Анализ форм общественного сознания

Отношения науки (частных наук) и философии являются предметом дискуссии.

Философия нередко  претендует на то, чтобы быть чем-то большим, чем наука, её началом и  итогом, методологией науки и её обобщением, теорией более высокого порядка, метанаукой(наукой о науке, наукой, обосновывающей науку). Наука существует как процесс выдвижения и опровержения гипотез, роль философии при этом заключается в исследовании критериев научности и рациональности. Вместе с тем, философия осмысливает научные открытия, включая их в контекст сформированного знания и тем самым определяя их значение. С этим связано древнее представление о философии как о царице наук или о науке наук.

Однако даже при отсутствии возможности претендовать на роль науки наук, философия может  рассматриваться как наука, имеющая  дело с более высоким, вторичным  уровнем обобщения, воссоединяя  частные науки. Первичный уровень  обобщения приводит к формулированию законов конкретных наук, а задача второго — выявление более общих закономерностей и тенденций. Надо иметь в виду, что новые открытия в области частных наук могут приводить к утверждению как научно-философских выводов, так и философской ветви, представляющей иррационалистические спекуляции. Также сама философия может влиять на частные науки, как положительно, так и негативно.

Нужно также  отметить, что история философии — это гуманитарная наука, основной метод которой — толкование и сравнение текстов.

Ответ на вопрос о соотношении ненаучного знания и философии связан с вопросом о соотношении философии и  феномена «заблуждающегося разума». Этот момент необходим с исторической точки зрения в силу самого характера  процесса познания, из-за неполноты  знания о предмете с одной стороны  и стремлением объяснить его, предугадать точное знание (сформулировать гипотезу) — с другой. Он свойственен любому способу познания, в том числе и науке. Философия также не может быть гарантирована от заблуждений.

Отношение философии  и паранауки. Многие приверженцы концепции постмодернизма и другие авторы призывают использовать любые учения вплоть до мистики, суеверий, магии, астрологии и т. д., лишь бы это оказывало терапевтическое действие на современное больное общество и индивидов; примером могут служить работы Пола Фейерабенда. Однако подобная позиция абсолютной нейтральности научного мировоззрения к псевдонауке ведёт к интеллектуальному анархизму. Наиболее велико влияние паранауки становится именно в критические моменты развития общества, так как каждый индивид стремится свалить груз ответственности за принятие решений и уйти от необходимости делать свой выбор. Статус и общекультурное значение рационалистической и научной философии не совместимы с псевдонауками. 
 

3.Философия политики

3.1Философия политики востока и запада

Филос. интерпретация наиболее общих оснований, границ и возможностей политики, соотношения в ней объективного и субъективного, закономерного и случайного, сущего и должного, рационального и внерационального. Вопрос об основаниях политики имеет ту трудность, что эти основания различны на Востоке и на Западе, в традиционном и современном обществах. На Востоке, как и в традиционном мире вообще, основным вопросом политики является вопрос об обеспечении общественного порядка и ограждении общества от хаоса. Как обеспечить порядок, стабильность и преемственность — вот проблема традиционной политической философии. В модернизированных обществах Запада делается акцент не на порядке вообще, а на способах обеспечения демократического порядка. Вместо дилеммы «порядок или хаос», обсуждается дилемма «демократический или авторитарный порядок».

Т.о., если на Востоке политика выступает как процедура обеспечения порядка, носители которого заранее известны (т.к. речь идет о наследственной власти и сословном закреплении общественных функций), то на Западе — как процедура открытия того, кому (какой партии, президенту и т.п.) предстоит управлять на основе мандата доверия, полученного от избирателей. В философско-методологическом смысле это означает, что политический мир на Востоке «подчиняется законам жесткого «лапласовского» детерминизма, тогда как на Западе — стохастическим принципам, включающим риск и неопределенность не в качестве отклонения и эксцесса, а в качестве правила.

 
Наряду с этой дилеммой предопределенного — неопределенного (стохастического) Ф.п. занимается и традиционной философской дилеммой — номинализм — реализм. Политический мир на Востоке раскрывается в парадигме «реализма» — примате общего над индивидуальным. Вне такого примата не может быть решена главная проблема — торжество порядка над хаосом. Политический мир на Западе раскрывается в парадигме номинализма: если избиратели вместо того, чтобы вести себя как автономные индивиды, самостоятельно делающие свой выбор, будут всего лишь отражать коллективную групповую (классовую) сущность или волю, то политический процесс утратит характер процедуры открытия, т.к. в этом случае большинство и меньшинство будут заранее известны. Наконец, Ф.п. решает вопрос о статусе политического и мере его автономии по отношению к др. сферам общественной жизни. В парадигме базисно-надстроечного детерминизма политика не имеет самостоятельного значения. Это экономикоцентристское предубеждение характерно не только для марксизма, но и для либерализма. Либеральная классика исходила из того, что гражданский респектабельный образ жизни — это неполитический образ жизни: уважающие себя граждане предпочитают решать свои проблемы самостоятельно, не возлагая на власть особых надежд. Постулаты теории рационализации и модернизации связаны с видением политики как искажающего его, иррационального фактора, нарушающего правила эквивалентного обмена. Политика воспринимается как уловка и прибежище тех, кому нечего предложить другим в рамках обмена и кто сомневается в своих способностях выдержать конкурс естественного рыночного отбора. С этим, в частности, связаны различия вост. и зап. традиций и в оценках политики как таковой, и в оценках «слабых» и «сильных». 

На Востоке политика занимает ведущее место в иерархии общественных практик, и слабые, нуждающиеся в защите и покровительстве власти получают признание в духе презумпции «блаженства нищих духом». «Сильные» же находятся на подозрении по причине своих возможностей вести независимое от верховной власти существование и склонности тяготиться ею.

 
Напротив, на Западе и политика, и те, кто апеллирует к ней в поисках защиты и покровительства, удостаиваются совсем др. оценок — в качестве носителей импульсов, враждебных принципам гражданского порядка и самодеятельности. Отсюда ведет свое происхождение либеральный принцип гос-ва — минимум вмешательства политики в нормальные гражданские отношения.

 
Еще одно различие статуса политики на Востоке и на Западе может быть проведено по технологическому критерию. На Западе политика со времен Н. Макиавелли выступает как торжество технологического принципа отношения к миру: последний может быть преобразован с помощью политики. В этом смысле политику можно определить как вид рисковой (негарантированной) деятельности, посредством которой люди могут улучшать свои позиции и статус в обществе. Т.о., политика выступает под знаком иначе-возможного — как альтернатива унаследованному и сложившемуся. Прометеев человек Запада, чувствующий себя великим маргиналом Вселенной, природные нормы и ограничения которого ни к чему его не обязывают, дает и политике социоцентричную интерпретацию — это сфера похищенной у богов человеческой свободы.

 
На Востоке политическое влияние космоцентрично: политика не нарушает космический порядок, а воплощает его в особых, ей свойственных формах. Поэтому политическое законопослушание на Востоке воспринимается не в юридическом, а в космоцентричном аспекте — как следование высшему, сакральному порядку. На Западе человек политический, напротив, представляет собой разновидность технологического человека, имеющего претензию менять мир. 

Особая  проблема Ф.п. — проблема соотношения  политического и неполитического, напрямую связанная с пониманием предмета и объекта политической теории. Ф.п. сталкивается здесь с конфликтом двух парадигм, которые по имени их современных представителей на Западе можно назвать, соответственно, парадигмой М. Фуко и парадигмой Г. Бэккера. Первый полагал, основываясь на традициях фр. этатизма, что власть локализуется в собственно политической сфере и в превращенных формах является нам всюду: в повседневных иерархиях обучающих и обучаемых, управляющих и управляемых, старших и младших и т.п. Поэтому наука о власти, если она не желает быть мертвой иллюзией, должна всюду раскрывать источники властного насилия, нарушающего спонтанность жизни. В этом свете главной проблемой Ф.п. становится вопрос о соотношении формальных и неформальных, легитимных и теневых практик власти. Предметом политической науки, т.о., оказывается властное измерение любых сфер общественной жизни, и сама она выступает как междисциплинарная теория, объединяющая политическую психологию, политическую экономию, этику, демографию, культурологию и т.п. 

Совсем  иначе предмет политической науки  предстает в парадигме Бэккера. Этот представитель чикагской школы склонен расширительно толковать либеральный принцип «гос-во-минимум», полагая, что развитие нормального гражданского общества сопровождается непрерывным поэтапным сокращением прерогатив власти. Здесь, как видим, либеральная традиция смыкается с марксистской, в лоне которой вызрела теория «отмирания» гос-ва и политики.

 
Характерно, что циклы политической жизни на Западе характеризуются сменой фаз: социал-демократической (кейнсианской), ориентированной на модель «большого» социального гос-ва, что больше отвечает парадигме Фуко, и либеральной (монетаристской), ориентированной на модель «гос-во-минимум», что отвечает парадигме Бэккера. По-видимому, наиболее корректным истолкованием соотношения указанных парадигм был бы принцип дополнительности.

 
Если отношения политики и экономики можно, с определенных позиций, трактовать как отношения искусственного (умышленного) и спонтанного (самоорганизующегося) порядков, то отношения политики и морали могут быть истолкованы как отношения двух несовпадающих видов рациональности: по цели и по ценности (М. Вебер). В первом случае доминирующим оказывается принцип эффективности (цель оправдывает средства), во втором — аутентичности, «подлинности». Хотя аутентичность труднее верифицировать в опыте, нежели эффективность, в долгосрочном плане критерий нравственной аутентичности, несомненно, «работает» и теоретически и практически.

 
Характерно, что аналитики, оценивающие перспективы тоталитарных режимов, исходя из принципа политической эффективности, неизменно предрекали им долгую жизнь и преимущества перед «хрупкими демократами». Напротив, те, кто оценивал перспективы режимов, основываясь на критической способности нравственного суждения, оказались лучшими пророками. Субстанциональный (аристотелевский) подход нравственной философии, трактующий политику в терминах естественного блага и неотчуждаемых прав человека, оказывается не менее эффективным, чем функционально-технологический (макиавеллиевский) подход. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Философия права. 

У древних  философия сливалась с наукою вообще; она была для них наукой, объединяющей отдельные познания, изучающей  то, что всем им обще. Так, у Аристотеля философия обнимает собою и математику, и физику, и этику, и поэтику. Но так называемая им первая философия (), которой древне его комментаторы придали название метафизики (потому что она следовала за физикой), имела своим предметов изучение основ или принципов всего сущего. Этому названию метафизики, указывающему лишь на порядок отдельных учений Аристотеля, придали позднее значение знания сверхчувственного. В Англии и до сих пор философия как у Аристотеля, обозначает науку вообще. Но на континенте, и особенно в Германии, под философией разумеют особое знание, знание сверхчувственное , или сверхчувственности самого источника знания. В первом случае под философией разумеют познание сверхчувственного, напр., явлений духа, первопричин мировых явлений, абсолютного, в противоположность

познанию  относительных явлений материальной природы. Во втором случае философия  может иметь своим предметом  то же, что и эмпирические науки, но только под условием познания помимо чувственного опыта. При таком понимании, установившемся со времен Хр. Вольфа, о  каждом предмете может быть две науки: эмпирическая, черпающая свое знание из чувственного опыта, и философская  – из сверхчувственного познания. Так, напр., на ряду с эмпирическим естествознанием  образовалась философия природы, на ряду с опытной психологией –  философская или рациональная и  т.д.

Так как  право есть явление не материальной, внешней природы, а продукт духовой  деятельности человека, оно издавна  относилось к предметам философского исследования. выяснение идеи права, определение его источника и  тому подобные общие вопросы рассматривались  в так называемой практической или  этической философии. Но отдельной  философии права не было ни в древности, вообще не знавшей дробного разветвления человеческого знания, ни в средние  века, когда и этика почти всецело  поглощалась богословием. Не ранее XVII века образуется особая философская наука о праве.