Вина: сущность, содержание, значение

     Однако  в судебно-следственной практике дело обстоит далеко не так гладко. Проблема состоит не только в том, что дать понятие термина «общественная опасность» затрудняются даже многие сотрудники правоохранительных органов, не говоря уже о лицах, не обладающих специальными познаниями в области юриспруденции. В ходе анкетирования мною правоприменителей было установлено, что большинство следователей (56,6%) считают, что даже при совершении умышленного преступления виновное лицо далеко не во всех случаях реально осознает общественную опасность своих действий. Более того, многие лица, совершающие преступления, не только не осознают общественной опасности своих деяний, но, наоборот, уверены в общественной полезности своего поведения. Примером подобных преступлений могут выступить и самоуправство (ст. 330 УК), и так называемое убийство из сострадания или по просьбе потерпевшего (ч. 1 ст. 105 УК).

     Наиболее  эффективным видится следующий  путь решения данной проблемы. Принимая во внимание, что любое преступление по своей социальной сути представляет собой конфликт интересов (преступника и жертвы, преступника и государства), считаю вполне допустимым со стороны государства и общества требование о сознании того, что деяние лица, нарушающего уголовно-правовой запрет, вступает в конфликт с чьим-то интересом. Причем совсем не обязательно, чтобы данное лицо осознавало, что посягает на охраняемый законом интерес. Достаточно сознания лицом того, что подвергнувшемуся преступному воздействию интересу может быть причинен какой-либо ущерб. Для того чтобы это положение получило законодательное закрепление, совсем не обязательно в тексте закона использовать термин «конфликт интересов», вполне достаточно будет заменить в ст. 25 УК слово «опасность» на слово «значимость»,[23] которое в самом общем смысле и означает непосредственное затрагивание тех или иных интересов членов социума. Такой подход позволит сделать требования уголовного законодательства более доступными для лиц, не обладающих специальными юридическими познаниями, а также облегчить работу правоприменителей по установлению и доказыванию субъективной стороны состава преступления.

     Закрепление предвидения в качестве содержательного  элемента различных форм вины актуализирует  потребность в четком уяснении всех качественных и количественных характеристик  данного понятия, его значения для определения объема ответственности виновного лица. Сам термин «предвидение» означает одну из форм познания, выступающего в качестве прогнозирования тех или иных явлений и процессов. Основываясь на обобщении теоретических и экспериментальных данных, на учете закономерностей и связей явлений, предвидение выступает в качестве распространения познанного на область непознанного.[24]

     Так как предвидение во всех своих  разновидностях является психическим  отражением будущего, следует согласиться с мнением тех ученых, которые достаточно аргументированно утверждают, что «опережающее отражение всегда вероятностно по своему характеру, что обусловливается как стохастической природой окружающего материального мира, так и ограниченными возможностями прогностического аппарата живых систем».[25] Считаю, что не совсем правильно акцентировать в уголовном законе (ч. 2 ст. 25 УК) внимание на предвидении неизбежности наступления тех или иных последствий, которая в свою очередь должна исключать любые вероятностные отклонения. Если уголовный закон будет требовать установления отражения в сознании преступника убеждения в неизбежности наступления результата, это приведет к безнаказанности многих преступников, которые всегда могут сослаться на то, что результаты их действий не представлялись им неизбежными и что они осознавали лишь вероятность наступления преступных последствий. Для констатации умышленной вины считаю достаточным, чтобы лицо предвидело возможность наступления преступного результата.

     Вполне  естественно, что отражение в  сознании лица, совершающего преступление, степени вероятности наступления  неблагоприятных последствий может  быть различным, и данное обстоятельство должно обязательно учитываться  судом при дифференциации и индивидуализации ответственности лиц, виновных в совершении умышленных преступлений. Однако включение термина «степень вероятности» в законодательные формулы различных разновидностей умысла считаю нецелесообразным из-за условности и оценочного характера ее границ.

     Что касается самого характера возможных  последствий, охватываемых сознанием  лица, совершающего преступление, т. е. предмета предвидения, то и в этом вопросе (как и при определении  предмета сознания при совершении преступного  деяния) стою на позиции необходимости исключения из законодательного определения такого оценочного признака, как «общественная опасность». Предметом предвидения при совершении умышленных преступлений должна выступать не «общественная опасность последствий», а «возможность причинения вреда чьим-либо интересам».[26] Подобный подход позволит избавить правоприменителей от необходимости установления того, что ни они, ни тем более лица, совершающие преступления, далеко не всегда могут понять и оценить,[27] а также максимально конкретизировать юридические элементы интеллектуального содержания умысла. Кроме того, замена слова «последствия» на термин «причинение вреда» призвана положить конец многолетним теоретическим спорам о возможности предвидения общественно опасных последствий в преступлениях с формальным составом, которые в свою очередь не требуют для признания их оконченными наступления каких-либо последствий. Юридическое содержание термина «причинение вреда» распространяется не только на преступный результат, но и на пути его достижения, т. е. на преступные действия или бездействие, поэтому, благодаря предлагаемому уточнению предмета предвидения, в преступлениях с формальным составом предвидение также станет бесспорным элементом умышленной вины.

     В уголовно-правовой литературе считается аксиомой, что момент воли характерен для всех форм и видов вины. Применительно к умыслу это выражается в формулах: лицо желало наступления общественно опасных последствий или не желало их наступления, но допускало; применительно к неосторожности — лицо самонадеянно рассчитывало на предотвращение или не предвидело возможности наступления вредных последствий, но могло и должно было их предвидеть.[28]

     Гегель  отмечал: «Деяние может быть вменено  лишь как вина воли...».[29] Исходя из этого закономерно предположение, что проявленная в нарушающем уголовно-правовой запрет деянии воля (например, стремление убить, украсть и т. д.) должна быть упречной (имеется в виду возможность упрека со стороны властных структур государства), тогда совершенное деяние наказуемо. Но в некоторых ситуациях воля (например, стремление пресечь правонарушение или спасти чью-то жизнь и т. д.) может быть безупречной и, соответственно, совершенное деяние не должно влечь уголовной ответственности. Однако это далеко не так, и зачастую лица, преследующие благие цели и проявляющие в совершенном деянии безупречную волю, не только заслуживают морального осуждения со стороны общества, но и привлекаются к уголовной ответственности.

     С учетом рассмотренного выше интеллектуального  содержания вины ее волевое содержание должно состоять в следующем: при прямом умысле преступная воля проявляет себя в желании вступить в конфликт с чьим-либо интересом и стремлении причинить вред его владельцу; при косвенном — в нежелании или сознательном допущении возможности причинения этого вреда, а равно в безразличном к нему отношении. Причем нежелание также следует рассматривать в качестве проявления преступной воли, так как нежелание одного, как правило, означает осознанное стремление к чему-либо другому. Что касается безразличного отношения, то и здесь, на мой взгляд, имеет место волевой момент. Например, при совершении выстрела в толпу виновный, не стремясь причинить вред здоровью нескольких потерпевших и относясь к этим последствиям как к побочным, в то же время совершает волевое действие, и воля в данной ситуации, безусловно, заслуживает упрека со стороны общества.

     Несмотря  на то что законодатель при описании признаков преступного легкомыслия  и преступной небрежности (ст. 26 УК) не акцентирует внимание правоприменителей на установлении волевого отношения виновного лица к совершаемому деянию, это абсолютно не означает, что в данных проявлениях преступного поведения отсутствует волевой компонент. Воля, как уже было отмечено выше, присутствует практически по всех человеческих поступках: и осознанных, и неосознанных. Однако далеко не все стремления и желания лица, совершающего противоправное деяние, можно определять как проявления упречной, а следовательно, и преступной воли. Например, при совершении таких преступлений, как уничтожение или повреждение имущества путем неосторожного обращения с огнем или иными источниками повышенной опасности (ч. 2 ст. 168 УК), нарушение правил безопасности на объектах атомной энергетики (ч. 1 ст. 215 УК) или на взрывоопасных объектах (ч. 1 ст. 217 УК), — виновный зачастую направляет свою волю на достижение общественно полезной цели — стремится к максимальному эффекту при минимальных физических и материальных затратах. Несмотря на отсутствие в подобных деяниях упречной воли, в целом они признаются преступными. Заслуживающими уголовного наказания признаются и такие деяния, которые становятся преступными лишь в связи с наступившими последствиями (ст. 118, 216, 218, 219, 224 и др. УК). При их совершении у виновных также отсутствуют преступные желания и стремления. Возможно, именно поэтому законодатель не требует от правоприменителей устанавливать волевое содержание вины в случаях совершения преступления по неосторожности.

     Таким образом, волевое содержание умышленной вины, во-первых, не может рассматриваться в отрыве от ее интеллектуального содержания; во-вторых, состоит в стремлении вступить в конфликт с чьим-либо интересом путем причинения вреда его обладателю либо в нежелании или безразличном отношении к возможности причинения такого вреда. Волевое содержание преступного легкомыслия не связано с его интеллектуальным содержанием и не заслуживает упрека со стороны правоохранительных органов и общества в целом. Не является упречным и волевое содержание преступной небрежности.

     Формы вины. Содержание и форма в каждом явлении представляют собой неразрывное единство. Не существует таких явлений, которые имели бы содержание, но не имели бы формы или, наоборот, имели бы форму, но не имели бы содержания. Однако их единство следует отличать от соответствия между ними, которое имеет место далеко не во всех случаях.[30]

     Применительно к вине форма традиционно определяется соотношением психических элементов (сознания и воли), образующих содержание вины, конкретным наполнением этих элементов. Форма вины указывает на способ интеллектуального и волевого взаимодействия субъекта с объективными обстоятельствами, составляющими юридическую характеристику деяния.[31] В связи с этим нельзя недооценивать юридическое значение формы вины, которое является весьма многообразным. Во-первых, форма вины выступает субъективной границей, отделяющей преступное поведение от непреступного. Во-вторых, форма вины способна влиять на квалификацию преступления. Она позволяет принимать правильные решения в случаях конкуренции составов с одинаковыми признаками объективной стороны. В-третьих, форма вины является основанием дифференциации уголовной ответственности и наказания, а также способна влиять на определение режимов отбывания наказания, сроки условно-досрочного освобождения от его дальнейшего отбывания (ст. 79 УК), признание рецидива опасным или особо опасным (ст. 18 УК). Кроме того, форма вины в соответствии со ст. 15 УК выступает одним из критериев деления преступлений на различные категории.

     Наука уголовного права занимается вопросами вины уже несколько столетий. К настоящему времени сформировался определенный стереотип восприятия ее форм, согласно которому вину лица в совершении преступления следует подразделять на умышленную и неосторожную. Сами термины «dolus» (умысел) и «culpa» (неосторожность) имеют иностранное происхождение и были введены в оборот еще римским правом,[32] но настолько гармонично вошли в нормативную и бытовую лексику россиян, что необходимость их закрепления в уголовном законодательстве в качестве самостоятельных форм вины практически не вызывает сомнений. Сомнения и соответствующие трудности в восприятии вызывают, с одной стороны, то интеллектуально-волевое содержание, которым наполнены данные формы, с другой — критерии их разграничения.

     Действующее уголовное законодательство устанавливает две формы вины: умысел и неосторожность. Согласно ст. 25 УК преступление признается совершенным умышленно, если лицо, его совершившее, осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления либо сознательно допускало наступление этих последствий, либо относилось к ним безразлично. Преступлением, совершенным по неосторожности, в соответствии со ст. 26 УК, признается деяние, при котором лицо, его совершившее, предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своего действия или бездействия, но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на их предотвращение либо не предвидело возможности наступления таких последствий, хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло их предвидеть. Данные законодательные формулировки, к сожалению, не позволяют провести четкую границу между формами вины, что, соответственно, вызывает у правоприменителей определенные трудности. Особенно сложно на практике разграничить косвенный умысел и преступное легкомыслие, так как в них присутствуют сходные элементы интеллектуально-волевого содержания вины.

     Вина  всегда представляет собой единство формы и содержания. В отечественной теории «совершенно основательно подчеркивается это единство, поскольку содержание вины немыслимо вне определенной формы, а в свою очередь форма не имеет никакой цены, если она не есть форма содержания».[33]

     Мною  выше обозначено собственное видение  содержания вины, а потому считаю возможным  предложить и свое видение форм вины и критериев их разграничения.

     Первой  и основной формой вины, на мой взгляд, выступает сознательно-волевая или  умышленная вина, содержание которой составляют сознательные и волевые элементы. В зависимости от соотношения этих цементов можно данную форму вины разделить натри вида: прямой умысел, косвенный умысел и легкомыслие.

     1. Содержание прямого умысла должно  включать: 1) осознание общественной значимости (конфликтности с чьим-либо интересом) совершаемого действия (бездействия); 2) предвидение возможности причинения какого-либо вреда; 3) желание причинить этот вред. Данную разновидность умышленной вины можно с уверенностью назвать наиболее опасной для правопорядка, что должно, по моему мнению, получить соответствующее отражение при определении меры ответственности виновного лица и характера применяемых к нему тягот и лишений.