Языческий фактор в религиозной, социально-политической и этнокультурной жизни современной Удмуртии

В иных, внерелигиозных общественных сферах, языческий фактор в переломные 80-90-е годы XX века имел более ощутимый эффект. В Удмуртии, как и в некоторых других республиках Приволжского федерального округа (Марий Эл, Чувашии) язычество стало символом национального возрождения, воплощенным в конкретные действия. Представление о языческой модели общественного процесса дает анализ высказываний С.Н.Виноградова, почетного жреца общины «Удмурт Вось«, в свое время (1994, 2000гг.) зафиксированных С.Филатовым и А.Щипковым.19 Он утверждает, что в окружающем нас мире господствуют разрушительные тоталитарные идеологии: ислам, христианство и марксизм (искаженный вариант христианства), которые в ходе исторического развития завели человечество в тупик. По убеждению С.Н.Виноградова, сам прогресс общества приведет к смене лидера мирового конфессионального пространства: народы, отказавшись от чуждого бремени христианства, вернутся к язычеству. В »Сведениях об основах вероучения« идеологи »Удмурт Вось« определили удмуртское язычество как »поклонение великим силам Космоса«. Божество Инмар в конце ХХв. стало »великой космической силой«, а солнце — »лицом космоса«, к которому обращаются во время молений.20 Эти идеи стали популярны в национальном удмуртском движении: так на открытии республиканского праздника Гербер в 2000г. президент Всеудмуртской ассоциации «Удмурт кенеш» В.К.Тубылов заявил о прямых контактах с космосом,21 (имея в виду древние языческие традиции), чем спровоцировал отдельные СМИ на критику мировоззрения удмуртской политической элиты. И хотя на съезде «Удмурт кенеш» в 1998г. религиозная община «Удмурт вось» открыто заявила о своих правах на роль официального идеолога движения, но общественно-политическая и духовно-мировоззренческая реальности были таковы, что ни молитвы Инмару, ни праздники Гербер, с каждым годом утрачивающие свою этноконфессиональную основу, ни отдельные проязыческие высказывания лидеров «Удмурт кенеш» и удмуртских политиков и так не сделали неоязычество элементом, объединяющим как своих последователей, членов национальной общины, так и удмуртское общество в целом.

Столь же поверхностным  было воздействие языческого фактора  и на политико-идеологическую сферу. Когда процесс суверенизации  коснулся таких важных атрибутов государственности как герб и флаг национальных республик, регионы, вслед за федеральным Центром, отказались от советской символики и обратились к этноконфессиональным традициям своих народов. Разработки художника-удмурта Ю.Н.Лобанова вполне соответствовали национальной специфике и нормам геральдики. Работая в жанре этнофутуризма, тяготеющем к язычеству, автор опирался на древнюю этнокультурную символику, фольклорные традиции и исследования ведущих удмуртских ученых. Центральным элементом герба стал мифологический образ женщины-птицы, дающей жизнь и, одновременно, символ обиталища душ умерших (амулет с этим изображением использовался в языческой обрядности). В основу изображения Ю.Лобанов положил стилизованный оберег пермского «звериного стиля«, который в иной интерпретации был использован А.Неверовым для герба Республики Коми в 1994г.22 На груди птицы-тотема Ю.Лобанов поместил большой солярный знак (восьмиконечную розетку-крест, традиционный мотив орнамента многих народов), а над крылами — два малых солярных креста, воплощающих в совокупности земные и космические оберегающие силы. Такой же знак красного цвета (»толэзё«), символ Солнца, стал центральным элементом государственного флага Удмуртии.23

Жизнеспособным  и многообразным было проявление языческого фактора и темы народных верований в различных областях культурного наследия удмуртского  народа. Так, архитектурно-этнографический  музей «Ильинка« (Завьяловский район, д.Лудорвай) - усадьба удмурта-середняка с домашней молельней и уголком хранителя рода (воршуда), был создан в 1997г. при поддержке Правительства УР и стал местом проведения показательных народных и религиозных праздников с участием официальных лиц и гостей республики. Этот комплекс демонстрирует своеобразное сочетание языческих и христианских традиций. В куале по праздникам обслуживающим персоналом (не жрецами!) совершается обряд освящения жертвенной пищи (каши, мяса), которая тут же окропляется святой водой из ближайшего православного храма. Обитатели комплекса »Ильинка« предпочитают дохристианские традиции, но при этом испытывают потребность в духовном окормлении православного священника,24 который, по понятным причинам, избегает посещать этот центр этнографической эклектики. Таким образом »Ильинка« с ее »возрожденной« куалой и театрализованной обрядностью, имитацией культа наглядно свидетельствует о реальном статусе народных удмуртских верований в городской среде. На первый план вновь выходит культурологический (внерелигиозный) аспект язычества. Потребителями указанных специфических культурных услуг становятся туристы, приезжая элита, воспринимающие все эти действа как элемент экскурсионного сервиса.

Весьма активно  и своеобразно осуществляется интерпретация  языческой культуры в литературно-художественном движении этнофутуристов, которое охватило практически все финно-угорские народы, но особенно ярко проявляет себя в Удмуртской Республике. Не случайно этнофутуризм стал предметом серьезных научных исследований.25

В 1990-е гг., когда  в удмуртской драматургии на новом  уровне разрабатывалась историко-фольклорная  тематика, современную интерпретацию  получили популярные удмуртские легенды  в пьесах П.Захарова «Эбга« (1996г.) и Е.Загребина »Эш-Тэрек« (1997г.). Особое место в современном театральном искусстве (неформальном) имеет творчество О.Я. Александровой, которая также обращалась к языческим мотивам в спектаклях »Три свадебных напева« (1994г.) и »Тристан и Изольда« (1998г.) на сцене молодежного театра »Иднакар".26

Тема традиционных верований удмуртов нашла свое отражение  и в кинематографе. В 1994г. состоялась презентация первого в истории  удмуртской культуры полнометражного  художественного фильма «Тень Алангасара«, созданного по мотивам народных мифов и легенд на ижевской киностудии »Кайрос« под эгидой Фонда Р.Быкова и при поддержке Правительства УР. А еще в 1985г. киностудия »Таллинфильм« сняла в Алнашском, Киясовском и Завьяловском районах документальные картины »Южные удмурты в начале ХХ века« и »Дохристианские религиозные верования южных удмуртов« о свадебной обрядности, святилищах и моления удмуртов-язычников.27

Таким образом, мы видим, что культурологический аспект языческих верований удмуртов оказался более востребованным и перспективным, чем культово-обрядовая практика.

Удмуртское язычество  проявляет себя в общественных настроениях, во взаимоотношениях с другими, действующими в Республике религиозными объединениями. К примеру, социологические исследования, проведенные среди студентов  факультета удмуртской филологии УдГУ (1997г.) выявили, что наиболее отчетливо этноконфессиональная идентичность просматривается при «гиперпозитивной« этнической самоидентификации, когда 15–20% респондентов прямо заявляли, что »…их традиции настолько значимы, что они не хотят быть даже свидетелями каких-то культурных проявлений других этносов".28 Многие из этих молодых людей не поддерживают христианство, так как их предки в свое время не приняли эту религию, и у них в семьях до сих пор придерживаются языческих верований. К указанной категории относились студенты из южных районов Удмуртии (Алнашского, Кизнерского, Малопургинского, Каракулинского), где и сегодня особенно сильны народные верования.

Языческая традиция до сих пор сохраняет свою значимость в комплексе этноконсолидирующих признаков удмуртского народа. Например, когда появляются публикации и материалы, задевающие религиозные чувства удмуртов, на защиту духовных традиций своего народа солидарно выступают как люди, индифферентные к религии, так и представители конфессий29. Но в целом, к последователям народных верований относят себя лишь около 4 % удмуртов: это значительно меньше, чем в Марий-Эл (где доля сторонников язычества составляет 25–50 %) и немного больше, чем в Мордовии (2 %)30.

В конфессиональном пространстве Удмуртии присутствие  организации «Удмурт Вось« почти не ощущается. Не оправдались и предположения исследователей неоязычества о том, что »возможно, параллельно с ростом русского национализма в церкви и российском обществе, хорошо организованные языческие общины объединят большинство удмуртов, а их союз с язычниками поволжских республик сделает эту веру одной из основных конфессий России"31. К концу 1990-х гг. национальная элита, оттесненная от реального управления регионом более сильными политическими противниками, утратила практический интерес к язычеству как к идеологии, а к неоязыческим общинам, как союзникам в борьбе за власть. В этих условиях можно предположить, что активность неоязычников будет постепенно угасать, сохраняя влияние языческого фактора на уровне удмуртского менталитета и в различных областях культуры.