Что такое философия

Все сущее есть в Бытии.

Греческое слово jilosoia а восходит к слову jilosojoz. Это последнее изначально является именем прилагательным, как jilorguroz — сребролюбивый и jilotimoz — честолюбивый. Слово jilosojoz, вероятно, было пущено в ход Гераклитом. Это означает, что для Гераклита еще не существовало jilosojia. Anhr jilosojoz не есть "философский" человек. Греческое прилагательное jilosooz означает нечто совершенно иное, нежели прилагательное философский, рhilosophique. Anhr jiosjoz есть тот, oz jilet  to   sоjon,  кто любит sojon; jilein, любить, означает здесь, в гераклитовом смысле, omоlogein, говорить так, как говорит Lonoz, т.е. соответствовать Logoz. Это соответствование созвучно sojon. Созвучие есть armonia  То, что одна сущность взаимообразно связывает себя с другой, что обе они изначально прилаживаются одна к другой, ибо находятся в распоряжении друг у друга,— эта armonia есть отличие jilein, любви в понимании Гераклита.

Anhr  jiosojoz любит sojоn. Что данное слово говорило Гераклиту, передать  трудно. Но мы можем прояснить это, следуя собственному гераклитовскому толкованию. Итак, to sojon говорит вот что: 'En  Panta, "одно (есть) все". "Все"  подразумевает здесь: Panta ta o¢nta, целое, все сущее. ''En, одно, означает единое, единственное, все объединяющее. Ведь все сущее в Бытии едино. Sojo¢n говорит: все сущее есть в Бытии. Говоря более строго — Бытие есть сущее. При этом "есть" является переходным глаголом и означает "собранное". Бытие собирает сущее как сущее. Бытие есть собирание —Lo¢goz".

Все сущее есть в Бытии. Для нашего слуха это звучит тривиально, если даже не обидно. Ведь о том, что сущее принадлежит Бытию, никому не надо заботиться. Весь мир знает: сущее таково, что оно есть. Что еще остается сущему, как не быть? И все же именно то, что сущее пребывает собранным в Бытии, что сущее появляется в свете Бытия, изумило греков, прежде всего их, и только их. Сущее в Бытии, — это стало для греков самым удивительным.

Между тем даже грекам пришлось спасать удивительность этого удивительнейшего и защищать его от хватки софистического разума , который для всего имел наготове одно доходчивое объяснение и поставлял его на рынок. Спасти удивительнейшее — сущее в Бытии — удалось благодаря тому, что некоторые люди отправились в путь по направлению к этому удивительнейшему, т.е. sojo¢n. Они стали теми, кто стремился к sojo¢n и своим собственным стремлением пробуждал и поддерживал жажду sojon в других людях. Filein to¢ sojo¢n, то уже упомянутое созвучие с sojo¢n, a`rmoni¢a стали о¢rexiz, неким стремлением к sojo¢n. sojo¢n — сущее в Бытии — становится теперь собственно искомым. Поскольку gilein более не есть изначальное созвучие с sojo¢n, а является характерным стремлением к sojo¢n, то jilein to¢ sojo¢n  становится "jilosoji¢a". Это стремление определяется Эросом.

Настойчивый поиск sojo¢n, ''En Pa¢nta, сущего в Бытии, оказывается теперь вопросом: что есть сущее, коль скоро оно есть? Теперь мышление впервые становится "философией". Гераклит и Парменид еще не были философами. Почему?

Потому, что они были более великими мыслителями. "Более великими" не подразумевает отчета о проделанной работе, но указывает на иное измерение мышления. Гераклит и Пармсннд были "более великими" в том смысле, что они еще пребывали с согласии с Lo¢goz, т.е. с ''Еn Пa¢nta. Шаг к "философии", подготовленный софистикой, впервые сделали Сократ и Платон. Потом, двумя веками позднее Гераклита, Аристотель охарактеризовал этот шаг в следующих словах: "и так некогда уже было, и есть теперь, и будет впредь— то, куда (философия) держит путь и к чему она вновь и вновь не находит доступа, (подразумевается в вопросе) что есть сущее?.”

Философия ищет, что есть сущее, поскольку оно есть. Философия находится на пути к Бытию сущего, т.е. к сущему в его отношении к Бытию. Аристотель поясняет это, добавляя к имеющемуся в приведенном положении вопросу о ti¢ to¢ on (что есть сущее?), следующее: touto¢ ,esti tiV h onsi¢a  или в переводе: "Это (именно ti¢ to¢ on) означает: что есть сущность сущего?" Бытие сущего заключается, в сущности. Последнюю же, ou¢si¢a, Платон определил как ,ide¢a, а Аристотель — как ,ene¢rgeia.

Пока что нет необходимости подробно разбирать, что Аристотель подразумевает под ,ene¢rgia и в какой мере ou,si¢a можно определить посредством ,ene¢rgeia. Для нас важно сейчас лишь обратить внимание на то, как Аристотель определяет границы философии в ее сущности. В первой книге "Метафизики" ( Met. A2, 982 b 9 sq.) он говорит следующее: философия есть ,episth¢mh tvn prw¢twn ,arcvn kai¢ aitivn Jewrhtikh¢. ,Epist¢hmh любят переводить как "наука". Это сбивает с толку, поскольку мы слишком легко поддаемся влиянию сложившегося в Новое время представления о "науке". Переводить ,epist¢hmh как "наука" ошибочно и тогда, когда мы понимаем науку в философском смысле, как Фихте, Шеллинг и Гегель.

Слово ,episth¢mh происходит от причастия ,epista¢menoV. Так называют человека, который состоятелен (состоятельность в смысле appurtenance). Философия есть ,episth¢mh tiV, некоторого рода состоятельность. qewrhtikh¢, которая делает возможным Jewre,i¢n, т.е. усмотреть нечто и усмотренное таким образом охватить и удерживать во взоре. Поэтому философия есть ,episth¢h Jewrhtikh¢. Что же, однако, философия охватывает взором?

Аристотель называет это prvtai ,acai¢ kai¢ ai¢ti¢ai, в переводе — "первые основания и причины", а именно — сущего. Первые основания и причины составляют Бытие сущего. Спустя два с половиной тысячелетия самое время задуматься над тем, что же общего у Бытия сущего с этими "основанием" и "причиной".

    В каком  смысле понимается Бытие, если "основание" и "причина" оказываются способны  наложить печать и завладеть  сущим-Бытием сущего?

Однако сейчас мы обратим внимание на другое. Упомянутое выше положение Аристотеля говорит нам, куда держит путь то, что со времен Платона называют "философией". Это положение сообщает нам, что такое философия. Философия есть некая состоятельность, позволяющая охватить сущее взором, причем усмотреть, что оно есть, поскольку оно есть сущее.

На вопрос, который должен придать нашему разговору плодотворное беспокойство и живость и указать ему направление пути, на вопрос "что есть философия" Аристотель уже ответил. Стало быть, наше обсуждение ни к чему. Оно подошло к концу, еще не начавшись. Нам, конечно, немедленно возразят, что высказывание Аристотеля о философии никак не может быть единственным ответом на наш вопрос. В лучшем случае это один ответ из множества других. С помощью аристотелевской характеристики философии можно, правда, представить и истолковать и мышление до Аристотеля и Платона, и философию послеаристотелевского времени. Однако нам с легкостью укажут на то, что сама философия и тот способ, каким она представляет собственную сущность, в последующие два тысячелетия многообразно изменялись. Кто станет это отрицать? Но мы не можем не упомянуть также, что философия от Аристотеля до Ницше именно на основании этих изменении и в них остается тою же. Ибо превращения служат залогом родства.

Этим мы вовсе не утверждаем, что аристотелевское определение философия имеет абсолютную значимость. Уже в ходе истории греческого мышления оно, являет собою лишь одно определенное истолкование греческого мышления и того, что ему задано. Аристотелевская характеристика философии ни в коем случае не может. Быть обращена назад, на мышление Гераклита и Парменида; напротив, аристотелевское определение философии есть вольное следствие и завершение раннего мышления. Я говорю "вольное следствие", поскольку нельзя думать, будто отдельные философии и эпохи философии происходят друг из друга в смысле неизбежности некоего диалектического процесса.

Что следует из всего сказанного для нашей попытки обсудить вопрос "что это такое — философия?" Прежде всего, одно: мы не должны придерживаться единственно лишь определения Аристотеля. Из этого заключаем другое: надо иметь представление и о более ранних и позднейших определениях философии. А затем? Затем, с помощью сравнительной абстракции, мы выявим общее во всех определениях. А затем? Затем, окажемся предельно далеки от ответа на наш вопрос. Почему все пришло к этому? Потому что, следуя только что упомянутому методу, мы чисто исторически собираем имеющиеся определения и растворяем их в некой общей формуле. Все это при наличии большой эрудиции и правильных установок действительно можно выполнить. При этом нам совсем не надо входить в философию, размышлять о ее сущности. Мы приобретаем таким образом разносторонние, основательные и даже полезные познания о том, какие представления складывались о философии в ходе ее истории. Но по этому пути мы никогда не дойдем до подлинного, т.е. достоверного ответа на вопрос "что это такое — философия?" Ответ может быть только философствующим ответом, ответом, который как отзыв, как ответное слово философствует в себе. Как же мы должны понимать это положение? Каким образом ответ, и именно как ответ, как отклик, может философствовать? Я попытаюсь сейчас предварительно прояснить это с помощью нескольких замечаний. То, что я имею в виду, будет в нашем разговоре постоянным очагом беспокойства. И даже пробным камнем, позволяющим судить, может ли наш разговор стать истинно философским. Последнее же — никак не в нашей власти.

Соответствие, которое соответствует Бытию сущего.

Когда ответ на вопрос "что это такое — философия?" является философствующим? Когда мы философствуем? Лишь тогда, очевидно, когда вступаем в разговор с философами. Это предполагает, что мы говорим с ними о том, что они обсуждают. Это проговаривание друг с другом того, к чему, собственно, все снова и снова как к одному и тому же обращаются философы, есть речь, l¢egein в смысле diale¢gesJai, речь как диалог. Обязательно ли диалог является некоей диалектикой и когда, — это мы оставляем открытым.

Одно дело констатировать и описывать мнения философов, и совсем другое — говорить с ними о том, что они традиционно обсуждают, о чем они повествуют

Положим, к философам обращается Бытие сущего, чтобы они рассказали, что такое сущее как сущее: тогда и к нашему разговору с философами те же должно обращаться Бытие сущего. Мы сами, с помощью своего мышления, должны пойти навстречу тому, на пути к чему находится философия. Наша речь должна соответствовать тому, что взывает к философам. Когда это соответствование удается нам, тогда мы в подлинном смысле отвечаем на вопрос "что это такое — философия?" Немецкое слово "antworten" ("отвечать на") означает собственно то же, что "entsprechen" ("соответствовать"). Ответ на наш вопрос не исчерпывается высказыванием, устанавливающим, что следует понимать под "философией". Ответ есть не ответное высказывание (n'est pas une reponse), а скорее соответствие, которое со-ответствует Бытию сущего. Возможно, нам сразу захочется знать, что характеризует ответ в смысле соответствия. Однако в том-то и дело, что мы попадаем в соответствие прежде, чем выстраиваем соответствующую теорию.

Ответ на вопрос "что такое философия?" состоит в нашем соответствии тому, к чему философия держит путь. А это есть Бытие сущего. В таком соответствии мы с самого начала вслушиваемся в то, что уже передала нам философия, понятая по-гречески. Поэтому мы попадаем в соответствие, т.е. отвечаем на наш вопрос, только если продолжаем разговор с тем, во что нас предает, т.е. высвобождает, философская традиция. Мы находим ответ на наш вопрос о философии не в почерпнутых из истории определениях философии, а в разговоре с тем. что было передано нам традицией как Бытие сущего.

Путь к ответу на наш вопрос является не разрывом с историей, не отрицанием истории, но — усвоением и преобразованием того, что передает традиция. Такое отношение к истории имеется в виду под "деструкцией". Смысл этого слова ясно изложен в «Бытии и времени». Деструкция означает не разрушение, а упразднение, разбор, отстранение накопившихся в истории высказываний об истории философии. Деструкция означает: раскрыть свои уши, освободить слух для того, что говорит нам в традиции как Бытие сущего. Внимая этому зову, мы попадаем в соответствие.

Однако уже когда мы говорим это, появляется сомнение, Оно состоит в следующем: разве мы должны стараться достичь соответствия с Бытием сущего? Разве мы, люди, не находимся уже в таком соответствии, и не только de facto, а по своей сути? Не является ли это соответствие основной чертой нашего существа?

Это поистине так. А если так, то мы не можем более говорить, что должны сначала попасть в соответствие. И все-таки говорим мы это по праву. Ибо хотя мы всегда и всюду пребываем в соответствии с Бытием сущего, зову Бытия мы внимаем редко. Соответствие с Бытием сущего остается нашим постоянным местопребыванием. Однако специальной и проводимой нами установкой поведения оно становится лишь изредка. Только когда это происходит, мы впервые собственно соответствуем тому, с чем „имеет дело философия, держащая путь к Бытию сущего Соответствие бытию сущего и есть философия, однако же тогда, и только тогда, когда это соответствие осуществляется, а тем самым раскрывается и расширяет свое раскрытие. Это соответствие осуществляется по-разному, в зависимости от того, как говорит зов Бытия, услышан ли он или нет, высказывается ли услышанное или замалчивается. Наш разговор может дать повод подумать об этом.

Философия Платона и Аристотеля.

То, что я пытаюсь сейчас сказать, есть лишь предисловие к разговору. Все изложенное я хотел бы вернуть к тому, что было затронуто нами в связи со словами Андре Жида о "прекрасных чувствах". Filosoji¢a есть самостоятельно выполняемое соответствие, которое говорит, поскольку внимает зову Бытия сущего. Это соответствие прислушивается к голосу Бытия. То, что взывает к нам как голос Бытия, располагает наше соответствие. "Соответствие" означает, следовательно: быть расположенным, ^etre dispose¢, и именно Бытием сущего. Dis-pose¢ означает здесь буквально следующее: расположенное порознь, проясненное и тем самым поставленное в отношение к тому, что есть. Сущее как таковое располагает речь таким образом, что она настраивается (accorder) на Бытие сущего. Соответствие является настроенным обязательно и всегда, а не лишь иногда и случайно. Оно есть некая настроенность. И только на основе настроенности (disposition) повествование соответствия получает свою точность, свою расположенность.

В качестве настроенного и расположенного (als ge-stimmtes und be-stimmtes) соответствие действительно существует в некотором настроении. Тем самым наше поведение так или иначе организовывается. Понимаемое таким образом настроение не является музыкой случайно всплывших чувств, которые лишь сопровождают соответствие. Когда мы характеризуем философию как настроенное соответствие, мы ни в коей мере не хотим вручить мышление случайным переменам и колебаниям чувств. Речь идет единственно о том, чтобы указать, что всякая точность повествования укоренена в расположении соответствия, correspondance, как я говорю — во внимании зову.