняться над страхом личного уничтожения, ибо то высокое наслаждение, к которому стремится энтузиаст, немыслимо без доблестных деянии и жертв. Высокая цель освобождения человечества недостижима без мужественных усилий и героических дел.

  Героический энтузиазм Дж. Бруно – это не только высшая ступень познания природы, но и высшая ступень человеческого совершенства. Задолго до того, как был зажжен костер на Поле цветов в Риме, он осознал смертельную опасность борьбы, в которую он вступил. Еще в Англии прославлял он «ту достойную восхваления душевную напряженность, свойственную философам», которая позволяет мужественно переносить страдания.

  «Достойное  философа поведение заключается  в том, чтобы освободиться от физических страстей, не чувствовать мучений…»

  Вся жизнь Джордано Бруно была осуществлением этого нравственного идеала. Он не был обуян жаждой бесполезного мученичества и знал, что иногда, Чтобы «избежать  зависти, клеветы и оскорбления, благоразумие прячет истину под притворные одежды», но не мог вступить в сделку с совестью. Ибо, боровшийся против прославления смерти, страстно любивший жизнь, ценивший земные радости и наслаждения, но выше всего поставивший любовь к истине, Бруно знал, что «лучше достойная и героическая смерть, чем недостойный и подлый триумф».

  Задолго до рокового дня казни он преодолел  в себе страх собственной гибели. Он знал, что «смерть в одном  столетии дарует жизнь во всех грядущих веках».

   3. Влияние учений Джордано Бруно на взгляды других ученых 

  В венецианской тюрьме, когда была еще надежда вырваться на свободу, Бруно вспоминал оставшихся в Германии учеников. Известны лишь немногие имена. Рафаэль Эглин опубликовал «Свод метафизических терминов» Бруно. Иоганн Ностиц развивал его логические идеи. Иероним Бесслер бережно сохранил переписанные им сочинения учителя — в рукописных сборниках, хранящихся в ряде европейских библиотек, они дошли до наших дней.

  Но  влияние Ноланской философии  не было ограничено узким кругом учеников. С космологическими идеями Бруно  был знаком Кеплер. Ни разу не назвавший его имя Галилей широко использовал в своем «Диалоге о двух системах мира» диалог «Пир на пепле», а судя по аргументации, приведенной им в защиту коперниканства, был знаком и с другими произведениями Бруно. Т. Кампанелла, возможно, познакомившийся с Бруно в римской инквизиционной тюрьме, воспринял его мысль о множественности миров, хотя и оспаривал мнение о бесконечности вселенной.

  Во  Франции борьба Бруно за возрождение  эпикурейской философии не прошла бесследно  для философа-материалиста Пьера  Гассенди и его ученика Сирано де Бержерака, а комедия «Подсвечник» вдохновляла и того же Сирано, и Мольера.

  Материалистический  пантеизм Бенедикта Спинозы свидетельствовал о том, что Ноланская философия  оказала глубочайшее влияние  на философскую мысль XVII столетия.

  Лондонский  период жизни Бруно оставил заметный след в английской культуре. В числе  «новаторов», создателей новой философии, называл его имя Фрэнсис Бэкон. В глубоких суждениях Гамлета, принца Датского, слышны явственные отзвуки  «философии рассвета». С особым интересом изучали наследие Бруно английские философы-деисты: с сочинениями Бруно был хорошо знаком Чарльз Блаунт, доведенный до самоубийства преследованиями английского духовенства; их переводил на английский язык в конце XVII в. Джон Толанд.

  В 90-х годах XVII в. имя «Иордана Бруно» впервые прозвучало в России, упомянутое в «Риторике» Андрея Белобоцкого, чье опасное свободомыслие вызывало ненависть как польских иезуитов, так и московского православного духовенства.

  Не  забыл великого итальянского мыслителя и XVIII век. Его имя встречается в письмах Вольтера. Статью о нем для знаменитой «Энциклопедии» написал Дени Дидро. «Джордано Бруно возрожденный» — так назывался анонимный материалистический трактат, появившийся в Париже незадолго до Великой французской революции.

  В 1789 г. о Бруно писал немецкий философ-идеалист Якоби; Шеллинг, истолковавший пантеизм философа в мистическом духе, назвал его именем один из своих диалогов.

  В России лицейский учитель Пушкина  А.И. Галич был изгнан мракобесами  из Петербургского университета; в частности, ему вменялось в вину изложение в курсе истории философии мировоззрения Джордано Бруно. А.И. Герцен высоко оценивал роль Бруно в истории философской мысли и видел в нем одного из предшественников современного естествознания.

  Борьба  вокруг философского наследия Бруно особенно разгорелась в 80-х годах XIX в., когда международным комитетом проводилась кампания по сбору средств на сооружение памятника Джордано Бруно. В Риме и Неаполе, Париже и Лондоне, Одессе и Киеве, Нью-Йорке и Москве читались лекции, издавались книги, посвященные памяти великого мыслителя. Против же чествования научного подвига Бруно выступили все силы католической реакции во главе с Папой Львом XIII. Русский философ-идеалист Владимир Соловьев отказался принять участие в торжествах. Но, несмотря на сопротивление клерикалов, памятник Бруно был открыт в 1889 г. на Поле цветов в Риме — там, где пылал костер.

  Героический образ Бруно вот уже на протяжении почти полутора столетий привлекает к себе внимание писателей. Первым литературным произведением о Джордано Бруно был оставшийся в рукописи роман русского писателя и философа В. Ф. Одоевского. С тех пор издано немало романов, пьес, стихотворений, биографических повестей и сценариев; среди писавших о Бруно — Иван Бунин, Джек Линдсей, Бертольд Брехт.

  Триста  лет назад во Флоренции один из участников ученой беседы, когда зашла  речь о множественности миров, воскликнул: «О какие замечательные путешествия  можно было бы совершать по этим мирам! Ведь перелетать из одного мира в другой — не то, что кружиться по Испании, Франции, Германии и Италии, и даже не то, что пересекать океаны от Восточных до Западных Индий!» Так, под прямым воздействием Ноланской философии рассвета возникла дерзкая мечта о космических полетах.