7) При установлении  звуковых соответствий необходимо  учитывать исторические звуковые  изменения, которые в силу внутренних  законов развития каждого языка  проявляются в последнем в  виде «фонетических законов» (см. гл. VII, § 85).

Так, очень соблазнительно сопоставить русское слово гать и норвежское gate – «улица». Однако это сопоставление ничего не дает, как правильно отмечает Б. А. Серебренников, так как в германских языках (к  которым принадлежит норвежский) звонкие взрывные (b, d, g) не могут  быть первичными благодаря «передвижению  согласных», т. е. исторически действовавшему фонетическому закону. Наоборот, на первый взгляд такие трудно сопоставимые слова, как русское жена и норвежское kona, легко можно привести в соответствие, если знать, что в скандинавских германских языках [k] происходит из [g], а в славянских [g] в положении перед гласными переднего ряда изменялось в [ж], тем самым норвежское kona и русское жена восходят к одному и тому же слову; ср. греческое gyne – «женщина», где не произошло ни передвижения согласных, как в германских, ни «палатализации» [g] в [ж] перед гласными переднего ряда, как в славянских.

Если мы знаем  фонетические законы развития данных языков, то нас никак не могут  «пугать» такие сопоставления, как  русское я [ja] и скандинавское ik или  же русское сто и греческое hekaton.

8) Как же осуществляется  реконструкция архетипа, или праформы, при сравнительно-историческом анализе  языков?

Для этого необходимо:

а) Сопоставлять и  корневые, и аффиксальные элементы слов.

б) Сопоставлять данные письменных памятников мертвых языков с данными живых языков и диалектов (завет А. X. Востокова). 

в) Производить сравнение  по методу «расширяющихся кругов», т. е. идя от сопоставления ближайше родственных  языков к родству групп и семей (например, русский сопоставлять с  украинским, восточнославянские языки  – с другими группами славянских, славянские – с балтийскими, балто-славянские – с иными индоевропейскими (завет  Р. Раска).

г) Если мы наблюдаем  в ближнеродственных языках, например, такое соответствие, как русское  – голова, болгарское – глава, польское – glowa (что поддержано и другими  аналогичными случаями, как золото, злато, zloto, а также ворона, врана, wrona, и другими регулярными соответствиями), то возникает вопрос:какой же вид имел архетип (праформа) этих слов родственных языков? Вряд ли какой-либо из указанных: эти явления параллельные, а не восходящие друг к другу. Ключ к решению данного вопроса находится, во-первых, в сопоставлении с другими «кругами» родственных языков, например с литовским galvd – «голова», с немецким gold – «золотой» или опять же с литовским arn – «ворона», а во-вторых, в подведении данного звукового изменения (судьба групп *tolt, tort в славянских языках) под более общий закон, в данном случае под «закон открытых слогов»1, по которому в славянских языках звуковые группы о, е перед [l], [r] между согласными должны были дать или «полногласие» (две гласных вокруг [1] или [r], как в русском), или метатезу (как в польском), или метатезу с удлинением гласной (откуда о > а, как в болгарском).

9) При сравнительно-историческом  исследовании языков надо особо  выделять заимствования. С одной  стороны, они ничего сравнительного  не дают (см. выше о слове фабрика); с другой –заимствования, оставаясь в неизменном фонетическом оформлении в заимствовавшем языке, могут сохранять архетип или вообще более древний облик данных корней и слов, так как в заимствовавшем языке не происходило тех фонетических изменений, которые характерны для языка, из которого произошло заимствование. Так, например, полногласное русское слово толокно и слово, в котором отражается результат исчезновения бывших носовых гласных, кудель имеются в виде древнего заимствования talkkuna и kuontalo в финском языке, где сохраняется вид этих слов, более близкий к архетипам. Венгерское szalma – «солома» показывает на древние связи угров (венгров) и восточных славян в эпоху до образования полногласных сочетаний в восточнославянских языках и подтверждает реконструкцию русского слова солома в общеславянском в виде *solma1.

10) Без правильной  методики реконструкции невозможно  установление достоверных этимологии. О трудностях установления правильных этимологии и роли сравнительно-исторического изучения языков и реконструкции, в частности в этимологических исследованиях, см. в анализе этимологии слова пшено в курсе «Введение в языкознание» Л. А. Булаховского (1953, стр. 166).

Результаты почти  двухсотлетних исследований языков методом сравнительно-исторического  языкознания подытоживаются в схеме  генеалогической классификации  языков.

Выше уже было сказано о неравномерности знаний о языках различных семей. Поэтому  одни семьи, более изученные, изложены детальнее, другие же семьи, менее известные, даны в виде более сухих перечней.

Семьи языков разделяются  на ветви, группы, подгруппы, под-подгруппы родственных языков. Каждая ступень дробления объединяет более близкие языки по сравнению с предшествующей, более общей. Так, языки восточнославянские обнаруживают большую близость, чем вообще славянские, а славянские – большую близость, чем индоевропейские.

При перечне языков в пределах группы и групп в пределах семьи сначала перечисляются языки живые, а затем уже мертвые.

Младограмматизм

В последней четверти прошлого века в языкознании определилось направление, которому за молодой задор  его представителей, с каким они  нападали на старшее поколение языковедов, немецкий филолог Ф. Царнке присвоил шутливое название «младограмматиков» (Junggramrnatiker). Один из зачинателей этого  направления, К. Бругман, превратил  это название в знамя новой  лингвистической школы, и оно  со временем приобрело все права  лингвистического термина.

К новому направлению  примыкали по преимуществу ученые Лейпцигского университета (почему младограмматиков иногда именуют также лейпцигской  школой языкознания) — А. Лескин (1840 — 1916), К. Бругман (J849 — 1919), Г. Остгоф (1842 — 1907), Г. Пауль (1846 — 1921), Б. Дельбрюк (1842 — 1922) и др.

К позициям младограмматизма в той или иной степени приближался  также Ф. де Соссюр (1857 — 1913) на первом этапе своей деятельности, Ф. Ф. Фортунатов (1848 — 1914), В. Томсен (1842 — 1927) и др. Однако следует иметь в виду, что эти  лингвисты слишком своеобразны  и оригинальны в своем творчестве (Ф. де Соссюр и Ф. Ф. Фортунатов —  создатели своих школ в языкознании), чтобы их можно было безоговорочно относить к младограмматикам. Правильнее было бы говорить о них (привлекая также широкий круг других лингвистов) как о представителях сравнительно-исторического языкознания, развитие принципов которого отнюдь нельзя считать монополией младограмматиков.

Основным для концепции  младограмматизма является представление  о языке как об индивидуальной психофизической (или психофизиологической) деятельности. Все языковые изменения, по мнению младограмматиков, совершаются  в «обычной речевой деятельности»  индивида. Отсюда их требование обратиться к изучению в первую очередь живых  языков, которые легче, чем мертвые  древние языки, поддаются наблюдению и, следовательно, дают больше материала  для вскрытия закономерностей развития языка. С этим связано и их скептическое отношение к реконструкциям индоевропейского праязыка. Впрочем, младограмматики  в своей научной практике были непоследовательны и вопреки  своим декларативным заявлениям много внимания уделяли изучению именно древних языков и занимались реконструкцией если не индоевропейского праязыка, то отдельных его форм.

Понимание языка  как постоянно изменяющегося  явления обусловило требование младограмматиками  исторического подхода к изучению языка. Исторический подход у них  универсализируется и делается обязательным при изучении всех явлений. В целях  более глубокого и детального изучения они рекомендовали изолированное  рассмотрение отдельных явлений  языка (так называемый «атомизм»  младограмматиков).

Двусторонность природы  языка (это индивидуально-психологическое  и физиологическое явление) нашла  свое выражение в формулировании младограмматиками методов исторического  изучения процессов развития языка. Внимание исследователя должно быть направлено на установление новообразований  по аналогии (аналогия покоится на психических  явлениях ассоциации) и вскрытие и описание фонетических законов (отражающих физиологическую сторону жизни языка). В понятии фонетического закона, несомненно, отразились прежние воззрения на язык как на естественный организм, подчиненный в своем развитии строгим и не знающим исключений (как и физические законы) закономерностям. Фонетические законы младограмматиков — это последующий этап в стремлении языковедов превратить лингвистику в науку законополагающую.

Явление аналогии и  фонетические законы, выдвинутые младограмматиками  на первый план в лингвистическом  исследовании, в течение многих лет  были предметом оживленной дискуссии, в процессе которой самим младограмматикам пришлось пересмотреть понятие фонетического  закона. Если первоначально фонетические законы определялись как «законы, действующие  совершенно слепо, со слепой необходимостью природы», то в дальнейшем сферу  их действия пришлось ограничить рядом  факторов (хронологическими и пространственными  пределами, встречным действием  аналогии, позднейшими иностранными заимствованиями, определенными фонетическими  условиями). В поздних работах  Б. Дельбрюка находит свое выражение  кризис младограмматической концепции; он вообще отказывает в закономерности процессам звуковых изменений, поскольку  «язык слагается из человеческих действий и поступков, которые, по-видимому, произвольны».

Введение младограмматиками  новых методов исследования сопровождалось многими значительными открытиями в области индоевропейских языков, но вместе с тем знаменовалось  сужением научной проблематики. Лингвистические исследования замыкались главным образом в области фонетики, в меньшей мере затрагивая морфологию и почти совсем не касаясь синтаксиса (редкое исключение составляет «Сравнительный синтаксис индоевропейских языков» Б. Дельбрюка, занимающий последние три тома шеститомных «Основ сравнительной грамматики индоевропейских языков»; первые три тома, посвященные фонетике и морфологии, написаны К. Бругманом) и лексики (если не говорить, конечно, об этимологических исследованиях). В соответствии с этим многочисленные исторические грамматики отдельных индоевропейских языков, написанные младограмматиками, состоят по преимуществу из исторической фонетики и в меньшей мере исторической морфологии.

Фердинанд  де Соссюр и «Курс  общей лингвистики»

 Фердинанд де  Соссюр (1857-1913) считается основателем  социологической школы языкознания  (ее называют также французской  школой). Однако многие положения  его учения послужили основанием  и для другого направления,  которое затем оформилось в  так называемый структурализм  (см. ниже). Именно поэтому, а также в силу того, что ряд выдвинутых им положений находится за пределами доктрин какой-либо определенной школы и связывается непосредственно с самим Ф. де Соссюром ("соссюрианство в языкознании"), его правильнее рассматривать отдельно, не только как представителя социологической школы.

Ф. де Соссюр различает язык (langue), речь (parole) и речевую деятельность (langage). Речевая деятельность многоформенна и соприкасается с рядом областей: физикой, физиологией, психикой. Речь - индивидуальное явление, а язык - "социальный продукт речевой способности, совокупность необходимых условий, усвоенных общественным коллективом для осуществления этой способности у отдельных лиц". Язык выступает как "система чисто лингвистических отношений", и только он должен изучаться языковедами: "единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассмотренный в самом себе и для себя.

В развитие этого  положения Ф. де Соссюр проводит разграничение  между внешней лингвистикой и внутренней лингвистикой. Внешней лингвистике принадлежать отношения языка к общественным установлениям и историческим условиям его существования. Но все эти моменты находятся за пределами языка как системы чистых отношений ("нет никакой необходимости знать условия, в которых развивается тот или иной язык", так как "язык есть система, подчиняющаяся своему собственному порядку".) И именно в этом последнем понимании язык составляет предмет внутренней лингвистики ("внутренним является все то, что в какой-либо степени видоизменяет систему").

Следующее разграничение  Ф. де Соссюр проводит по двум плоскостям: диахронии (исторический или динамический аспект) и синхронии (статический аспект, язык в его системе). Оба эти аспекта Ф. де Соссюр не только отрывает друг от друга, но и противопоставляет ("противопоставление двух точек зрения на язык - синхронной и диахронной - совершенно абсолютно и не терпит компромисса"). Отвлеченный от исторического рассмотрения, синхронический аспект позволяет исследователю сосредоточиться на изучении замкнутой в себе системы языка, "в самой себе и для себя". Историческая же точка зрения на язык (диахрония) разрушает систему, превращает ее в собрание разрозненных фактов.

Язык Ф. де Соссюр рассматривает далее как систему произвольных знаков (знаковая природа языка) и уподобляет его тем самым любой другой системе знаков. ("Язык есть система знаков, выражающих идеи, а следовательно, его можно сравнить с письмом, с азбукой для глухонемых, с символическими обрядами, с формами учтивости, с военными сигналами и т.п.") Он мыслит себе создание науки, "изучающей жизнь знаков внутри жизни общества" (семиология), куда составной частью вошла бы и лингвистика.

Языковой  знак, по Ф. де Соссюру, с одной стороны, абсолютно произволен, но, с другой стороны, обязателен для данного языкового коллектива. ("Если по отношению к изображаемой им идее означающее (т.е. знак) представляется свободно выбранным, то, наоборот, по отношению к языковому коллективу, который им пользуется, оно не свободно, оно навязано".) Ф. де Соссюр следующим картинным образом рисует социальную обусловленность языкового знака: "Языку как бы говорят: "Выбирай!", но прибавляют: "Ты выберешь вот этот знак, а не другой". Изложенные общие положения конкретизируются, развиваются в частных положениях лингвистической теории Ф. де Соссюра.

Ф. де Соссюр поднял много новых проблем в языкознании, выявил ряд важных аспектов в изучении языка, способствовал более глубокому  пониманию специфики языка. Но вместе с тем в его учении немало внутренних противоречий. В нем также заложена отчетливая тенденция к антиисторическому  подходу к изучению языка, к метафизическому  представлению о языке как  системе чистых отношений, не обремененных никакими материальными формами. Именно эти моменты его лингвистической  теории и получали в дальнейшем преимущественно  развитие в некоторых направлениях структуральной лингвистики.