Психоанализ (Фрейдизм)

   Адлер «развернул» психоанализ  в сторону социально-педагогической  проблематики. Как и Фрейд. Адлер  опирался, в основном, на медицинский,  клинический опыт и был поверхностно  знаком с философией и гуманитарными  науками. Это предопределило упрощенность и наивность многих  его взглядов.  

   Адлер не был философом, теоретиком  по складу ума. Но он один  из первых почувствовал, что психоанализ  не имеет твердых мировоззренческих  оснований, содержит немало внутренних  противоречий и держится во  многом на авторитете своего основателя. Адлер выступил с критикой «Сексуальной теории» Фрейда, расценивая ее как биологизаторскую. Он утверждал, что Фрейд недооценивает сознание, придавая слишком много значения бессознательной сфере. Указывал на двусмысленность основополагающих понятий психоанализа:  «Если вы спрашиваете, откуда берется вытеснение, вам говорят – от цивилизации, а если вы хотите узнать, почему возникла цивилизация, вам ответят – от вытеснения». Адлер, как мы видим, обвиняет Фрейда в использовании «порочного круга» при доказательстве.

   Сегодня можно было бы более  обстоятельно ответить на этот  вопрос, согласившись, в частности,  на теорию стресса Ганса Селье  и гипотезу Б.Ф.Поршнева о «срывных  реакциях». Суть последней заключается  в том, что первые мощные вытеснения возникли в результате воздействия на человека не культурных, а природных факторов.

   Основная особенность психоанализа, привлекавшая к нему многих  мыслящих людей, даже если они  небыли согласны с Фрейдом,  состояла в новом видении личности, характера и судьбы человека. Это новое видение, с одной стороны, претендовало на строгую научность, с другой стороны – питалось романтическими настроениями, открывало перед каждым, приобщенным к психоанализу, огромную и непривычную свободу в душевном и духовно-культурном мире. Суть этого нового видения человека, которое возникло не при помощи какой-то выдумки, а на основе идей, уже витавших в воздухе, состояла в том, что личность не есть просто сумма черт характера, обусловленных обстоятельствами рождения, детства и специального окружения.  Личность – динамическая система, в которой  все связано со всем. Она глубоко укоренилась в своем прошлом, наделена мощной энергией, устремлена в будущее. Она не сводится к конгломерату привычек, одни из которых являются здоровыми, а другие – патологическими и безнравственными. Сколь бы противоречивыми и малозначительными ни казались отдельные поступки человека, черты характера, невротические отклонения, все они – проявления единого внутреннего «ядра» личности.

   Поводом к открытию этого невидимого ядра послужила догадка гениального Брейера и Фрейда, опубликованная в их совместном отчете в 1896 году.  Суть ее в том, что каждое невротическое расстройство «имеет смысл». Невротическая акцентуация, историческое «выпадение» какой-то функции, какого-то звена личности – все это значимые акты поведения, с помощью которых человек хочет достигнуть какой-нибудь цели или избавиться от страдания. Невротические поступки являются одновременно и необходимыми и свободно избираемыми.

     Самое поразительное то, что не только невротик, но и обыкновенный человек чаще всего не знает истинных мотивов своего поведения, выдвигает вместо них «мнимые причины», «рационализации», с помощью которых он защищается от обидных, унизительных мыслей, разрушающих его мнение о самом себе. При этом истинные мотивы, вытесненные в бессознательное, прорываются то в тут, то там в замаскированной форме в поступках, эмоциональных реакциях, описках, забываниях, оговорках, фантазиях, сомнениях, «идеях фикс», отстаиваемых с особой настойчивостью. Через эти отклонения можно быстрее и легче проникнуть в ядро личности, чем через ее серьезные и взвешенные заявления. Наблюдения человека – нормального, не делавшего оплошностей, не открывающего своих пристрастий – характеризуют его как «всякого», «никакого», и мало дают для психолога и терапевта.

     В психоанализе устраняется принятое  в классической просветительной  психологии деление психических  функций на волю, разум и чувства.  Утверждается, что всякая мысль  есть одновременно чувство, наделенное волевым импульсом, что всякое желание способно рожать мысль, а всякая мысль питается каким-то желанием. Таковы были лишь некоторые новшества психоанализа. Фрейд ухватывался за те из них,  которые больше соответствовали его личному опыту, той культуре и тем семейным отношениям, в которых он вырос. Всякий другой психоаналитик примеривал их на свой рост, свой вкус, переосмысливал, и отсюда рождались новые версии психоанализа.

     Что во взглядах Фрейда было  неприемлемо для Адлера, вызывало  критику с его стороны?

     Во-первых, абсолютизация и материализация  бессознательного, которое, по мнению  Адлера, имеет одинаковую природу.  Бессознательное лишь часть сознания, неподвластная пониманию, невыразимая в ясных понятиях. Бессознательное, вопреки Фрейду, не противоречит устремленности сознания. Сознание и бессознательное, по Адлеру, соотносится на основе синергетики, как противоречащие по смыслу, но устремленные к единой цели, охватываемые единым «жизненным планом».

   Во-вторых, Фрейд, опиравшийся естественнонаучную, позитивную парадигму, склонялся  к тому, чтобы считать сознание  и бессознательное, «Я» и «Оно»  - вещами особого рода и устанавливал  между ними причинно-следственные  связи, подобные тем, какие существуют между явлениями природы. Однако, по мнению Адлера, в психической жизни действуют не причинно-следственные, а смысловые связи. «Сила слова» замещает в душе «энергию влечений». Таким образом механика души, как некоего «аппарата», разработанная Фрейдом, заменяется у Адлера гносеологией, интерпретацией мотивов поведения. Свобода и целеполагание важнее для Адлера, чем необходимость и причинность. Толкование человеком своих ощущений, представлений, фантазий – это и есть выход в бессознательное. Строго говоря, по Адлеру, никакого бессознательного не существует. Мы создаем его каждый раз сами, обнаруживая между идеями и образами новые смысловые связи, которые раньше не замечали. Не прошлое определяет наши поступки и мысли, а стремление к цели, формируемой нашим жизненным планом.

   Понимание бессознательного, как  «эвристической функции», «рабочей  гипотезы» усилилось в последних  работах Адлера.

   При всей важности возражений  Адлера против Фрейда, нельзя  сказать, что он не прав. Проблемы детерминизма и телеологии, субстанциональности и феноменальности психики дискуссионны и вряд ли окончательно разрешимы в научном дискурсе.

   Третье направление критики Адлером  классического психоанализа связано  с разработкой им «эго-психологии»,  то есть выяснением места сознательного «Я» в структуре личности. «Я» - это фокус всей жизненной конструкции личности, жизненного стиля. В понимании Адлера «Я» в значительной степени самодостаточно. Но как же в таком случае оценить степень адекватности внутреннего образа «Я» содержанию индивидуальной психики, реальному поведению? Адлер бы ответил, что надо искать социально- приемлемые интерпретации «Я» самим индивидом, не ставя вопроса о том, что собой представляет «Я» как таковое.

   Адлер возражает против «пансексуализма» Фрейда. Сексуальное удовлетворение есть функция половых органов. Каждый орган имеет свое особое самоощущение. Фрейд отметил, что сексуальные стремления могут выражаться в фантазиях и сновидениях в несексуальных образах. Но, возражает ему Адлер, возможно и обратное. Несексуальные влечения и чувства, будь то голод, страх, социальное чувство, могут представлять предстать в сексуальных образах. Если для Фрейда различного рода социальные отношения: материнство, отцовство, братство, отношение к светской и духовной власти, супружество – выступает как модификация первичной сексуальности, то для Адлера, наоборот, некое первичное «социальное чувство» трансформируется в различные виды эмоциональных отношений и влечений, в том числе – и сексуальные. В этом вопросе, как и в ряде других, вряд ли можно однозначно согласиться и с Адлером, и с Фрейдом. Истина, скорее всего, лежит где-то посередине.

   Более определенно можно выразить  солидарность с Адлером, когда  он критикует «эдипов комплекс»  Фрейда. Тема ненависти, ревности к отцу и инцестуозного влечения к матери, несомненно, может присутствовать в сознании и бессознательном некоторых индивидов, как результат деформации семейных отношений, невротизма и агрессивности кого-либо из родителей, но очень трудно доказать, что эдипова «конфигурация» влечений универсальна. Скорее, можно утверждать, что в своих стремлениях к идентификации с отцом и матерью дети обоих полов стремятся как-то согласовать, примерить образы своих родителей и выдвигаемые ими требования. Они бывают травмированы, когда им предлагают идентифицировать себя с одним из родителей и отречься от другого. Если какая-нибудь болезненная, неуверенная в себе девушка хочет находится рядом с отцом, это просто есть стремление находить поддержку там, где она находила ее раньше – у отца, который всегда будет ее любить и защищать. Иное, чем у Фрейда, понимание структуры психики Адлером приводит его к иным методам терапии. Адлер не подозревал пациентов в попытках обмануть врача, навязать ему некую «рационализацию» вместо искреннего признания. Любовно- дружеские отношения, готовность обсуждать вместе с пациентом его проблемы на основе полного доверия, равноправия и дружеского участия представлялись Адлеру более подходящей основой для излечения неврозов, чем «дистанция по отношению к пациенту и отвлечение умствования по поводу его истинных мотивов». Терапия, по Адлеру, это продолжение воспитания там, где человек отклонился на ошибочный путь. Терапевт должен понять не отдельную причину психической травмы, а весь жизненный стиль пациента, его способ решать жизненные проблемы. Не столько внешняя причина служит источником психических отклонений, сколько неадаптированность человека к обществу и, как следствие, использование неподходящих «технологий» в общении с другими, а часто – отсутствие каких бы то ни было «технологий», то есть, коммуникативной культуры.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

    Психоанализ учит нас рассеивать  мрак нашего незнания и овладевать  этими управляющими нами грубыми  силами. Однако, чтобы ими овладеть, их покорить, нужно научиться понимать их язык, понимать значение, смысл того, что они обнаруживают и показывают.

   Таким образом, выясняется, что  наше бессознательное, как примитивное,  архаическое мышление, согласно  биогенетическому закону, представляющее  собой первоначальный стадий мироотношений человека, находится в непримиримом противоречии и во вражде с теми культурными ограничениями личности, которые делают ее социальной единицей, участником в культурном строительстве человека.

   Отсюда следует, что те, у кого  преобладает такое архаическое мышление, именно окажутся людьми наиболее анти или асоциальными.

   Действительно, Фрейду удалось  доказать, что мышление душевнобольных  и невротиков, в большей или  меньшей степени в необщественных, отличается как раз такими  чертами, которые сближают их с примитивными людьми.

   Фрейду удалось доказать, что  сумеречным состояниям (припадки  у истериков) соответствуют те  процессы, которые наблюдаются у  здоровых людей в их сновидениях,  и старое предположение, высказанное  целым рядом выдающихся психопатологов в родстве состояний сна с болезненными явлениями в области психики, нашло свое научное подтверждение.

   Ближайшее ознакомление с процессами  сновидений обнаружило, во-первых, что  мышление во сне отличается  особенностями так называемого примитивного мышления, символического мышления, к которому нормальный человек обращается в жизни в исключительно редких случаях.

   Если практическое повседневное  отношение к снам и к истерии  может успокоиться на таком  распознавании, не делающем ему  чести, то наука, для которой нет ничего глупого или умного, должна все обратить в предмет своего исследования, тщательно наблюдать то, что для ненаучного, некритического ума так ясно и так просто разрешимо.

   Наука, пользуясь психоанализом,  стала изучать эти «глупости» и обнаружила в них много ценного и важного, такого, что проливает свет на очень многие явления, остававшиеся до сих пор загадочными или малозначительными.

   Поскольку психоанализ исходит  из этого примитивного, символического  мышления, - он оперирует с такими явлениями, от которых точные науки и естествознание отклонялись, не удостаивая их внимания. Ведь, действительно, явления, выражающиеся в форме символического мышления, требуют перевода своего на обычный язык понятий, причем они теряют в этом процессе перевода столько, сколько, например, теряет художественное литературное произведение в простой безыскусственной передаче; при этом в сущности от первоначального произведения не остается ничего, кроме весьма незначительного содержания, вызывающего удивление перед тем, как такая фабула или сюжет могли вызвать в нас какое-либо переживание, таким оно представляется бледным и незначительным в передаче.