4. «Железная клетка» или трудовая этика

      В «Протестантской этике и духе капитализма» Вебер проследил, ка-

      ким образом «трудовая этика» протестантского христианства и возникновение капиталистической, рыночной экономики взаимно подпитывали друг Друга. Он стремился показать, что христианская этика поощряла капитализм как естественное самовыражение. В конце этого исследования он воспользовался знаменитым ныне образом, чтобы описать возможное будущее. Это образ «железной клетки». Эта клетка, размышляет Вебер, становится для нас хитрой западней, ибо она построена, пусть и непроизвольно, самими людьми. Мы заключаем себя в тюрьму, предполагал Вебер, из которой нет выхода. По иронии судьбы, мы совершаем это благодаря своей же проницательности, рассудительности и рациональности — воистину, благодаря своему же «успеху» и «прогрессу». Вебер завершает свой прогноз словами: «Никто не знает, кто будет обитать в этой клетке в будущем, и не восстанут ли в конце этой страшной эволюции совершенно новые пророки, и не воскреснут ли великие древние идеи и идеалы, а если не случится ни того и ни другого, то не восторжествует ли механизированное окаменение, приукрашиваемое каким-то судорожным самомнением. Ибо о последней стадии этой культурной эволюции поистине может быть сказано: «Специалисты без духа, сенсуалисты без сердца; ничтожество воображает, что достигло уровня цивилизации, недоступного никогда прежде».

      Веберовская символика железной клетки материализовалась  не из воздуха. Его социологическая методология убеждала его в правильности этого символа. Будучи мыслителем, стремившимся к научному понимании общества, Вебер выше всего ценил объективное описание. Он подчеркивал, как важно понимать общество, каково оно есть в действительности, а это влечет за собой отказ от резких оценочных выводов. Он пытался выяснить, как социальные институты — например бюрократия — работают в действительности. Он ставил акцент на вопросы о том, как функционирует бюрократия, какова ее структура, каковы роли, исполняемые внутри нес. Такой анализ, по его убеждению, можно проводить, не решая, благо бюрократия или ало. И в самом деле, прежде чем выносить осмысленные ценностные суждения, свое слово должно сказать объектив-нос описание.

      Кроме того, Вебер подчеркивал, что при  таком изучении человеческой деятельности один из важнейших вопросов — это вопрос о том, как в человеческих ситуациях проявляются смысл и цель. Особенно Вебер был заинтригован «рациональностью», функционирующей в социальных взаимодействиях. В качестве примера снова воспользуемся бюрократией: к прежним вопросам добавились бы вопросы о том, какие человеческие цели порождают бюрократические структуры, какие типы мышления характерны для бюрократических институтов. И снова Вебер указывал на то, что для человека, заинтересованного В описательном, научном понимании, без которого невозможно совладать с будущим, здесь необходимы не оценки, а прежде всего объективность.

      Подход  Вебера можно уподобить лезвию ножа. Отстаиваемый им тип исследования приложим к любой человеческой деятельности. Более того, такое исследование сделает эту деятельность относительной, ибо будет рассматривать се не только изнутри, но также и в контексте, который выявляет многообразные человеческие обычаи и точки зрения. Это многообразие включает в себя и различные суждения о добре и зле, справедливом и несправедливом. Одним из следствий этого является то, что в рамках методологической схемы Вебера ни одна точка зрения не может притязать на абсолютную моральную истинность. Мы выносим нравственные суждения, и Вебер знал, что жизнь устроена так, что иначе и быть не может. Этим суждениям зачастую свойственны притязания на абсолютность, но Вебер полагал, что вполне вероятен «вечный конфликта между различными взглядами на добро и зло, принадлежащими различным обществам. «Не существует, — утверждал он, — никакой (рациональной или эмпирической] научной методики, которая обеспечила бы нас решением этих вопросов». Вебер считал, что этот вывод придает нашему существованию трагичный характер.

      Некоторые опровергали Вебера. Дело не только в том, что его методология явно подрезала их собственные абсолюты; представлялось также, что Вебер проявляет непоследовательность, отводя привилегированное место своему подходу, свободному якобы «от ценностных суждений». Вебер, однако, ясно сознавал, что его подход подразумевает определенные ценностные установки. Так, он подразумевает убежденность в ценности объективизма, без которого, по его мнению, нам не обойтись даже в том случае, если невозможно философски доказать, что он является важнейшим фактором человеческой жизни. Со своей стороны Вебер стремился неукоснительно следовать избранному методу, каковы бы ни были его выводы. При этом оказывались поколебленными некоторые популярные допущения и надежды, но Вебер утверждал, что устранение иллюзий куда лучше, чем слепота.

      Другая  важная особенность учении Вебера — его пристальное внимание к «идеальным типам». Вебер считал себя эмпириком, но находил полезным очищение данных для достижения ясности относительно основных структур человеческого опыта. Воспользуемся еще раз примером с бюрократией. Вебер не останавливался на описании случаев из жизни. Он также выводил из них чистые формы, или модели, бюрократии, которые позволяют нам максимально отчетливо увидеть свойства и тенденции, образующие ее логическое ядро. Совпадающей с идеальным типом бюрократии, подчеркивал Вебер, возможно, вообще не существует. Но, уловив идеальную форму, мы сможем лучше узнавать и различать то, с чем сталкиваемся в опыте.

5. Факты и последствия

      Первоочередная  задача ответственного социолога — особенно, считал Вебер, если он к тому же еще и профессор — предъявлять людям «неудобные факты». Такие факты подрывают традиционную мудрость. К числу самых неприятных Вебер относил тот факт, что человеческий опыт и рациональность нередко приводят к непреднамеренным последствиям. Мы намереваемся сделать одно только затем, чтобы обнаружить — часто слишком поздно и к нашему прискорбию, — что получилось совсем другое. Поэтому, как показывает образ железной клетки, человеческое существование зачастую не только иронично, но и трагично.

      Неудобство  непреднамеренных последствий в  значительной мере заключается в  том, что они делают жизнь куда более сложной, чем нам кажется  на первый взгляд. Так, железная клетка несомненно обладает неприятными свойствами, однако в то же время она по-своему уютна и привлекательна. Предметы нашего желания и нашей неприязни часто не отделены, а иногда и не отделимы друг от друга. Например, жители Южной Калифорнии были бы не прочь дышать чистым воздухом, но многие ли из них пожелают или даже смогут расстаться со своими автомобилями? Существуют и другие решения этой проблемы, и никто не решит се в одиночку, но они в любом случае изменят чей-нибудь образ жизни. В итоге стечение обстоятельств может привести к тому, что калифорнийцы так и останутся в железной клетке с отравленным воздухом. Вебер приводит другой пример, но его смысл тот же самый: «Существующий строй неразрывно привязан к техническим и экономическим условиям машинного производства, которое определяет жизни всех индивидов, рождающихся внутри этого механизма, а не только тех, кто прямо заинтересован в экономическим приобретением. Возможно, индустрия будет определять их жизнь до тех пор, пока не сгорит последняя тонна каменного угля».

      Одним из заключительных выступлений Вебера стала лекция «Политика как профессия». Излагая свои взгляды в университете Мюнхена — в мире, обезображенном опустошительной войной, в стране, угнетенной военным поражением, в городе, ставшем свидетелем революции и контрреволюции, — Вебер остался верен себе и вскрыл ряд неудобных фактов. Одним из них стало его мнение о том, что «впереди нас ждет не цветение лета, но полярная ночь, суровая ледяная тьма, вне зависимости от того, какая группа справит внешний триумф». Разбавляя свои метафоры, он заключал: «Политика — это упорное и медленное бурение твердых пластов».

      Термином  «политика» Вебер обозначает «руководство, или участие в руководстве, политического объединения, стало быть, в наши дни — государства». Пользуясь этим подходом, он высказывает мнение, что ключевой проблемой является определение государства. Указывая на первый из нескольких неудобных фактов, Вебер утверждал, что, «говоря социологически, государству невозможно дать определение, исходя из его целей». Говоря социологически, политические режимы имеют множественные цели. Невозможно определить, что есть государство, фокусируя внимание на его задачах. Это неудобство, однако, не означает, что государство вообще не поддастся определению, хотя оказывается, что возможное определение сообщает нам об очередном неудобном факте. Вебер говорил, что определить «современное государство социологически можно лишь с точки зрения присущих ему, как и любому политическому, специфических средств, а именно использования физической силы».

      Государство, а посему и сфера политики, —  это нечто большее, чем «человеческая  общность... на данной территории». Оно, настаивал Вебер, — это еще и «отношение между господствующими и подчиненными, отношение, поддерживаемое средствами легитимного (то есть считающегося легитимным) насилия». Как бы нам ни хотелось, чтобы было по-другому, заключает он, но «решающим средством в политике является насилие». Вебер имел в виду не то, что политика — лишь синоним насилия. Не хотел он и вскормить породу воинствующих политических вождей. Он верил, что, каковы бы ни были цели, при всем их благородстве существование государства зависит от его способности использовать и контролировать силу. И политические вожди, и рядовые граждане, предупреждает Всбер, упустили этот неудобный факт из виду, забыв об опасности.

      Государств  без лидеров не существует, и функция политического лидера заключается в том, чтобы управлять государством и служить ему со страстью и трезвым расчетом. Призвание политического лидера — обеспечить сохранение и процветание родного государства. Поступаться этими целями — значит предавать политику как призвание. Вебер противопоставлял свою «этику ответственности» «этике конечных целей». Один из постулатов последней, замечает он, требует делать то, что должно, и пусть будет, что будет. Такой взгляд обладает носледователыюстью и связностью, обеспечивающими его цельность, но Вебер также полагал, что политическая – ответственность и этика конечных целей не легко совместимы. Политический лидер едва ли может позволить себе полагаться па Божью волю, так как насилие столь прочно укоренилось в самом сердце политики.

      Безусловно, политический вождь может непреклонно  придерживаться своих убеждений и пытаться делать, что должно. Такая позиция может быть наивысшей самореализацией, если политика становится призванием человека. И все же эта решимость и это суждение обязаны сознавать политическую ответственность, которая исключает принцип «Полагаемся на Бога», — даже если этот лозунг начертан на деньгах государства. Политическое призвание, допускает Вебер, может наделять «ощущением власти», но ни один человек, «ищущий спасения души — и своей и чужих (предостерегает Вебер) — не должен... стремиться к нему на поприще политики». Отчасти, по его мнению, это обосновывается следующим образом: «Никакая этика в мире не может спрятаться оттого факта, что во множестве случаев достижение «благих» целей должно оплачиваться ценой сомнительных, с моральной точки зрения, или попросту опасных средств с учетом возможности или даже вероятности дурных последствий. Ни одна этика в мире не позволяет заключить, когда и насколько благое намерение «оправдывает» этически опасные средства и последствия». Вебер хотел вдохновить молодых политиков, не поступаться реализмом, и рекомендовал своим слушателям не считать политику своим призванием до тех пор, пока они не уверятся в том, что смогут выстоять и даже победить вопреки этой двусмысленности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

      Макс  Вебер полагал, что в человеческой жизни господствует так называемое «расколдовывание (разочаровывание) мира». Этим термином он обозначал убеждение, согласно которому «не существует таинственных, неисповедимых сил, которые вступают в игру, но напротив, человек в принципе способен стать хозяином всех вещей с помощью рассудка». Сели Вебер в известной мере и не был согласен с этой точкой зрения, то его социология показывает, что у нас есть все основания быть разочарованными в наших человеческих силах, ибо они способны заточить нас в клетку.

      Учение Вебера ориентировалось не столько на предсказание, сколько на диагноз. Он не считал, что ученому подобает выступать с суждениями о добре и зле, хотя как для индивидуума и гражданина эта ответственность имела для него неизмеримое значение. Его социологические теории заставили его усомниться в том, что философы способны на нечто большее, нежели на субъективные мнения по таким вопросам. «Возможные в конечном счете мировоззрения непримиримы, — думал он, — а поэтому их борьба не может быть доведена до окончательного разрешения».

      Но  в этих обстоятельствах, продолжал подчеркивать Вебер, «необходимо сделать решающий выбор». Роль, которую в этой ситуации может превосходно съиграть философская рефлексия, считал он, — это настойчивый призыв к людям быть

      готовыми отдать отчет о «высшем смысле» их поведения. Побуждая идеи ясно мыслить о том, что они обираются делать и почему, он не предлагает панацеи — далеко нет. Но это прояснение вовсе не «безделица». Такая попытка, заключал Вебер, «служит «нравственным» силам», поощряя «чувство ответственности».

       СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 

1. Андриевский А.П. Всемирная философия. ХХ век.-Минск,2004 г.
2. Философия. Учебное пособие для высших учебных заведений под ред. проф. Кохановского В.П. – Р.-на-Д.,2004 г.
3. Зотов А.Ф. Современная западная философия. – М.,2001 г.
4. Антология мировой философии . 2т.т. – М.,1970 г.