Автор работы: Пользователь скрыл имя, 07 Марта 2010 в 21:38, Не определен
Введение
1. Идеал естествознания
2. Крушение
3. Остановил Солнце, двинул Землю
4. Коперник и общенаучная революция
5. Развенчанный Птолемей
Заключение
Список лителатуры
ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНСТВО ПО
ГОУВПО «Удмурдский
По дисциплине «Концепция современного обществознания»
На тему «Коперник
и Птолемей»
Выполнил студент:
Гр.ФиК 080105-11 (К)
Проверил: Старший
препадоватеь
Введение 3
1. Идеал
естествознания
3. Остановил Солнце,
двинул Землю
4. Коперник и общенаучная
революция
5. Развенчанный
Птолемей
Заключение
Список лителатуры
Птолемей создал естественнонаучную теорию, которая более тысячелетия претендовала на абсолютную истинность. Коперник открыл человечеству глаза на то, что научная истина еще отнюдь не составляет истины абсолютной. На базе давно известного, давно устоявшегося эмпирического материала Коперник предложил великую теорию, в корне отличную от великой теории Птолемея. Отсюда берет истоки традиция недооценивать значение творчества Птолемея, противопоставлять «ненаучности» Птолемея подлинно научные взгляды Коперника. Но кто и как способен удостоверить подлинную научность в ходе рождения и становления новых смелых идей?
Нам хотелось бы заявить в полный голос, что Птолемей и Коперник — две личности, не уступающие друг другу по значению в реальном историческом процессе развития естествознания. Их имена не должны противопоставляться, они должны стоять рядом как символы двух величайших достижений естественнонаучной мысли. Нам хотелось бы одновременно подчеркнуть, что не только Птолемей, но даже и Коперник отнюдь не были единоличными творцами общенаучных революций. Оба они стали авторами научных представлений, переживших многие столетия, оба активно способствовали выработке нового стиля мышления, однако общенаучные революции — относительно краткосрочные этапы перехода науки на новые рельсы, определяющие формирование иных исторических типов науки, — происходили не только благодаря деятельности гениальных ученых, но и в силу вызревания необходимых условий, наступающих в связи со всем ходом социально-экономического развития человечества.
Особенно непросто обстоит дело с анализом творчества Птолемея.
«Альмагест» Клавдия Птолемея — научное произведение, значение которого нельзя по достоинству оценить в прокрустовом ложе одной лишь истории астрономии. Роль Птолемея в процессе становления естествознания уникальна. Она не знает себе равных. Какие бы новые обстоятельства его работы ни были извлечены на суд общественности, какие бы аспекты его деятельности ни подвергались сегодня критике, место Птолемея в истории мировой науки навечно останется столь же незыблемым, как место Менделеева, Ньютона, Коперника или Евклида.
Дело, разумеется, не только в той счастливой случайности, что труд Птолемея не затерялся в раннем средневековье и полностью дошел до наших дней в византийских списках и арабских переводах. Сравнительный анализ различных источников дает известное представление и о многих других крупных сочинениях древности как до, так и после Птолемея. Суть заключается в самом характере этого уникального сочинения.
Сколь бы древними ни были пласты человеческой культуры, которые лопата археолога вырывает время от времени из пучины забвения, следы пытливости человеческого разума предстают перед нашим взором всегда и повсеместно.
Древние народы Армянского нагорья были, по-видимому, среди первых, кто не только заметил взаимосвязь между движением Солнца по эклиптике и временами года, но и закрепил положение эклиптики среди звезд путем выделения «круга зверей» — зодиакальных созвездий. С точки зрения рождения научных понятий в высшей степени поучительно, что в Мезоамерике, подле экватора Земли, практика наблюдений за небесными светилами была совершенно иной, и там вообще не возникло понятия эклиптики: времена года фиксировались по уклонению в полдень Солнца от зенита. В разных концах мира древние люди возводили шедевры научно-технической мысли: Стоунхендж, египетские пирамиды, Храм надписей в Паленке, акведук Эвпалина и много, много иных.
Вырвавшаяся несколько вперед в своем развитии греко-римская цивилизация на стыке Европы, Азии и Африки впервые взяла на себя на рубеже нашей эры труд в письменном виде подвести предварительные итоги развития Ойкумены. Античность стала эпохой гигантских по размаху обобщающих трудов. К ним можно отнести философские сочинения Аристотеля, «Начала» Евклида, «Географию» Страбона, «Естественную историю» Плиния Старшего, медицинские труды Галена и, наконец, «Синтаксис» Птолемея, который чаще известен под арабским названием «Альмагест».
Мы характеризуем то или иное историческое лицо эпитетом великий лишь в том случае, если в своей сфере деятельности ему удалось наиболее полно выразить сущность эпохи. Великий Птолемей с успехом свел воедино и изложил на языке математики астрономические представления поздней античности. При этом сам он как человек остается для нас почти совершенно безликим. Его биография, как могли убедиться читатели настоящей книги, - сплошное белое пятно.
О. Нейгебауэр
пишет в книге «Точные науки в древности»:
«Как однажды сказал Гильберт, значение
научной работы можно измерить числом
публикаций, чтение которых становится
ненужным после этой работы» (1). Он делает
свое замечание именно в той связи, что
после «Начал» Евклида и «Альмагеста»
Птолемея для исследователей (не беря
в расчет, конечно, историков науки) отпала
необходимость в чтении вообще всех предшествующих
книг по математике и астрономии.
Ни у кого не вызывает возражений, что Птолемей в «Альмагесте» впервые изложил в связной форме астрономическую картину мира. Однако значение «Альмагеста», как мы уже подчеркнули раньше, несравненно глубже.
Если Плиний Старший остановился на уровне систематизированных описаний, т. е. на относительно низком, предварительном этапе естественнонаучной деятельности, и если Евклид ограничивался собственно математикой, т. е. аппаратом, формализованным языком научного анализа, поскольку математика сама по себе не принадлежит к естествознанию, то Птолемей впервые в истории человечества дал бросающийся в глаза образец развернутой, математизированной, полнокровной естественнонаучной теории.
Она охватила широкий круг проблем и обобщила громадный эмпирический наблюдательный материал. Она имела очевидную прогностическую ценность и широко использовалась на практике. В сущности, теория Птолемея для своего времени отвечала самым строгим критериям научности, выработанным наукой XX в. Она заняла место своего рода эталона для всего естествознания. А Птолемей в качестве автора этой теории по справедливости может быть причислен к сойму классиков естествознания. Именно после труда Птолемея астрономия приобрела то «поистине уникальное положение, которое она занимает среди других наук» (2).
Характерно, что ни упомянутые нами Евклид, Страбон, Плиний, ни многие другие античные мыслители никак не повлияли на мировоззренческие установки раннего христианства. И в то же самое время христианская церковь принуждена была считаться с взглядами язычника Птолемея. Разумеется, после многовековых диспутов они были деформированы, адаптированы, тщательно подогнаны к приемлемой для религии форме. Однако факт остается фактом: религия использовала убедительно обоснованную естественнонаучную теорию Птолемея в собственных целях и, в конечном счете, не рискнула пойти, как требовали некоторые, на открытую конфронтацию с идеями этого язычника.
Таким образом, Клавдий Птолемей и в его лице античная астрономия преподнесли всему естествознанию предметный урок. Птолемей первым в исполинском масштабе продемонстрировал великое искусство полноценно описывать природные явления на языке математики — на кине-матико-геометрической модели.
К сожалению, всякая медаль имеет обратную сторону. Вследствие существования теории Птолемея стала окончательно узаконенной появившаяся задолго до него убежденность в реальности разделения Космоса на два мира: надлунный и подлунный. В надлунном мире царил Логос, божественный порядок, птолемеева гармония. Его изучение составляло предмет великой и рано обособившейся научной дисциплины — астрономии. Подлунный же мир отличался аморфностью, беспорядком и изменчивостью. Он достался в удел прозябающей физике, точнее говоря, еще слабо расчлененной «натуральной философии».
А. Койре (3) задается вопросом: почему греческая наука не создала физику, И дает на него ясный ответ: она к этому не стремилась, поскольку была уверена в невозможности добиться успеха.
«Действительно, — пишет А. Койре, — создать физику в нашем смысле слова, а не в том, как ее понимал Аристотель, означает применить к действительности строгие, однозначные, точные математические, и прежде всего геометрические, понятия. Предприятие, прямо скажем, парадоксальное, так как повседневная действительность, в которой мы живем и действуем, не является ни математической, ни математизируемой. Это область подвижного, неточного, где царят «более или менее», «почти», «около того» и «приблизительно»... Отсюда следует, что желание применить математику к изучению природы является ошибочным и противоречит здравому смыслу... Верное на небесах — неверно на Земле. И поэтому математическая астрономия возможна, а математическая физика — нет» (4).
Таким образом, величие теории Птолемея
как недостижимого эталона естественнонаучного
знания подмяло под себя остальные области
естествознания. Эта теория подавляла,
сдерживала развитие тех научных дисциплин,
которые на первых порах никак не могли
тягаться с ней в изощренности математического
аппарата. Недосягаемой вершиной высилась
она среди остальных наук, адепты которых
еще не успели освоить ни эксперимента
со строгим количественным исчислением
его результатов, ни математических методов
представления сводных данных.
Теория Птолемея отнюдь не напоминала карточный домик. Скорее ее можно уподобить величественному замку. Обветшание этого замка происходило мучительно медленно, оно затянулось на многие века. Замок приходил в упадок, стены давали трещины, башни кренились, но трещины замазывали, башни ставили на капитальный ремонт, и никому не приходило на ум, что выправить положение уже невозможно: замок держался на насквозь прогнившем фундаменте.
Среди ранних критиков теории Птолемея обычно выделяют нескольких корифеев арабоязычного мира: Ибн аль-Хайсама (известного в Европе под именем «отца оптики» Альхазена), Ибн Рушда (философа, более известного под именем Аверроэса), аль-Битруджи (переводившегося под латинизированным именем Альпетрагия), На-сир ад-Дина ат-Туси, аш-Шатира и ряд других (5). Занятые определением фундаментальных астрономических постоянных, составлением звездных каталогов и эфемерид планет, эти в большинстве своем астрономы-наблюдатели, как никто другой, не раз наталкивались на вопиющие разночтения между теорией Птолемея и данными наблюдений. Они брались за доработку теории, не меняя ее основ. Были у некоторых из названных ученых возражения и философского характера, однако с ними были дополнительные трудности.
Математические построения Птолемея в «Альмагесте» носили исключительно кинематико-геометрический характер и не касались неясных вопросов реального воплощения небесных сфер, эпициклов, деферентов и т. п. В действительности Птолемей писал на эту тему в небольшой работе «Планетные гипотезы», однако основная «физическая» суть концепции небесных сфер была разработана задолго до Птолемея Аристотелем. В этой связи количественная кинематико-геометрическая картина Птолемея с течением времени была пополнена гораздо более ранней качественной картиной мира Аристотеля.
Вот этот-то птолемеево-аристотелевский
конгломерат уже отнюдь не отвечал критериям
научности не только современным, но даже
весьма древним, поскольку содержал в
себе явные противоречия: аристотелевские
сферы никак не должны были пересекаться
в пространстве, а потому не могли приходить
в движение так, как того требовала все
более усложнявшаяся с течением времени
кинематика Птолемея. Особые неприятности
со временем стали создавать кометы, и,
как едко высказался журналист Н. Колдер,
«на протяжении столетий кометы обладали
определенным философским значением,
как ручные гранаты космической революции.
Далеко улетевшая комета 1577 г. разбила
вдребезги прозрачные хрустальные сферы,
которые якобы несли на себе всю компанию
планет...» (6).