Понятие социального прогресса в трудах русских социологов разных направлений

2. Мечников  Лев Ильич (1838-1888)

     Лев Ильич Мечников, брат известного биолога и врача И.И. Мечникова, географ, социолог, общественный деятель, являлся одним из ярких представителей этого направления. Мировую известность как социолог он получил посмертно после опубликования его главного произведения “Цивилизация и великие исторические реки. Географическая теория развития современного общества” в 1889 г. на французском языке. 

     Мечникова интересовали две основные проблемы того времени: социальный прогресс и его критерий, механизм социального прогресса. В русской социологии вопрос о прогрессе был очень важен. Сама история поставила этот вопрос и требовала на него ответа: как следует оценивать, в частности, петровские реформы? Идея прогресса до позитивизма не рассматривалась ни кем в достаточно полной мере. 

     Мерилом прогресса в общественной жизни, по мнению Мечникова, выступает солидарность. Она является сущностной чертой общества, она развивается, и поэтому с  помощью метода аналогии ее можно  измерить. Постепенно солидарность вытесняет первичную борьбу за существование, которая господствует в природе. Солидарность может быть разной, в зависимости от того, помогают люди друг другу по принуждению или делают это добровольно. Поэтому главный показатель социального прогресса, по мнению Мечникова, это степень свободы при образовании кооперации. Солидарность воплощалась в различных кооперациях. Какой тип кооперации будет выбран, зависело от осознания людьми необходимости объединения. Таким образом, критерий прогресса оказывался в самом сознании человека. Такая точка зрения Мечникова была обусловлена тем, что он не понял главного критерия общественного прогресса - развития производительных сил. Но уже при раскрытии причин социального прогресса он опирался на материалистические взгляды. 

     Мечников  считал, что социальный прогресс в  основном проходит те же ступени солидарности, что и в органическом мире, искусственно связывая основные этапы социального  развития со своей схемой эволюции живых организмов. 

     Он  резко и решительно выступил против социал-дарвинизма и расистских идей, что имело прогрессивное значение. Мальтузианскую теорию о народонаселении он характеризовал как реакционную, так как она теоретически оправдывала расизм. 

     Мечников  хотел рассмотреть механизм влияния  природы на социальное устройство общества. Так, в своей работе он, не скатываясь к вульгарному географическому детерминизму, пытался объяснить неравномерность общественного развития как результат изменения значения одних и тех же географических условий (а именно, водных ресурсов и путей сообщения), происходивших в различные эпохи под влиянием экономического и технического прогресса. Мечников выделял три периода в истории цивилизации: речной (возникновение первых рабовладельческих государств в долинах рек Нила, Тигра, Евфрата...), средиземноморский (основание Карфагена), океанический (открытие Америки). Правда, следует отметить, что данная периодизация внутренне противоречива, так как не объясняет, почему одинаковые по социально-экономическому типу государства (Финикия и Египет) отнесены к разным историческим эпохам, а различные (Рим и Франское государство Каролинков) - к одной эпохе. 

     С этой периодизацией он связывает  основной закон развития культуры. На земле постепенно происходит эволюция культурно-географической среды, сначала она ограничена небольшими бассейнами нескольких культурно-исторических рек, постепенно расширяется и принимает характер средиземноморской, со временем охватывает Атлантический океан, с тем, чтобы в конечном итоге распространиться на всех обитаемых местностях земного шара. 

     Причину прогресса древнего общества он видел  в реках, но не во всех, а только в  тех, которые могли обогатить  человека и в то же время угрожали его развитию и жизни. Для борьбы со стихиями рек люди должны совместно  трудиться, соединяться в кооперации. Так, “исторические реки” Нил, Тигр и Евфрат могли за короткий срок сделать плодоносными огромные области, которые могли прокормить миллионы людей или уничтожить все созданное человеческим трудом, привести к разорению и голоду. Поэтому жизнь вдоль этих рек требовала от множества людей кооперированного труда. При этом малейшая неточность или небрежность при возведении дамб или рытье каналов могли привести к огромным общественным бедствиям. Мечников пишет: “Под страхом неминуемой смерти река-кормилица внушает населению солидарность и стремление объединять свои силы, хотя на самом деле отдельные группы населения не знали и даже ненавидели друг друга. Она принуждает каждого члена общества к исполнению части общественной работы, полезность которой познается впоследствии, а вначале бывает, непонятна громадному большинству. Зачастую даже это большинство не в состоянии дать себе отчет о плане исполнения общей работы. Вот где истинный источник боязливого благоговения и уважения, проявляемых народами по адресу рек, этих божеств, прокармливающих и управляющих, и оживотворяющих, открывающих свои тайны только немногим избранным, а всеми остальными смертными повелевающих и управляющих, наподобие того, как управляет ими судьба”. Поэтому в долинах перечисленных рек сложились крупнейшие цивилизации древности. Другие же реки мира, даже более крупные, окруженные плодородными землями, так и не смогли стать очагами древней цивилизации, так как условия жизни для селящихся вдоль них племен были слишком благоприятными и не требовали совместных усилий. Цивилизациями речного периода были Древний Египет, Ассиро-Вавилонское царство, древние Индия и Китай. 

     По  мнению Мечникова, социологические  законы не сводимы к законам природы, с их помощью нельзя внести ясность в сложный мир социальных взаимоотношений людей. Он считает: “Основать социологию на дарвинском законе борьбы за существование также немыслимо, как разрешить вопрос о солнечных пятнах на основании пифагоровой теоремы” /93, с.38/. “Общество - не механизмы и организмы, а также относятся к организмам, как эти последние относятся к механизмам. Говоря другими словами, законы биологические также неспособны объяснить нам явления общественности, как законы механические (считая, в том числе и химические) неспособны объяснять органическую жизнь” . При этом все-таки он считал полезным проведение некоторых аналогий общества с биологическим организмом. 

     В историю русской социологии Мечников вошел как создатель оригинальной теории, в которой он попытался  связать проблему географического фактора с условиями материальной жизни общества. Также на географическом факторе жизни общества он основывал идею закономерности общественного развития и социального прогресса. 
 
 
 

3. Карсавин  Лев Платонович (1882–1952)

     В современной России, переживающий бум религиозного экстаза, не могли не быть востребованы доктрины космизма и всеединства, когда-то популярные среди российских теософов, особенно из эмигрантской среды. И хотя эти эмигранты-теософы были очень сильно обижены на советскую власть, в то же время они не приняли и западные рационалистические представления на мир, которые они в жесткой форме подвергали критике. Исторически это объяснимо, поскольку после Первой мировой войны Запад переживал не лучшие времена, отражением чему как раз и служили пессимистические оценки самих западных философов о будущем Европы и вообще Запада. Тогдашняя Россия, после Октябрьской революции, также не давала поводов к оптимизму, имея в виду сложный и подчас кровавый период утверждения социализма в полукапиталистической и полуфеодальной стране. В такой ситуации, в обстановке «всемирного хаоса» обычным в истории является тяга к религии. Естественно, это делается не прямо (для этого существуют попы), а косвенно, так сказать, на «научном» и философском поле. 

     Одним из таких теософов был Карсавин, на мой взгляд, крупнейший религиозный  мыслитель среди эмигрантской среды. В 1923 г. он опубликовал в Берлине труд, в котором подробно, в специальной главе «Теория прогресса» разбирает интересующую нас проблему. 

     В отличие от современных российских «мыслителей», пишущих на эту тему, он поначалу дает определения терминам «изменение» и «развитие», понимая, что, если этого не сделать, они могут совпасть с термином «прогресс». Его определения звучат таким образом: 

     «Изменение есть непрерывно меняющаяся во времени система взаимоотношений пространственно разъединенных элементов». 

«Развитие необходимо предполагает то, что развивается. Нет развития без субъекта развития. …Нет субъекта и развития, а есть развивающийся субъект». 

     Хотя  последнее не является собственно определением термина «развитие», а указывает  на субъекты данного явления, тем  не менее, из приведенных формулировок можно вынести следующее. Изменению может подвергаться любой «элемент» бытия, в то время как развиваться может только субъект, под которым Карсавин  понимал человека. Это очень важное отмежевание от тех, кто приписывает внечеловеческому миру, например солнцу и т.д., «развитие». Эту онтологическую посылку Карсавин применял и к истории, которая есть преимущественно «наука о жизни», «живая развивающаяся личность». И таким образом цель исторического исследования – познание «качествования всеединого человека, как в единстве его, так и во всех его моментах». Причем у него «всеединый человек» - это «всеединое человечество», а «семья», «сословие», «класс» — «всеединые личности». Такая диалектика отличается от гегелевской триады (всеобщее, особенное, конкретное). Это, конечно, не суммирование «личностей», а выделение конкретного ядра, без которого не может существовать общее (человечество, семья и т.д.). Отсюда вытекают у него и такие необычные словосочетания, как «коллективная индивидуальность», «личность народа». 

     Вряд  ли кто всерьез будет оспаривать тезис о том, что человек есть венец природы (хотя находятся такие  глупцы), однако если бы познавали «живую историческую личность» во всех ее моментах и т.д., думаю, тогда не была бы написана не только история человечества, но даже история какого-нибудь небольшого государства. Все-таки «личностей» много, а историков значительно меньше. 

     Что же касается непосредственно прогресса, то в этом вопросе Карсавин не оказался оригинальным, повторив тривиальные  стенания своих братьев по «религиозному классу» – западных теологов. Во-первых, в отличие от слов «изменение» и «развитие», слову «прогресс» не было дано определение, а было сказано, что «„идеал прогресса“… всегда содержит в себе момент оценки, и притом оценки этической». Это касается и слова «регресс». Причем, как следует дальше, речь идет об оценке не только этической, но и религиозной. Если это так, тогда просто невозможно будет оценить ни одну эпоху, ни одно явление из-за различия этических норм как по горизонтали (география), так и по вертикали (история). Карсавин сам приводит пример с Ренессансом. Одни оценивают этот период как прогрессивный, другие называют его регрессом и даже «началом вырождения человечества». Видимо, Карсавин имел в виду все-таки «духовное» вырождение, поскольку с точки зрения «рождения» именно с начала Ренессанса человечество после полуторатысячелетнего мракобесия начало скачкообразно размножаться. 

     Так где же или в чем  критерии прогресса? – спрашивает сам Карсавин. «Что важнее: политическое или социальное?». Все это, оказывается, ерунда. Не ерунда следующее: «Если установлено, что есть Бог, внешний миру, но давший этому миру законы, повелевший предпочитать духовные потребности душевным и телесным, – Божьи законы и являются критерием для сравнительной оценки всего относительного по качеству». Как говорится, приехали. А если не установлено, что есть бог? Что тогда? 

     Карсавин  критикует и «бесконечный эмпирический прогресс» – это когда «развитие  человечества дает бесконечный ряд  моментов подъема, из которых последующие ценнее предыдущих». Это, безусловно, верно, поскольку «ценность» опять же будет определяться субъективно. Атакует он и «формулу прогресса», как «рост дифференциации при сохранении единства» (атака на позитивизм русских в лице П.Л. Лаврова и Н.К. Михайловского). С этим тоже можно согласиться. Но где же выход без «божественных критериев»? А его нет. «Какую бы сторону развития мы ни брали, во всякой легко показать недоказуемость прогресса». 

     Далее он описывает противоречия прогресса: знания накапливаются, но они разрозненны; техника растет – падает искусство. Да и «растет» ли техника? А если и растет, то человек становится ее придатком, она порабощает человека. И тем не менее: «Но пускай прогресс в прошлом будет вполне доказанным фактом. Этим еще не доказано, что предстоящее развитие прогрессивно». Короче, с прогрессом не понятно, зато ясно с человеческим развитием. Он пишет: «Мы признаем единственным центральным моментом исторического развития Боговоплощение…Вполне в сфере наших общих предпосылок мы выдвигаем центральное значение личности Иисуса Христа и понимаем исторический процесс как развитие Христовой церкви». 

     Это как раз и есть «социокультурный этикоцентризм», из которого черпают  идеи нынешние теософы России, называющие себя философами, в частности автор статьи о прогрессе в современном «Энциклопедическом словаре по Философии». Этот автор (И.А. Василенко) пишет, что достоинство такого подхода заключается в том, что он является альтернативой «западным рационалистическим принципам жизнестроения» (слово, кстати, весьма удачное). 

     Этот  автор, лягнув, как и полагается, утопическое видение мира (которое, естественно, приписывается марксизму), радуется возвращению российских философов  к наследию «серебряного века», которое  способно возродить «традиции самобытной национальной культуры». «Российский цивилизационный синтез качественно отличается от западного тем, что требует не нейтрализации культурно-ценностных изменений, а, напротив, их активизации». 

     Таким образом, у Карсавина прогресс слился с процессом. И он очень и очень бы обрадовался: в нынешней России, как говорил один из ее разрушителей, «процесс пошел», процесс охристианивания русского народа. Сопровождается, правда, этот процесс убиением этого самого народа. Христианство действительно, оказалось, процессом антипрогрессивным. 

     Было  бы печально, если бы российская мысль  выражала себя вот в таких «этикоцентристских»  взглядах. Слава богу, есть и другие. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

4. Ковалевский Максим Максимович (1851- 1916)

     Русский социолог, правовед, историк и этнограф, один из основателей Московского психологического общества. Испытал заметное влияние английского социолога и философа Герберта Спенсера, что и предопределило его интерес к социологическим исследованиям. В своем учении о социальном прогрессе Ковалевский проводил гуманистическую идею солидарности между социальными группами и народами, а главную задачу социологии видел в выявлении сущности этой солидарности, описании и объяснении ее многообразных форм. Развивая сравнительно-исторический метод исследования общественной эволюции различных народов, предложил собственную общую формулу поступательного движения общественной жизни, в которой революции рассматривал как случайное и патологическое явление.