Землетресения

Я обрадовался: значит, простое землетрясение, в Ашхабаде их бывает сколько

угодно. Через мгновение моя  радость исчезла, качание дома стало  ужасным,

устоять на ногах было трудно, и  я бросился к окну, думая, что если потолок

будет проваливаться вниз, вскочу на подоконник, в оконный проем  — самое

безопасное место. Выскакивать  в окно нельзя, оно находилось высоко, а внизу

каменные плиты. Ухватился за раму, чтобы не упасть на пол, но влезть на

подоконник не успел — качание  так же быстро кончилось, как и  началось.

Землетрясение, вернее первый толчок, продолжался несколько секунд, а, может

быть, и меньше. В этот страшный момент всякое чувство времени исчезло. Этих

нескольких секунд было достаточно, чтобы уничтожить большой город  и убить

десятки тысяч людей. Я ничего не видел, ничего не слышал, исчезла комната

заседания, исчезли все в ней  находившиеся, осталось одно чувство  — чувство

ужасного невероятного качания.

Когда я пришел в себя, то понял, что еще стою у открытого окна и держусь за

раму, а за окном было что-то невероятное, невозможное. Вместо темной

прозрачной звездной ночи передо мной стояла непроницаемая молочно-белая

стена, а за ней ужасные стоны, вопли, крики о помощи. За несколько  секунд

весь старый глиняный, саманный город  был разрушен, и на месте домов  в воздух

взметнулась страшная белая пелена пыли, скрывая все.

Оцепенение прервал голос Батырова: "Выходите скорее!". Все мы бросились  к

двери, в коридор и по лестнице выбежали во двор. Коридор и лестница, как ни

странно, были целы, и только груды  штукатурки лежали на полу. Дом был

антисейсмичным, недавно построенным, и остался как будто целым. Это и спасло

нашу жизнь. Позже детальный  осмотр показал, что все стены  и перекрытия

растрескались, местами разошлись, и здание потом было взорвано вместе с

другими устоявшими антисейсмичными  постройками.

Во дворе мы остановились, осмотрелись. Все скрывала белая неподвижная  стена

пыли. Несколько товарищей побежали домой, к семьям. Я говорю: "Шаджа

Батырович, бегите и вы, ваш дом  недалеко". "А кто же останется?" — ответил

он, и домой пошел только в  середине дня. К счастью, в его  доме вывалилась

только одна стена, крыша осталась целой, и все сумели выбежать. Хотя чудом

спасенных были тысячи, для многих попытка спастись обернулась трагедией.

Обычно тяжелая плоская глиняная крыша толщиной около полуметра  обрушивалась

вниз, раздавливая все, что было в доме. Многие взрослые после первого

вертикального толчка успели выскочить  из домов, но детей удалось спасти не

всем. Ребятишки оставались в кроватках, и число жертв среди них  было

ужасающим.

                        Прорыв из изоляции.                       

После землетрясения город оказался беззащитным. Исчезла милиция. Те, кто

стояли на постах, бросились домой  спасать семьи. Те, кто спали в  домах и

казармах, были раздавлены или ранены. Рядом со зданием был военный  городок.

От него тоже ничего не осталось, и  число жертв было громадно.

Начали звонить по телефону. Телефон  молчит: телефонная станция не работает.

Телеграф разрушен. Железнодорожный  вокзал — груда обломков, местами  даже

рельсы исковерканы. Аэродрома  нет, и взлетные площадки разбиты  трещинами. Все

центральные, районные и местные  учреждения уничтожены. Большой город, столица

республики, оказался полностью изолированным  от окружающего мира и полностью

дезорганизованным.

Центром организации новой власти стал ЦК партии. После первого толчка Шаджа

Батыров сказал мне, чтобы я остался  в саду ЦК, и все дальнейшее происходило

на моих глазах. Пожилой милиционер притащил из проходной стол и два  стула,

поставил их посередине площадки в  саду, и этот стол и сидящий за ним товарищ

Батыров и явились центром организации  новой власти. В здание, хотя оно  было

почти цело, боялись не только входить, но даже подходить. Примерно через

полчаса прибежал второй секретарь  ЦК, прибежал в одних трусах, как  выскочил

из постели. Бежит и кричит: "Где  Батыров, где Батыров?" Увидел его  за столом,

обрадовался и сразу успокоился. Дома у него все было благополучно. Пришел

другой секретарь, на глазах слезы. Спрашиваем: "Что?" Говорит: "Раздавило

двух сыновей". Скоро начали приходить  и прибегать другие работники  ЦК. Часа

через два на площадке была уже  большая группа людей, и с каждым часом она

становилась все больше и больше. Партийный центр оказался действительно

жизненным центром всего города.

Один из сотрудников ЦК сидел  мрачный, не поднимал глаз от земли. Оказывается,

у него погибла вся семья, и он остался один. Терять ему было нечего, смерть

его не страшила. Он решил войти  в главное здание, принес необходимые

материалы, списки, появились новые  столы и стулья, и работа закипела.

К счастью, единственное, что почти  не пострадало, это автомобили, грузовики.

Они стояли под открытым небом в  легких фанерных гаражах и потому остались

целы. Они и служили в первое время главным видом связи. На грузовиках выехали

за город, где железнодорожное  полотно и телеграфные провода  были целы, и при

помощи подвесного телефонного  аппарата связались с ближайшим  городом. На

грузовике с аэродрома приехал  летчик и предложил полететь в  Красноводск.

Грузовики связывали все части  города, доставляли продовольствие, увозили

бесчисленные трупы на братское кладбище за городом. Можно без преувеличения

сказать, что они были основой  всей жизни разрушенного города. При  помощи

грузовиков шла вся работа организационного центра, стихийно возникшего вокруг

ядра ЦК. Легковые автомобили пострадали больше, да и было их мало.

Постепенно связь с окружающим миром была восстановлена, в Ашхабад  по железной

дороге, самолетами, машинами двинулись  эшелоны с войсками, медицинскими

отрядами, продовольствием. Первые из них были в городе уже в середине дня.

Поражающая изоляция первых часов  была разорвана.

                            Самозащита.                           

В первые часы было не до самозащиты —  все думали о спасении заваленных,

лежавших и стонавших под  обломками зданий, под крышами  и подвалами. Но, как

только паника прошла, появились  любители легкой наживы, которых в  Ашхабаде

было много, как и во всяком другом большом южном городе.

В ашхабадской тюрьме — большом, длинном двухэтажном здании сидели две

бандитские шайки, только что пойманные. По иронии судьбы у этого здания

вывалились только две стены, а  охрана частью погибла под развалинами

караульной, а частью разбежалась  по домам. Бандитам оставалось только выйти

из камер по грудам обломков, что  они и сделали. Как подобает

высококвалифицированным грабителям, они сейчас же бросились за оружием, легко

найдя его в развалившемся милицейском  участке. В их руки попали даже пулемет

и форма милиционеров. Одевшись в  милицейскую форму, они отправились  в

центральную часть города громить  магазины и, в первую очередь, винный отдел

Гастронома.

Напившись, бандиты решили вечером  в темноте пробраться в развалины  Госбанка,

чтобы крупно поживиться. К счастью, они опоздали. Развалины уже охранялись

воинами. Это пьяных бандитов не остановило, они бросились в атаку и  пустили в

ход пулемет. Жители Ашхабада с ужасом вслушивались в беспорядочную стрельбу,

оглушающие пулеметные очереди  и дикие крики нападающих. Стрельба длилась

около двух часов, но подоспевшие воинские подразделения разогнали бандитов.

Многие из них были убиты, а оставшиеся в живых принялись грабить  население,

которое к этому времени уже  организовало квартальную самозащиту. Вооружились,

чем могли: револьверами, охотничьими  ружьями, ножами и даже саблями.

Благодаря бдительной охране начавшийся грабеж был быстро и жестоко пресечен и

организована усиленная охрана города. За любой грабеж — расстрел на месте.

Придя на следующий день в район, где помещались институты Академии наук, я

встретил группу вооруженных сотрудников, охранявших здания и то, что осталось

от жилых домов.

Помню один трагический случай. Патруль  из нескольких солдат под командой

молодого полковника шел по улице. Во дворе дома они заметили группу

подозрительных людей, среди них  был человек в форме милиционера, который вел

себя как-то странно. Полковник  потребовал от него документы. Тот выхватил

револьвер и, в упор выстрелив в  офицера, бросился бежать. Однако скрыться не

успел — его тут же пристрелили. Молодого полковника было ужасно жаль, но еще

более жалко было видеть его отца, старого заслуженного генерала, бывшего  в

это время в Ашхабаде.

                         Борьба за жизнь.                        

.Все больницы и госпитали  оказались разрушенными. Помощь  надо было

организовывать на открытом месте, под деревьями. Выбрали парадную площадь

города (площадь Карла Маркса), где  стояла праздничная трибуна, и широкий

бульвар с большими тенистыми деревьями. Батыров согласился и сразу послал

несколько грузовиков по всему городу, чтобы предупреждали, что пострадавших

надо вести на центральную площадь. Очень скоро туда потянулись бесконечные

вереницы раненых. Одни шли сами, хромая или придерживая сломанные  руки,

других несли на одеялах, третьих  везли на тележках, четвертых подвозили  на

грузовиках. Нашли нескольких врачей, привезли их на площадь. Столов не было,

но из развалившихся домов притащили  двери, положили их на ящики, и работа

началась.

Мы же с доктором на грузовике  отправились по развалившимся аптекам  и складам

за лекарствами, инструментами, бинтами  и всем, что нужно для медиков.

Приехали в одну аптеку, но все, что в ней находилось, было придавлено

массивным глиняным потолком; поехали  в другую – то же самое. К счастью,

вспомнили об одном большом аптекарском  складе в деревянном здании с железной

крышей. Приехали туда. Через упавшие  ворота въезжаем во двор и с радостью

видим, что хотя дом и развалился, но попасть в него можно. Нас встречает

пожилой человек, оказывается заведующий складом. Тут мы еще больше

обрадовались, начали грузить в  машину кипы ваты, свертки марли, бинты,

бутылки с разными жидкостями, пакеты с ножницами, скальпелями и другой

материал. Самым ценным из них была громадная бутыль из толстого стекла с

чистым спиртом.

Ликующие, мы поехали на площадь, где  под деревьями собрались уже  сотни

пострадавших, которых становилось  все больше и больше. Громадная  широкая и

длинная аллея была сплошь заполнена. Доктор, которого я сопровождал, оказался

хирургом. Он сейчас же бросился к  хирургическим столам, больше я его  не

видел. Ему принадлежит честь  и инициатива организации первой помощи

пострадавшим. Его помощь спасла жизнь  десяткам и сотням людей.

Я остался на площади, помогая, где  только можно. Распределял медикаменты.

Скоро пришлось снова ехать на склад, и снова заведующий складом помог, чем

только мог. Когда вернулся на площадь, с ужасом увидел, что пострадавших

стало еще больше, а врачи едва стоят на ногах. Пытался заставить  их

отдохнуть, но тщетно, отдыхать им не давали, да и сами они отказывались. К

счастью, водопровод в городе остался  неповрежденным, и воды хватало. Подвезли

немного хлеба, достали чаю, подкормили и докторов, и пострадавших, которые

были поближе к операционным столам.

Время шло быстро и незаметно, а  число пострадавших все росло. "Кучки  грязной

одежды" – мертвые, не дождавшиеся  помощи – лежали среди живых, но на них

никто не обращал внимания. Таких  кучек в городе было слишком много. Населению

было объявлено, погибших оставлять  на краю дорог: будут ездить грузовики  и

подбирать трупы. Но в первый день никто их не подбирал – забот  было слишком

много и с живыми. Только на следующий  день за город, на кладбище, потянулись

вереницы грузовиков, до самого верха  наполненные страшным грузом. Мне  они

почему-то напоминали наши северные грузовики, вывозившие за город лишний

липкий снег.

Вообще, психика людей после  землетрясения была своеобразной. То, что в

обычных условиях привело бы в ужас и вызвало отчаяние, сейчас не производило

никакого впечатления, как на войне  во время боя. Я пристроился на пустом

ящике под деревом. Все знали, что  я – главный "профессор" и  передо мною

выстроилась целая очередь. Подходит молодой парень, здоровый. Я сначала  не

мог понять, что с ним. Показывает на голову. Осматриваю – страшный шрам, и

глаз на ниточке висит на щеке. Говорю: "Придерживайте глаз рукой  и идите к

хирургу, туда, где режут". Подходит женщина: сквозь рванную, грязную,

замазанную землей рубашку торчат острые концы кости сломанной  руки. Говорю:

"Оборвите рукав, вымойте руку  и идите туда, где режут". Подбегает

полураздетый мужчина и говорит: "Жена преждевременно рожает". Показываю  на

жену Ш. Батырова, работавшую вблизи: "Она поможет". И так все  идут и идут, и

все это кажется чем-то обычным, нормальным: висящие глаза, торчащие кости,