Процесс над Жанной Дарк

  И правда, процесс реабилитации начался всего  семь лет назад, в 1449 году. Почему так  поздно? Да просто потому, что только тогда закончилась война между  Францией и Англией. Карл VII, король Франции, которого Жанна называла «своим королем», в 1437 году вошел наконец в Париж, осуществив, таким образом, пророчество Девы, незадолго до своей смерти в 1431 году сказавшей, что не пройдет и семи лет, как англичане утратят свой самый большой залог во Франции. Самый большой залог — это Париж. Что касается Карла VII, то, для того чтобы он смог в ноябре 1439 года войти в Руан, столицу Нормандии, надо было дождаться, чтобы сама Нормандия вернулась к нему. Он прекрасно знает, что не сделал ничего для той, кому обязан троном. Он не послал на помощь Жанне военных, даже не сделал попытки предложить выкуп за ее освобождение, одним словом, ничего.

  Надо  еще добавить, что все документы  процесса хранились в Руанском архиепископстве, и, пока город не стал вновь французским, никакие юридические действия не были возможны.

  Пятнадцатого  февраля 1450 года в Руане, через несколько  дней после смерти Аньес Сорель,[9] Карл VII диктует одному из своих советников, канонику Гийому Буйи, документ, в котором  поручает ему заняться выяснением правды о процессе над Девой.

  Не  проходит и трех недель после королевского письма, как появляется первый свидетель. Это — Гийом Маншон, один из секретарей суда на процессе над Жанной. Он присутствовал  на всех заседаниях, все записывал  к на каждой странице протокола есть его подпись. Назавтра были выслушаны еще шесть свидетелей. За дело взялись рьяно, и уже в первые дни выявил» множество несуразностей в материалах процесса.

  Выяснилось, например, что некто Луазелер, который  представился Жанне исповедником, «другом», сообщая многочисленные признания Девы судьям, снабжал их таким образом важными сведениями. На заседаниях же, спрятавшись за занавеской, он составлял подложные сводки показаний обвиняемой. И однако же пока больше ничего сделать нельзя. Поскольку процесс над Жанной вела инквизиция, то и пересматривать его вправе только инквизиция.

  В феврале 1452 года папский легат Гийом д'Эстутвиль  после аудиенции у короля Карла VII поручает новому великому инквизитору  Франции Жану Ерегалю вести дело Жанны. И вот два церковнослужителя вместе берутся за работу, составляя вопрос-пик, предназначенный для тех, кого они собираются вызвать.

  Первые  свидетели появляются 2 мая. Но очень  многих уже пет. Кошон умер два  года назад. Труп зачинщика всей истории  Жана Эстиве был найден в сточной канаве. Следы инквизитора Жана Леметра вовсе затерялись. Ответы тех, кто дожил до этого дня, порождают столько новых вопросов, что вскоре составляется второй вопросник, гораздо более обстоятельный, чем предыдущий. На его основе и будет проведен процесс реабилитации. Восьмого мая допросы свидетелей возобновляются. Именно эти свидетельские показания вскрывают подлинную суетность процесса над Жанной, его политический характер.

  Да, это  был политический процесс: судили женщину-воина, «освободительницу»; религиозный же процесс, процесс над еретичкой, был устроен только для того, чтобы подорвать веру в нее, уничтожить тот ореол святости, которым она была окружена, развенчать ее военные подвиги. Но главное, надо было заявить о незаконности претензий на трои, а затем и о незаконности самой коронации Карла VII, оопиравшегося в достижении своих целей па ведьму.

  Вот откуда, как и в каждом политическом процессе, скандальное нагромождение  всякого рода нарушений. Первое, самое  серьезное, заключается в том, что Жанну держали в тюрьме у англичан, а не в церковной тюрьме. К тому же у нее не было адвоката, ее всячески пытались запугать, текста обвинения самой обвиняемой не прочли, а текст отречения подменили. Текст, который Жанна действительно произнесла на кладбище Сент-Уэн — он был очень коротким, — таинственным образом исчез, а вместо пего в документах оказался куда более длинный и детальный. Жанна в глаза его не видела, а потому, стало быть, никогда и не подписывала; однако же именно он был представлен судьям как подлинное отречение Девы. Уж не говоря о последней хитрости, когда Жанну вынудили надеть мужской костюм, что и погубило ее.

  Один  из опрошенных свидетелей, монах Нзамбар  де Ла Пьер, который, как и брат Мартин Ладвеню, утверждал, будто был одним  из верных друзей Девы, рассказывал, как к ним, в доминиканский монастырь, пришел палач и сказал ему и брату Мартину тоже, что он «очень боится' проклятья, ибо сжег святую женщину…».

  Все это всплывает теперь, когда слушают  свидетелей процесса 1431 года. Двадцать второго мая Гнйом д'Эстутвиль сообщает королю об окончании расследования и говорит, что лично он убежден в невиновности Жанны. Инквизитор Жан Брегаль в свою очередь составляет краткое описание всего дела для докторов богословия Парижского университета и задает им вопрос: «Придете ли вы к такому же выводу, что и судьи в Руане?»

  Меж тем все идет своим чередом. И  наконец в 1455 году по предложению  Брега ля семья Жанны решается выступить гражданским истцом. Семья  — это мать Изабелла и братья Пьер и Жан. В июне 1455 года папа Каликст III разрешает подать прошение о реабилитации Жанны. И 7 ноября того же года в нефе собора Парижской богоматери происходит необычное заседание. Сюда со своим прошением пришла старая крестьянка, а вместе с ней многие жители Орлеана — города, освобожденного Жанной, — присоединившие свои петиции к ее просьбе.

  Толпа собралась такая, что судьям пришлось вместе с Изабеллой укрыться в  ризнице.

  — У  меня была дочь, — начинает старая женщина, — рожденная в законном браке, которую я должным образом  крестила и воспитала в страхе божьем и уважении к церкви — насколько это позволял ее возраст и простота происхождения. Однако ж. хотя она никогда не подумала и не сделала ничего могущею отвратить ее от веры, нашлись враги, которые устроили процесс над ней, и, так как никто не пришел на помощь к невинной, ее приговорили как преступницу и заставили принять жестокую смерть в огне.

  Даже  судьи не могут скрыть волнения. Все чувствуют, что настоящий  процесс Жанны начинается здесь, в святилище собора Парижской  богоматери. 

  Как бы из далекого прошлого появляются многие из тех, кто знал Жанну: крестьяне  и крестьянки из Домреми, ее товарищи по оружию, принцы королевской крови, прелаты. Господин Жан Бопэр, один из судей Жанны, наиболее причастных к  ее гибели, чья ненависть не остыла, тоже здесь… Но он вскоре незаметно удаляется, чтобы избежать допроса. Чего только не случалось в средние века!

  В конце  того же 1455 года суд выезжает в Руан, куда приглашены явиться от 12 до 20 сентября все участники процесса. Повсюду  развешаны объявления-афиши, глашатаи уже прокричали приглашения на улицах города. Нотариус Гийом Маншон передает суду все хранившиеся у него документы.

  В январе 1456 года комиссия приезжает в дом  священника маленькой церкви Домреми. Свидетели детства Жанны приходят сюда рассказать о той девочке и девушке, которую они знали. Новые заседания идут в Руане и Орлеане. Во всех свидетельских показаниях, включая показания таких важных господ, как герцог Алансонский, сквозит восхищение подвигом Жанны, имя которой становится легендарным.

  Тридцатое мая — новое заседание в  Руане. Это Всего лишь формальность. Приглашаются все возможные противники. Как и следовало ожидать, таковые  не объявляются. К 10 июня все документы  собраны в руках великого инквизитора  Жана Брегаля, который сам пересматривает весь процесс. Свидетельские показания одно за другим опровергают все предъявленные Жанне статьи обвинения, нет никаких оснований обвинять ее в ереси.

  Второго июля инициатор реабилитационного  процесса Симон Шапито и Гийом  Превосто, адвокат семьи Жанны, просят судей от имени папского престола объявить о реабилитации Жанны, что и происходит 7 июля 1456 года в торжественной обстановке.

  Для того чтобы первый в истории Франции  политический процесс принял столь  сенсационный оборот, понадобилось двадцать пять лет и полное изменение положения в стране. Та, которую назвали колдуньей, стала национальной героиней. Все, пришедшие в это июльское утро вместе с судьями на кладбище Сент-Уэн, договариваются на следующий день встретиться на площади Старого рынка, где некогда горел костер. Там епископ во всеуслышание объявляет, что на месте, где был костер, будет поставлен крест "на вечную намять и для молитвы за душу ее и других усопших".