Психология смерти

Загадку самоубийства пытаются разгадать с разных сторон: с позиций социологии и психологии, культурологии и антропологии, психиатрии и биологии и т.п. В каждой из них  самоубийство находит свою проекцию и через нее раскрывает частичку своей тайны. Попробуем предпринять  еще одну попытку и опишем это  явление в категориях этики и  психологии. Тем более, что для  этого есть серьезные основания. 

Основания для этико-психологического анализа

Во-первых, если человек  решает лишить себя жизни - это означает, что в его сознании претерпела серьезные изменения фундаментальная  этическая категория - смысл жизни. Человек решается на самоубийство, когда под влиянием тех или  иных обстоятельств его существование  утрачивает смысл.

Во-вторых, утрата смысла жизни - это необходимое, но не достаточное  условие суицидального поведения. Нужна еще переоценка смерти. Смерть должна приобрести нравственный смысл - только тогда представление о  ней может превратиться в цель деятельности.

В-третьих, как бы ни были многообразны жизненные события  и конфликты, приводящие к самоубийству, у всех у них есть один общий  этический аспект: на уровне морального сознания все они апеллируют к  нравственным ценностям: именно в этом качестве выступают все представления  о счастье, добре, справедливости, долге, чести, достоинстве и т.п. Иными  словами, суицидогенные события (события, толкающие к самоубийству) - это  мощные удары по моральным ценностям  личности.

В-четвертых, само суицидальное решение - это акт морального выбора. Отдавая предпочтение самоубийству, человек соотносит его мотив  и результат, принимает на себя ответственность  за самоуничтожение или перекладывает  эту ответственность на других. Так  или иначе, когда человек выбирает этот поступок, - он видит в самоубийстве не просто действие, причиняющее смерть, но и определенный поступок, несущий  положительный или отрицательный  нравственный смысл и вызывающий определенное отношение людей, их оценки и мнения.

Следовательно, далее, предметом этического анализа может  служить и отношение общества к самоубийству, тесно связанное  с теми же этическими категориями (смысл  жизни, счастье, добро, долг и т.п.), но выступающими уже как элемент  не индивидуального, а общественного  морального сознания.

Перечисленные основания, очевидно, не исчерпывают всех возможных  аргументов в пользу этического анализа  самоубийств, как и не раскрывают всех точек соприкосновения этики  и суицидологии. Многое останется  за рамками данной статьи. Но и приведенных  положений достаточно, чтобы заняться их исследованием, используя накопленный  эмпирический материал. 

Кризисные состояния. Инверсия отношений к жизни  и смерти

В этическом аспекте  кризисные состояния можно характеризовать  как "перекрытие" источников жизненного смысла: блокаду жизненных целей, представление о невозможности  самоактуализации, разрыв между "должным" и "сущим", между собственной  и окружающей жизнью. Результирующая всех этих воздействий выражается в  утрате жизненного смысла, интереса к  жизни, перспективы, а следовательно, и стимулов к деятельности. Возникают  феномены отчуждения и безнадежности. Появляется отрицательное эмоциональное  отношение к жизни: от ощущения ее тягостности, мучительности до отвращения. Подобные состояния могут возникать  как в итоге длительного ряда жизненных трудностей, так и под  действием острых, одномоментных  тяжелых психотравм.

Итак, главный механизм, специфичный для суицидального  поведения и запускающий акт  самоубийства, - это инверсия (переворот) отношений к жизни и смерти. Жизнь утрачивает все степени  положительного отношения и воспринимается только негативно, в то время как  смерть меняет свой знак с отрицательного на положительный. С этого момента  начинается формирование цели самоубийства и разработка плана ее реализации. 

Индивидуальная уязвимость моральных структур личности

Какие же особенности  морального сознания личности предрасполагают  к переходу конфликтов в кризисы? Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим этические категории счастья  и долга. Понятие счастья обозначает состояние наибольшей удовлетворенности  условиями своей жизни, ее полноты  и осмысленности, осуществления  идеалов человека и его представлений  о своем назначении. В зависимости  от того, как истолковывается назначение и смысл человеческой жизни, понимается и содержание счастья. Таким образом, понятие счастья у разных людей  связывается с разными системами  значений, в том числе и моральных. Для одних счастье состоит  в удовлетворении их материальных запросов, для других - в личной автономии, для третьих - в творчестве, служении людям и т.д. Но так или иначе, количественные градации счастья отражают в интегральной форме степень  удовлетворенности потребностей человека, реализации его нравственных идеалов  и устремлений. Долг же как этическая  категория выражает систему внешних  нравственных требований, обязанностей перед другими людьми и обществом, он связан с понятиями ответственности, верности и т.п.

Различаясь по своим  основаниям, счастье и долг в обобщенном виде ближе всего стоят к интересующему  нас жизненному смыслу. Через них  элементы морального сознания влияют на жизненный смысл. Утрата счастья (или возникновение несчастья) вследствие описанных выше конфликтных ситуаций влечет и утрату смысла жизни - если в структуре морального сознания личности не активизируется категория  долга. Чувство долга может удержать жизнедеятельность на уровне, необходимом  для преодоления преград, стимулировать  формирование жизненно важных целей, наполнить  существование смыслом, т.е. способствовать выходу из кризиса, так происходит, например, с теми, кто испытывает ответственность за судьбу близких, имеет объекты привязанности  и заботы. При отсутствии таких  объектов, в частности, у одиноких лиц, возможностей для актуализации сознания долга гораздо меньше и  преодоление кризисных ситуаций резко затрудняется. Таким образом, с точки зрения структуры морального сознания к переходу конфликтов в  кризисы предрасполагает, в частности, субъективная несбалансированность категорий  счастья и долга: чем больше разрыв между высокой значимостью идеалов  счастья и низкой значимостью  долга, тем уязвимее личность к психологическим  кризисам.

Аналогичную уязвимость личности создают и диспропорции других элементов морального сознания, ведущие к своеобразной "моральной  акцентуации", к дисгармонии моральных  ценностей, и в итоге - снижается  устойчивость жизненного смысла в стрессовых ситуациях. Так, например, происходит с людьми, особо чувствительными к ущемлению достоинства, особо совестливыми или обостренно воспринимающими несправедливость (в том смысле, который они вкладывают в это понятие), Существуют и другие варианты уязвимости личности, связанные с фрагментарностью структур морального сознания, с ослаблением взаимосвязей между его элементами, сужением сферы моральных представлений. В этом случае концепты добра, справедливости, чести и др. функционируют изолированно, не подкрепляя друг друга, и это создает потенциальную угрозу целостности и устойчивости жизненного смысла. К такому же результату приводит и отсутствие содержательных жизненных программ, личностно значимых интересов и дальних целей.

Более устойчивыми  к кризисам оказываются люди с  пропорционально развитой, гармоничной, целостной структурой морального сознания.

Для правильного  понимания изложенного необходимо подчеркнуть два существенных момента. Во-первых, отмеченные особенности  морального сознания не порождают кризисного состояния, а лишь создают для  него субъективные предпосылки, повышают вероятность перерастания конфликтов в кризисы. Во-вторых - и это особенно важно в социально-этическом плане - несбалансированность, акцентуация  и тому подобные деформации структур морального сознания ни в коей мере не равнозначны снижению этического уровня личности и тем более аморальности, безнравственности и т.д. (Напомним, что к числу факторов такого дисбаланса морального сознания выше была отнесена и обостренная совестливость.) Так  что было бы грубой ошибкой раздавать  лицам с позитивной социальной ориентацией  отрицательные моральные оценки на том лишь основании, что их моральное  сознание отличается своеобразной структурой, предрасполагающей к психологическим  срывам в экстремальных ситуациях.

Возникает вопрос: а  подвержены ли психологическим кризисам нравственно незрелые личности или  те, у которых произошла деградация моральных ценностей? Можно предположить, что нравственная незрелость, как  и снижение нравственного уровня (аморальность) чаще проявляются не в равномерной нивелировке элементов  морального сознания, а в их фрагментации при качественных искажениях (ложно  понимаемое достоинство, извращение представлений  о добре и зле, справедливости и т.д.) и социально-негативных ориентациях. Такие структуры не исключают  возможности перерастания конфликтов в кризисы при специфических  обстоятельствах. А вот более  резкое снижение и недоразвитие морального сознания (что наблюдается при  тяжелых душевных заболеваниях и  дефектах развития психики) сужает зону кризисных ситуаций. Полное же его  отсутствие, по сути, не совместимо с  понятием личности и происходящими  с ней кризисами. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

О жизни и смерти. 

Биология рассматривает  жизнь не как линейную, а как  циклическую структуру, как серию  изменений или как жизненный  цикл. Для каждой определенной точки  этого цикла имеется определенная вероятность смерти индивида, причем по мере продвижения по кругу степень  такой вероятности возрастает. В  семьдесят лет у человека почти  в три раза больше шансов умереть  в следующем году, чем в тридцать, и почти в пять раз больше, чем  в десять. Это и есть так называемое старение. Наше социальное планирование, так же как и сумма страховки, во многом зависит от осознания вероятности  подобного исхода. Таким образом, процесс умирания не ограничивается старостью, а начинается вместе с  началом жизненного цикла, действуя на всем его протяжении и проходя  через ряд узнаваемых и поддающихся  описанию стадий.

Жизненный цикл традиционно  определяется как "прогрессивная  серия изменений организма, начинающихся с момента оплодотворения яйцеклетки и кончающихся моментом его смерти". Теперь, когда представление о  смерти как о фиксированной точке  подвергнуто сомнению и признано, что смерть присутствует на протяжении всей жизни, необходимо сформулировать новое определение. Оно должно учитывать  изменения состояния организма  и признавать возможность выхода жизненного цикла за пределы той  двусмысленной ситуации, которую  мы называем клинической смертью. Вероятно, мы могли бы определить этот цикл как "серию изменений в способе  организации материи, начинающихся с момента оплодотворения яйцеклетки и кончающихся состоянием готы". Развитие организма происходит по определенной связанной с циклом схеме, однако человек достигает конечной точки  лишь тогда, когда понимает, что равновесие, основанное на преобладании порядка, сместилось в сторону беспорядка. Именно в  этот момент мы осознаем, что умираем. Лучше других способны проникнуть в  сущность подобного состояния те, кто был на волос от смерти. В 1982 г. швейцарский геолог сорвался со скалы  в Альпах, и этот случай побудил  его собрать сведения еще о  тридцати людях, уцелевших, как и  он сам, после падения в горах. Обнаружив, что все они демонстрировали  сходные реакции на казавшуюся им неизбежной смерть, Альберт Хейм разделил предшествующие смерти мгновения на три различные фазы умирания.

Прежде всего человек  пытается предотвратить опасность, сопротивляясь неизбежному. Частично это физический рефлекс вроде  отдергивания руки от горячей плиты, однако, одновременно, по-видимому, происходит психологическая борьба со странным стремлением покориться опасности. Далее мы увидим, что это стремление не деструктивно, а имеет большое  значение для выживания. Следующая  стадия начинается, как только падающий осознает бесплодность борьбы и смиряется  с неизбежностью смерти. При этом у него возникает состояние отрешенности, в котором человеком овладевают странные, не относящиеся к делу мысли. Один скалолаз говорил, что испытывал "мелкую досаду и даже некоторый  умозрительный интерес к происходящему". Студент, выброшенный на большой  скорости из автомобиля, рассказывал, что, летя кувырком по дороге, он беспокоился, что порвет пальто, а также переживал  за школьную футбольную команду, которая  в этот момент, по сообщению радио, проигрывала последний матч. Описан также случай, когда падавший с  крутого обрыва ребенок боялся одного: потерять новый перочинный ножик. Вскоре бессвязные мысли кристаллизуются  в классический образ прожитой жизни. В 1972 г. в Аризоне девятнадцатилетний парашютист упал почти с километровой высоты, сломав при этом лишь нос. Он рассказал, что в начале падения  стал пронзительно кричать, затем "понял, что погиб и что жизнь кончилась. Вся прошлая жизнь пронеслась перед моими глазами. Я увидел лицо матери, дома, в которых мне  приходилось жить, военную академию, в которой учился, лица друзей, абсолютно  все". Хейм рассказал, что "видел  себя семилетним мальчиком, идущим в  школу, затем четвероклассником, стоящим  в классе рядом с любимым учителем Вейцем. Я вновь проигрывал свою жизнь, как будто был на сцене, одновременно смотря на нее с галерки". Тридцатичетырехлетняя медсестра, едва не умершая от комы, вызванной  аллергической реакцией на пенициллин, вспоминала особую красочность своих  видений: увидев когда-то принадлежавшую ей куклу, она была поражена яркостью ее голубых стеклянных глаз.

Один психиатр объясняет  зрительный уход в прошлое как "эмоциональную  защиту от мыслей о смерти" и выдвигает  предположение, что умирающий человек, лишенный будущего, концентрирует остаток жизненной энергии на попытках вернуть то, что в прошлом представляло для него особую ценность. Другой определяет эти видения как "экранизированную память" и полагает, что, анализируя всплывающие в этот момент воспоминания, можно доказать их связь с негативным жизненным опытом человека. Наиболее полное собрание реакции людей, вернувшихся к жизни, включает в себя описание примерно трехсот случаев и лишь в двенадцати процентах из них выявляет ретроспективные переживания; бесспорно, однако, что такие переживания всегда возникают при внезапной угрозе смерти, например когда человек падает с высоты или тонет. Когда же опасность для жизни надвигается медленно, например в случаях постепенного развития болезни или длительного пребывания в герметично захлопнувшемся холодильнике, картины из прошлой жизни не появляются.

Потом, когда воспоминания исчезают, наступает необычное мистическое  состояние. Не следует забывать, что  речь идет о последовательности реакций, длящейся буквально считанные секунды. Одна медсестра рассказывала, что, впав под воздействием наркотиков в состояние  экстаза, она "идиллически созерцала  Тадж-Махал". Упавший в горах  альпинист вспоминает: "Мое тело билось о камни, ломалось, превращалось в бесформенную массу, однако мое  сознание не реагировало на эти физические повреждения и совершенно не интересовалось ими". Проведенное Хеймом обзорное исследование несчастных случаев в  Альпах завершается фразой о том, что смерть в результате падения  очень приятна и те, "кто  погиб в горах, в последний  миг своей жизни созерцали  свое прошлое, испытывая состояние  преображения. Отринув телесные страдания, они пребывали во власти благородных  и мудрых мыслей, небесной музыки и  чувства покоя и умиротворения. Они летели сквозь светлые, голубые, величественные небеса; затем мир  внезапно останавливался".

Это трансцендентальное состояние столь могущественно  и приятно, что испытавшие его  не хотят с ним расставаться. Вспоминая  свое спасение, тонувшая в детстве  женщина говорила: "Я видела, как  меня пытались вернуть к жизни, но прикладывала все усилия, чтобы не возвращаться. Тогда я была всего  лишь беззаботным семилетним ребенком, однако я больше никогда не испытала того ощущения полнейшего счастья, которое  пережила в тот момент". Известно, что уцелевшие самоубийцы, испытавшие это состояние, после выздоровления  вновь пробуют покончить с  собой - как правило, с большим  успехом.