Особенности формирования и развития восточнославянского язычества

Наиболее подробные  сведения о пантеоне скифов содержатся в "Истории" Геродота (IV, 59, 1 - 2). Но анализ показывает, что ни одно из названных "отцом истории" скифских божеств не могло быть источником восточнославянского Хорса. Бесспорное свидетельство почитания скифами Солнца содержится в другом месте "скифского логоса" Геродота (IV, 5 - 6), где рассказывается о попытках овладения сыновьями предка-прародителя скифов символами царской власти. Победителем вышел младший брат по имени Колаксаис (скифское *Xola-xsaya 'Солнце-царь'). Скифская форма *Xola-xsaya, однако, первоосновой для древнерусского Хърсъ быть не могло, так как в этом случае произошла свойственная некоторым иранским наречиям замена фонемы -r- на -l- (*xol < **xor). Между тем в скифском этот процесс не являлся всеохватным, и в значении 'Солнце', наряду с формой *xol, существовала и лексема *xor (соответственно **Xora-xsaya). Но и данная форма скифского сакрального "Солнце-царь" по тем же фонетическим причинам, что и в случае с персидским xCorsed/xCursed, не могла реализоваться как древнерусcкое Хърсъ.

Письменные и  археологические источники позволяют  считать, что культ Солнца играл  первенствующую роль в верованиях сменивших с конца I тыс. до н.э. в Северном Причерноморье скифов сармато-алан. Исходя из авестийского hvar xsaetm и скифского *xola-xsaya, **xora-xsaya 'Солнце-царь', зафиксированных в крайних точках иранского мира древней поры, следует полагать, что это выражение являлось общеиранским культовым наименованием Солнца. Тем более вероятно его наличие у близкородственных скифам сармато-алан. При этом у данной группировки иранцев -s- в слове xsay 'сиять, блистать, властвовать' закономерно должно было бы перейти в -s-, тогда как именно наличие -s- в сочетании "Солнце-царь" (помимо общеисторических соображений) делает невозможным произведение древнерусского Хърсъ от форм типа персидского xCorsed, что равно распространяется и на формы, подобные скифскому **xora-xsaya. Усеченная форма культового наименования Солнца "Солнце-царь" в сармато-аланском (при отпадении конечного -ed, что допускалось В.И. Абаевым и В.В. Мартыновым), если иметь в виду персидское xCorsed/xCursed, переход s > s в сармато-аланском и иронское xCur/дигорское xor 'солнце' в диалектах осетинского языка, должна была бы иметь вид *xors/*xCurs. Наличие данной и подобных форм в иранских языках удостоверяется ингушским, древнегрузинским, хантским и иным материалом. В этой связи знаменательна и показательна необычная для восточнославянской традиции форма теонима - Хурсъ, содержащаяся в ряде древнерусских памятников, в том числе некоторых старейших списках Проложного Жития Владимира. Выявляемая с высокой степенью вероятности двойственная огласовка имени восточнославянского солярного божества - Хърсъ/Хусръ - фонетически полностью соответствует реконструируемому сармато-аланскому *xors/*xCurs 'Солнце-царь'.

Все сказанное  позволяет говорить не просто в общей  форме о скифо-сармато-аланских корнях Хорса (и, вероятнее всего, Семаргла), но конкретно о его сармато-аланском источнике. Ведущее место культа "Солнце-царя" в верованиях сармато-аланской отрасли восточных иранцев предопределило его положение в восточнославянском язычестве в качестве одного из наиболее высокочтимых божеств, бога "великого", согласно "Слову о полку Игореве".

Сделанный вывод  находит соответствие в данных археолого-исторического  характера. Обращаясь к ним, мы опирались  в первую очередь на теорию славянского  этногенеза, развивавшуюся, преимущественно на материалах археологии, В.В. Седовым⁵⁸, считая данную концепцию в ключевых ее положениях, имеющих отношение к теме статьи, сегодня наиболее адекватно отражающей реальные процессы, протекавшие на этапах этногенеза и ранней истории славянства.

С конца II в. или  рубежа II - III вв. до IV в., преимущественно  в степной и лесостепной полосе от Трансильвании, Олта и левобережья  Нижнего Подунавья до Сейма и  верховьев Северского Донца, сложилась  и функционировала черняховская археологическая культура. Ее население включало различные лингво-культурные компоненты: иранцев (поздние скифы и особенно сармато-аланы), германцев, дако-гетские племена и иные. При всей разности концептуальных подходов исследователей к раннеславянской проблематике, сегодня признано то, что весомой составляющей черняховской культуры были славяноязычные ее насельники. Согласно Седову, в ареале черняховской культуры выделяются два связанных с этногонией славяноязычного населения региона - Верхнеднестровский и Подольско-Днепровский. Первый из них занимал особый вариант черняховской культуры, характеризовавшийся высокой концентрацией культурных особенностей, свойственных носителям пшеворской и зарубинецкой археологических культур, что свидетельствует, по мнению Седова, о доминирующей роли славянского элемента здесь. Основу черняховского населения Подольско-Днепровского региона составили местные ираноязычные племена и расселившиеся здесь славяне - потомки носителей пшеворской и позднезарубинецкой культур; при этом в данном ареале доминирующую роль играло славяноязычное население, и протекал процесс постепенной славянизации иранского компонента. Процесс этот, по-видимому, тогда не был завершен. Однако это не препятствует заключению о том, что славяноязычные насельники данного региона черняховской культуры, анты - это не только потомки пшеворских и иных "племен", но и ассимилированных сармато-алан. Существовавшую в указанном ареале в черняховский период ситуацию Седов определял в целом как "славяно-иранский симбиоз". Именно в рамках данного этнокультурного контекста начался процесс усвоения юго-восточной частью праславянского населения богов Хорса и Семаргла.

Последовавшее в 370-е годы гуннское нашествие затронуло  всю территорию черняховской культуры и стало причиной ее конца. Однако в течение V ст. в Подольско-Днепровском регионе формируется новая археологическая культура - пеньковская (в основном датируется V - VII вв., в некоторых районах функционировала и позднее), создателями которой являлись потомки местного симбиотического "славяно"-иранского населения черняховского времени анты. Начиная с VI в. анты-"пеньковцы" широко расселились по Центральной и Юго-Восточной Европе (вместе с носителями пражско-корчакской археологической культуры, ядром формирования которой был Верхнеднестровский регион черняховского времени, образовывавшими метаэтническую общность с самоназванием *slovene) - от Балтики до Среднего Подунавья и Балкан.

В дальнейшем в  Днепровском левобережье пеньковская  культура была в основном перекрыта сначала волынцевской (VII - VIII вв.), а затем роменской археологическими культурами, последняя из которых постепенно трансформировалась в древнерусскую. Что касается более западных территорий, то здесь пеньковская культура постепенно эволюционирует в сахновскую, перекрываясь культурой VIII - IX вв., которая относится к типу Луки-Райковецкой, и перерастая в древнерусскую.

Таким образом, имеются веские основания сделать  вывод о том, что потомки симбиотического "славяно"-иранского населения  черняховской культуры, анты, приняли самое активное участие в формировании южной части восточных славян, во многом сложившейся на основе иранского, сармато-аланского субстрата. Именно этой части древнерусского населения были присущи почитание "Солнце-царя" "великого" Хорса и, вероятно, Семаргла. Поэтому речь не может идти о "чужести", инородности Хорса и Семаргла для восточнославянских дохристианских воззрений. Равно нельзя говорить и об их заимствовании у сармато-алан. Перед нами ситуация естественного вхождения культов данных божеств в восточнославянское язычество (через механизм ассимиляции иранцев) в качестве его органической составной части.

Этноисторический  аспект обсуждаемой проблемы времени  и путей вхождения богов Хорса  и Семаргла в восточнославянское язычество состоит в рассмотрении, в первую очередь с точки зрения этнологии, вопроса о соотношении двух раннесредневековых образований - словен и антов. Подобный анализ дает возможность глубже проследить те этноисторические механизмы, действие которых, в частности, результировалось в инфильтрации богов Хорса и Семаргла в язычество восточных славян.

Первый из разбираемых  вопросов - это время возникновения  метаэтнического (т.е. охватывающего  несколько более дробных этнических (этносоциальных) общностей, объединяя их через общие этническое самосознание и аутоэтноним) образования с самоназванием словене (*slovene). О существовании данного метаэтноса можно твердо говорить только с VI в., когда этноним *slovene фиксируется современными событиям того времени письменными источниками. Все попытки обнаружить его в предшествующие эпохи где-то на пространствах Центральной и Восточной Европы не дали убедительных позитивных результатов. На наш взгляд, бесплодность означенных попыток является следствием возникновения данной этнической общности сравнительно незадолго до начала VI в. Это положение ныне все тверже входит в историографию (Ю.М. Лесман, Г.С. Лебедев, Д.А. Мачинский, В.Д. Баран, Ф.В. Шелов-Коведяев, В.Я. Петрухин, В.Н. Топоров).

Вторая проблема состоит в следующем: являлись ли анты частью метаэтноса с самоназванием *slovene, обладая соответствующим самосознанием, но в силу ряда исторических обстоятельств выделяясь из массы словенских племен (в качестве "группировки славян", "союза племен", "военно-племенного объединения", "субэтноса" и т.п.). Устоявшееся научное "общее мнение" в целом отвечает на данный вопрос утвердительно. Однако наиболее ранние памятники пражско-корчакской археологической культуры, носителями которой основательно считают словен, датируются сегодня V в.; датировка ранних памятников пеньковской культуры, культуры раннесредневековых антов, аналогична. При этом археологи не считают одну из данных культур ответвлением другой. На страницах письменных памятников словене и анты появляются в первой половине VI в. также практически одновременно, но выступают всегда раздельно, как две самостоятельные силы и никогда не смешиваются; ни один источник при этом не указывает на антов как на часть этнических словен. О равноправности словен и антов VI в. свидетельствуют и этногенетические предания, донесенные Иорданом (Get. 119) и Прокопием Кесарийским (Готская война. VII. 14. 29), об их некогда ранее "общем имени", "общем корне". При этом Иордан (<Кассиодор) и Прокопий, не исключено и вероятно, пользовались сведениями, исходившими от славофонов (хотя и опосредованно) и отражавшими, таким образом, определенные стороны их самосознания.

Если до начала VI в. об этнических словенах ничего достоверно неизвестно, то ситуация с антами иная: термин этот фиксируется в законченной незадолго до 550/551 г. "Гетике" Иордана (во многом восходящей к "Готской истории" Кассиодора; завершена не позднее 533 г.) для конца IV ст. (Get. 247), в рассказе о победе готского "короля" Винитария над антами и распятии им их "короля" Боза с сыновьями и 70 знатными людьми. Несмотря на малую длину лексемы Boz, наиболее приемлемым объяснением остается то, которое усматривает здесь глоссу, где rex Иордана калькирует праславянское *vodjь 'вождь'. В том же известии привлекает внимание имя "короля" готов - Vuinitharius. Единственной крупной военной удачей Винитария, по Иордану, являлась победа именно над антами. Между тем его имя многие исследователи и давно этимологизируют как "победитель (или даже "потрошитель") венетов". Отсюда можно заключить, что германцы готы знали антов в конце IV в. не только под их самоназванием, но и равно называли венетами, т.е. этнонимы анты и венеты были для них синонимами или рассматривались как тождественные.

Дальнейший анализ показывает, что выявляется следующий  германский этнонимический ряд (по возрастающей хронологической глубине): в средние века (и позднее) - славяне є венды, винды и т.п.; раннее средневековье (или прежде того) - заимствование прибалтийскими (западными) финнами у германцев наименования славян венетами/венедами и отождествление, с опорой на готскую традицию, словен и антов с венетами в "Гетике" (Get. 34; 119). Открывает же этот ряд имя победителя антов Винитария. Причисление готами антов Boz'а к венетам позволяет с большой долей уверенности полагать, что анты конца IV в. в глазах этих их ближайших соседей принадлежали к тому же "венетскому" лингво-культурному кругу, в который германцами позднее включались и этнические словене. Это серьезный довод в пользу того, что среди антов конца IV в. был весьма явствен (по меньшей мере) славяноязычный компонент, что единственно могло сделать возможным для готов отождествление венетов и антов. Бoльшую весомость в этом контексте приобретает и "аргумент Боза".

Таким образом, ни материальные, ни письменные источники  не содержат оснований для суждения о "первородстве" этнических словен перед антами, но определенно свидетельствуют об их равнозначности, независимом функционировании для V - VII вв.; весьма вероятно, что "славянство" (в лингво-культурном отношении) антов просматривается для времени более раннего, чем появление достоверных сведений об этнических словенах. Не находя достаточных оснований для принятия ранее высказывавшихся точек зрения о характере антской общности и памятуя о том, что общность с самоназванием *slovene для VI - VII ст. безусловно являлась метаэтнической, мы должны прийти к вероятностному выводу о том, что и антская общность этого времени носила аналогичный, т.е. этнический, характер.

В опорой на построения В.В. Седова, можно выдвинуть следующую  гипотезу об обстоятельствах появления на раннесредневековой исторической сцене двух славяноязычных метаэтнических образований.

На рубеже н.э. в Висленском регионе существовала особая этнографо-лингвистическая (лингво-культурная) общность - "наследник" культуры подклeшевых погребений, входившая в состав пшеворской археологической культуры. Ее западные соседи, германцы, ощущали отличие данной общности от круга собственно германских племен и обозначали экзоэтнонимом венеды/венеты. В эту общность входили (или ее составляли) будущие "словене" и "анты", находившиеся на этапе этногенеза, т.е. не обладавшие сформировавшимся этническим самосознанием и не имевшие общего самоназвания. С конца I в. до н.э. начинается продвижение "пшеворцев" в юго-восточном направлении, а затем далее на восток. В итоге в рамках черняховской археологической культуры складываются два ее субрегиона - Верхнеднестровский и Подольско-Днепровский. В их ареалах, в ходе взаимодействия с субстратными местными насельниками и их постепенной ассимиляции, у славяноязычного населения этногенетические процессы вступают в завершающую фазу. Не позднее конца IV в. в Подольско-Днепровском регионе сложился социум ("союз племен"? образование этнического характера?) с самоназванием иранского происхождения анты. К началу VI в. (по косвенным соображениям - относительно незадолго до этой даты) происходит сравнительно быстрая этническая консолидация славяноязычного населения Верхнеднестровского региона и ряда сопредельных территорий (археологический индикатор - формирование в V в. пражско-корчакской культуры), следствием которой стало возникновение словенского этнического самосознания, венчавшегося появлением аутоэтнонима *slovene. Анты же, оказавшиеся в иных местах расселения, чем более западные славофоны, и формировавшиеся на преимущественно иранском сармато-аланском субстрате, остались в стороне от указанных процессов, не участвуя в них, не став (и не считая себя) частью словенской метаэтнической общности; генерировался (консолидировался) отдельный славяноязычный метаэтнос с самоназванием анты (археологический эквивалент - пеньковская культура). В итоге, по крайней мере к первой половине VI в., когда словене и анты выходят на страницы греко- и латиноязычных письменных памятников, славяноязычный мир оказался разделен на два метаэтнических образования, с сепаратными самосознанием и самоназваниями. Вместе с тем не только для внешних наблюдателей, но и для самих словен и антов была очевидна их лингво-культурная близость, и существовало осознание общности происхождения.