Журналистика времени декабристского движения

После статьи «Литературные мечтания» борьба Белинского за литературу, правдиво отражающую действительность, ведется в двух направлениях. Критик приветствует и выдвигает тех писателей, в творчестве которых он видит ростки будущего успеха русской литературы, – Гоголь в прозе и Кольцов в поэзии. Вместе с тем Белинский решительно борется со всеми проявлениями вычурности в литературе, выносит суровый приговор «модным» писателям, желающим поразить читателя замысловатым сюжетом, красивой фразой, громкой рифмой взамен правдивого изображения жизни. В статье «Стихотворения Владимира Бенедиктова» критик подчеркнул внешний блеск, нарочитую изысканность произведений самого модного поэта 1830-х годов. Белинский доказал, что в стихотворениях Бенедиктова нет ни мысли, ни чувства, ни подлинной художественности. Этой статьей Белинский нажил себе очень много врагов среди почитателей поэта, но в то же время у него появились и единомышленники. О впечатлении, произведенном неотразимыми аргументами Белинского на современников, хорошо рассказал И.С. Тургенев[20].

С позиций реализма Белинский довольно критически отзывался о романтических повестях А. Бестужева-Марлинского, пользовавшихся большой популярностью в 1830-е годы. По мнению критика, эти повести, несмотря на «идеальность» (т.е. оторванность от реальной жизни) изображенных в них героев и сюжетных ситуаций, все же были прогрессивным явлением в начале 1820-х годов, но после того, как в литературе обозначилось гоголевское направление с его стремлением к правде, простоте и естественности, они уже стали анахронизмом.

Сильно нашумела в свое время статья Белинского «И мое мнение об игре Каратыгина» («Молва», 1835, №17–18), самое название которой указывало на ее полемичность. Тема статьи – сравнение игры московского актера П.С. Мочалова и гастролировавшего в Москве актера петербургского Александрийского театра В.А. Каратыгина. Реакционные критики и прежде всего критики, подходившие к литературе и искусству с требованиями «светскости» (например, Шевырев), не признавали Мочалова, а Каратыгина именовали «первым трагиком» современности. Белинский, напротив, высоко поднял «актера-плебея» Мочалова, раскрыв его «сильный и самобытный» талант. Назвав Каратыгина «актером-аристократом», Белинский показал, что сутью его игры является не творческое вдохновение, а техника (школа), парадность, «декламаторство», «излишество эффектов». Развивая суждения Белинского о Каратыгине, Герцен писал позже, что «лейб-гвардейский трагик» Каратыгин «удивительно шел николаевскому времени и военной столице его» (XVII, 269).

Сотрудничая в «Телескопе» и «Молве», Белинский начал создавать свой журналистский кодекс, вырабатывать твердую систему взглядов по вопросам журналистики, по теории и практике журнального и газетного дела.

До Белинского уже у Полевого в «Московском телеграфе» встречаются попытки теоретически рассмотреть смысл и черты журналистской деятельности. Но только Белинский, как последовательный демократ, смог создать единое стройное учение о журнализме, которое включало в себя вопросы о целях и задачах печати в России, о характере журнала и его отделах, о разновидностях периодических изданий (в частности, об отличии журнала от газеты), о типах статей, о методах организации и способах изложения материала, наконец, о языке и стиле журнальных статей. Все эти вопросы Белинский решал, преследуя одну, главную цель – способствовать возникновению в России журнала демократического направления, рассчитанного не на узкий круг «избранных», а на широкого демократического читателя.

Отдельные замечания и наблюдения по теории журнализма встречаются во многих ранних статьях Белинского, но по-настоящему он приступил к разработке своих взглядов во второй половине 1835 г., когда после отъезда Надеждина за границу стал официальным и фактическим издателем-редактором и ведущим сотрудником «Телескопа» и «Молвы» и вплотную столкнулся с практикой работы не только журнального и газетного сотрудника, но и руководителя периодических изданий.

Наиболее отчетливо позиция Белинского-журналиста середины 1830-х годов проявилась в двух его программных статьях, опубликованных в «Телескопе», – «Ничто о ничем, или Отчет г. издателю «Телескопа» за последнее полугодие (1835) русской литературы» (1836, №1–4) и «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя» (1836, №5–6), а также в двух статьях о журнале Пушкина в «Молве» 1836 г. – «Несколько слов о «Современнике» (№7) и «Вторая книжка «Современника» (№13).

«Ничто о ничем» – первый для Белинского опыт обзора литературы за определенный период, в данном случае за время отсутствия Надеждина, прообраз будущих литературных обозрений Белинского в «Отечественных записках» и «Современнике».

Так как ведущую роль в печатной продукции эпохи стали играть периодические издания, – «как ни мало теперь у нас журналов, но все больше, чем книг», – Белинский считает нужным рассмотреть текущую журналистику. Большую часть статьи он отводит на разбор «Библиотеки для чтения», лишь попутно говорит об изданиях Булгарина и Греча, а в конце работы характеризует новый журнал «Московский наблюдатель», которому в следующих двух номерах «Телескопа» посвящает уже отдельную статью.

Отнюдь не случайно Белинский именно так построил свой обзор. Ему не было нужды подробно писать о «Северной пчеле» и «Сыне отечества»: характер и направление этих изданий хорошо показали памфлеты и статьи Пушкина, Н. Полевого, повести Гоголя. Сам Белинский постоянно выступает против Булгарина и Греча, но не в специальных статьях, а в небольших заметках или отступлениях «по поводу», привлекая известные читателям отзывы о них Пушкина, Гоголя и др. Когда в «Литературных мечтаниях» встречалась, например, такая фраза: «О! им никогда не постичь, что за блаженство... сказать какому-нибудь выходцу бог весть откуда, какому-нибудь пройдохе и Видоку, какому-нибудь литературному торгашу, что он оскорбляет собою и эту словесность, которою занимается, и этих добрых людей, кредитом коих пользуется», – трудно было не догадаться, что речь идет о Булгарине.

И в статье «Ничто о ничем» Белинский всего несколькими фразами характеризует издания Булгарина и Греча. Он ничего не хочет говорить о «Сыне отечества», так как «есть вещи, которые стоит только назвать по имени, чтоб дать о ним настоящее понятие». «Северную пчелу» критик называет «неистощимым рудником тупоумных рецензий» и подчеркивает, что газета держится исключительно монопольным правом на политическую информацию; остальной материал не имеет никакой цены.

Зато «Библиотекой для чтения» Белинский занимается в статье очень внимательно, так как ему хочется понять самому и разъяснить всем, в чем причина успеха этого журнала и на какого читателя он рассчитан. Рассмотрев все отделы журнала, критик приходит к выводу, что «Библиотека для чтения» – журналпровинциальный: вот причина ее силы». Белинский настаивает на том, что редактор, заботясь о разнообразии материала, должен придать своему журналу единое, строгое выдержанное направление: «Журнал должен иметь прежде всего физиономию, характер, альманашная безличность для пего всего хуже». И Белинский хвалит «Библиотеку» за то, что у нее есть такая физиономия, хотя она и не отвечает требованиям, предъявляемым к серьезному демократическому журналу.

Далее Белинский указывает, что редактор обязан прислушиваться к запросам читателей, удовлетворять их нужды, иначе он вообще останется без читателей, а те лишатся своего руководителя и наставника. «Итак, старайтесь умножить читателей: это первая и священнейшая ваша обязанность. Не пренебрегайте для этого никакими средствами, кроме предосудительных, наклоняйтесь до своих читателей, если они слишком малы ростом, пережевывайте им пищу, если они слишком слабы, узнайте их привычки, их слабости, и, соображаясь с ними, действуйте на них», – учит Белинский. И опять он хвалит «Библиотеку для чтения» за то, что она смогла угадать потребности своего провинциального читателя. Но здесь же критик и осуждает этот журнал который оказался на поводу у малотребовательной провинции и в погоне за числом подписчиков «без нужды слишком низко наклоняется, так низко, что в рядах своих читателей не видит никого уж ниже себя». Белинского возмущают также «предосудительные» средства «Библиотеки» в завоевании читателей – развязный, «цинический» тон, самохвальство, мелкое остроумничанье в критических статьях и рецензиях, помещение в журнале малодостоверного сенсационного материала, рекламирование доморощенных «знаменитостей» («тут все идет за знаменитость») и т.д.

Суждения Белинского о «Библиотеке для чтения» сразу же были восприняты передовой журналистикой. В частности, оценками Белинского широко пользовался Гоголь, работая над статьей «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году», помещенной в первом томе «Современника» Пушкина. Это отметил и сам Белинский в своей рецензии «Несколько слов о «Современнике».

В последней части статьи «Ничто о ничем» Белинский рассматривает вопрос о роли в журнале таких отделов, как критика и библиография, и в этой связи подвергает суровому осуждению руководителей «Московского наблюдателя».

Почему Белинский обратился именно к «Московскому наблюдателю»? Потому что это был новый журнал, направление которого могло быть еще не ясно читателю.

«Московский наблюдатель», созданный как «журнал энциклопедический», а по существу как научно-литературный, выходил с марта 1835 г. дважды в месяц на акционерных началах. В складчину вступили Погодин, Шевырев, Хомяков, Языков, И. Киреевский, Н. Павлов, Баратынский и др. Редактором они избрали ученого – статистика и экономиста В.П. Андросова, на имя которого и было получено разрешение. Многие сотрудники «Московского наблюдателя» перешли в журнал от Надеждина и в дальнейшем представляли лагерь официальной народности (Погодин, Шевырев) и славянофильства (Хомяков, Языков, И. Киреевский и др.).

Несмотря на отдельные разногласия, существовавшие между некоторыми основными сотрудниками «Московского наблюдателя», их прочно объединяли неприятие буржуазно-капиталистических отношений, идеализация старых патриархальных форм жизни, вера в особую историческую миссию православной России, преклонение перед идеалистической философией Шеллинга, прославление салонной дворянской культуры.

Своим внешним видом «Московский наблюдатель» резко выделялся на фоне тогдашних журналов. Дорогая, веленевая бумага, красивый шрифт, большие поля, нарядные обложки, многочисленные, изящно отпечатанные цветные картинки мод – все напоминало роскошное издание типа салонного альманаха.

У Белинского далеко не сразу составилось мнение о новом журнале. В 1835 г. он не посвятил «Московскому наблюдателю» ни одной статьи или заметки, однако не раз пускал попутно полемические стрелы в адрес Шевырева как его ведущего критика, во многих случаях не называя ни журнала, ни фамилии противника. Первое открытое упоминание Белинского о «Московском наблюдателе» находится в рецензии на книгу Н. Давыдова «Сцены на море» («Молва», 1835, №19).

Белинский прежде всего обратил внимание на то, что в журнале нет отдела библиографии. Это его очень удивило, как удивило и то, что в отделе критики «Московского наблюдателя» предполагалось рассматривать «только замечательные явления в нашей литературе». Потом Белинский покажет, что в этих установках редакции сказалось общее антидемократическое направление «Московского наблюдателя».

В статьях «Ничто о ничем» и «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя» Белинский настаивает, что отделы критики и библиографии являются важнейшими в журнале: в этих отделах наиболее полно и отчетливо отражается «дух и направление журнала», прежде всего через них журнал осуществляет свою основную функцию – быть «руководителем общества». «Наша критика должна быть гувернером общества и на простом языке говорить высокие истины».

Если журнал хочет «сделать пользу своему отечеству», удовлетворить потребности просвещения и образования, он обязан особенное внимание обращать на отдел критики и библиографии. «Критика должна составлять душу, жизнь журнала, должна быть постоянным его отделением, длинною, непрерывающеюся и незаканчивающеюся статьею... Для журнала библиография есть столько же душа и жизнь, сколько и критика» (II, 48).

Говоря о необходимости и полезности библиографии, Белинский как журналист-просветитель имел в виду заботу о широком читателе, недостаточно подготовленном и обеспеченном. «Питая доверенность к журналу», публика через библиографию «избавляется и от чтения и от покупки дурных книг и в то же время, руководимая журналом, обращает внимание на хорошее». Жанр библиографической заметки, отзыва, по мнению Белинского, дает и журналисту большие возможности для беседы с читателем в обход цензуры по вопросам, куда более важным, чем предполагает на первый взгляд сама тема такой заметки. Разве по поводу плохого сочинения нельзя высказать какой-нибудь дельной мысли, разве к разбору вздорной книги нельзя привязать какого-нибудь важного суждения?», – спрашивает критик.

Статья Шевырева «Перечень наблюдателя» («Московский наблюдатель», 1836, №1), написанная от имени редакции, послужила Белинскому, по его словам, «ключом» для определения общей позиции «Московского наблюдателя» как издания светского, ибо она «содержит в себе... объяснение направления, верования, литературного учения, задушевной идеи» этого журнала. Отказ от библиографии Шевырев объяснил нежеланием потакать читателям и охранять их денежные интересы: пусть читатели не ждут советов от журнала, а сами решают, какие книги им читать и покупать. С точки зрения Шевырева, подчеркивает Белинский, большинство читателей, доверяясь рецензенту, «требуют его мнения о книге для решения простого вопроса – купить ее или нет», а их журнал хочет быть «выше всяких карманных отношений» и потому если читатель не разберется и приобретет плохую книгу, в этом его вина: таково «достойное наказание для невежества».

В рассуждениях Шевырева Белинский увидел нескрываемое проявление аристократизма и противопоставил ему свое «плебейское мнение», которое «если не так благородно, зато заключает в себе побольше здравого смысла» (II, 167). Белинский с негодованием обрушился на позицию невмешательства в дела народного просвещения, которую заняли сотрудники «Московского наблюдателя», не пожелавшие оградить недостаточно просвещенного человека от вредного влияния «литературной посредственности», от халтурных книжек «неугомонных рыцарей толкучего рынка».

Принципиальное исключение отдела библиографии послужило для Белинского дополнительным аргументом в пользу вывода о том, что «Московский наблюдатель» – журнал антидемократический, что он «смотрит на искусство и литературу с светской точки зрения».