Музыка времём великий отечественной войны

   В дальнейшем М. Исаковский выпускает  много стихотворных книг: "Провинция", "Мастера земли", "Стихи и песни" и др. Неразрывно связанный с интересами и настроениями простых советских людей, М. Исаковский рассказал в своих стихах о победе колхозного строя, о торжестве новых, светлых начал в сознании человека. С особой проникновенностью развита в творчестве М. Исаковского тема социалистической Родины.

   М. Исаковский пошел в историю советской  литературы прежде всего как поэт-песенник. Начиная с 1934 г., когда на стихи  М. Исаковского "Вдоль деревни" написал музыку один из руководителей хора им. Пятницкого В. Захаров, поэт создал множество песен, получивших всенародную известность. Герой песен М. Исаковского – человек труда, строитель социализма, русский человек, выросший и поднявшийся за годы Советской власти. В суровые дни Великой Отечественной войны трогающие сердца, прекрасные песни М. Исаковского, как на крыльях, облетели фронты и тылы, помогая советским людям бороться с врагом. Они проникали в широчайшие массы и, близкие по духу устному народному творчеству, сами становились как бы фольклором. Особенность песен М. Исаковского заключается в том, что они живут не только при наличии написанной композитором музыки, но и самостоятельно, как стихотворения. Поэтическая речь М. Исаковского народна по природе, напевна, ей свойственна глубокая внутренняя мелодичность. Чистый и прозрачный, с блестками лукавого юмора, язык М. Исаковского плодотворно развивает традиции классической поэзии, прежде всего поэзии Некрасова.

"Жди  меня" 

   (сл. К. Симонова, муз. М.Блантера)

   27 июля 1941 года Симонов вернулся в Москву, пробыв не менее недели на Западном фронте – в Вязьме, под Ельней, близ горящего Дорогобужа. Он готовился к новой поездке на фронт – от редакции «Красной звезды»; на подготовку машины для этой поездки нужна была неделя.

   За  эти семь дней, – вспоминал он, – кроме фронтовых баллад для  газеты, я вдруг за один присест  написал «Жди меня», «Майор привез мальчишку  на лафете» и «Не сердитесь, к  лучшему». Я ночевал на даче у Льва Кассиля в Переделкине и утром остался там, никуда не поехал. Сидел на даче один и писал стихи. Кругом были высокие сосны, много земляники, зеленая трава. Был жаркий летний день. И тишина. ... На несколько часов даже захотелось забыть, что на свете есть война. ... Так сказано в дневнике, – поясняет автор далее, добавляя: наверно, в тот день больше, чем в другие, я думал не столько о войне, сколько о своей собственной судьбе на ней. ... И вообще война, когда писались эти стихи, уже предчувствовалась долгой. «...Жди, когда снега метут...» в тот жаркий июльский день было написано не для рифмы. Рифма, наверно, нашлась бы и другая...

   Поздней осенью, уже в Северной армии, Симонов, «пожалуй, впервые», как он вспоминал, читал еще не напечатанное «Жди меня» целому десятку людей сразу. Гриша Зельма, подбивший меня там прочесть эти стихи, потом, во время нашей поездки, где бы мы ни были, снова и снова заставлял меня читать их, то одним, то другим людям, потому что, по его словам, стихи эти для него самого были как лекарство от тоски по уехавшей в эвакуацию жене.

   Я считал, что эти стихи – мое  личное дело... Но потом, несколько месяцев  спустя, когда мне пришлось быть на далеком севере и когда метели и непогода иногда заставляли просиживать  сутками где-нибудь в землянке ... мне пришлось самым разным людям читать стихи . И самые разные люди десятки раз при свете коптилки или ручного фонарика переписывали на клочке бумаги стихотворение «Жди меня», которое, как мне раньше казалось, я написал только для одного человека. Именно этот факт, что люди переписывали это стихотворение, что оно доходило до их сердца, – и заставил меня через полгода напечатать его в газете.

   Осенью 1941 года Симонов, таким образом, и  не думает о напечатании «Жди меня»  – он остро, острее многих чувствует советский литературный регламент и даже внутренне не спорит с ним: граница между «для себя» и «для печати» у него незыблема.

   Первую, возможно, попытку напечатать «Жди меня» Симонов делает наудачу  – в одной из армейских газет (скорей всего, предвидя или предчувствуя затруднения в центральной печати), в конце 1941 или в самом начале 1942 г. автор делает попытку напечатать стихотворение в «своей» газете.

   «Жди  меня» – самое общеизвестное  из стихотворений Симонова. Это стихотворение не нужно цитировать. Его знают все. Говорят, семнадцать композиторов изъявили желание написать на него песню. В истории советской поэзии вряд ли было другое произведение, имевшее такой массовый отклик. Это стихотворение искали, вырезали из газет, переписывали, носили с собой, посылали друг другу, заучивали наизусть – на фронте и в тылу.

   «Жди  меня» было едва ли не первым сочинением Симонова, написанным, напомним, вне  мысли о печати. Результаты оказались  – тогда же и особенно впоследствии – неожиданными для него самого.

"Катюша" 

   (сл. М. Исаковский, муз.  М.Блантера)

   Биографию "Катюши" – песни-ветерана –  продолжает сама жизнь, вписав в нее  множество памятных страниц. Особую популярность она получила в дни  Великой Отечественной войны. Песня стала не только событием в музыкальной жизни, но и своеобразным социальным феноменом. Миллионы людей воспринимали героиню песни как реальную девушку, которая любит бойца и ждет ответа. Ей писали письма. Больше того, появилось немало сюжетных продолжений песни. В Литературном музее в Москве я записал некоторые из них: "Все мы любим душеньку "Катюшу", любим слушать, как она поет, из врага вытряхивает душу, а друзьям отвагу придает".

   Бойцы, подражая "Катюше", пели на свой лад  пусть и не совсем совершенные, но идущие от всего сердца слова и посвящали их они в ее образе своей любимой девушке, их мечте и надежде. Неизвестный солдат просил Катюшу, словно она была с ним рядом: "Если пуля вдруг шальная настигнет на дальней стороне, не грусти тогда, моя родная, расскажи всю правду обо мне".

   Трогательны эти бесхитростные слова фронтового фольклора, и сегодня, спустя десятилетия, их нельзя читать без волнения. На фронте было немало реальных героинь с песенным именем. Одна из них – старший  сержант Катюша Пастушенко, отважная пулеметчица, награжденная орденом Красной Звезды, уничтожившая немало фашистских автоматчиков.

   10 января 1943 года в газете 44-й армии  "На штурм" были опубликованы  стихи о Кате Пастушенко: "Мы любим петь о девушке Катюше, что выходила на берег крутой... О Кате песню новую послушай, о девушке суровой и простой. Когда враги вдруг налетели стаей и замолчал внезапно пулемет, Катюша наша, девушка простая, одна рванулась заменить расчет..." В военное время пели и такую песню на мотив "Катюши": "Наш вишневый сад в цветенье снова, и плывут туманы над рекой. Выходила Катя Иванова на высокий берег, на крутой. Выходила – твердо порешила мстить врагу за Родину свою, сколько воли, сколько хватит силы, не жалея молодость в бою".

   Оказывается, как установил бывший военный  летчик краевед Николай Семенович Сахно из Краснодарского края, у Кати Ивановой был вполне реальный прототип – редкой отваги, гордая и в то же время скромная, очень красивая девушка из кубанской станицы Медведовской. На фронт Катя, вчерашняя школьница, пошла добровольно и сразу же попала под Сталинград. Была санитаркой, пулеметчицей, в составе роты связи авиаполка прошла путь от Волги до Балкан. Имеет боевые награды, благодарности командования. На фронте Катя Иванова вышла замуж за офицера А.А. Еременко.

   И вот однажды учитель-краевед побывал в гостях у Екатерины Андреевны и Андрея Андреевича Еременко. Сидели, вспоминали былое в их скромном доме, окруженном фруктовыми деревьями. И вдруг выясняется, что у Екатерины Андреевны с военной поры хранится пожелтевший листок с рукописным текстом песни о Кате Ивановой. На листочке приписка офицера-танкиста, что эти стихи о ней.

   Весьма  любопытную историю рассказал Илья Сельвинский, который участвовал в  боях на Керченском полуострове: "Однажды  под вечер, в часы затишья, наши бойцы  услышали из немецкого окопа, расположенного поблизости, "Катюшу". Немцы "прокрутили" ее раз, потом поставили второй раз, потом третий... Это разозлило наших бойцов, мол, как это подлые фашисты могут играть нашу "Катюшу"?! Не бывать этому! Надо отобрать у них "Катюшу"!..

   В общем, дело кончилось тем, что группа красноармейцев совершенно неожиданно бросилась в атаку на немецкий окоп. Завязалась короткая, молниеносная схватка. В результате - немцы еще  и опомниться не успели! – "Катюша" (пластинка) вместе с патефоном была доставлена к своим".

   "Шли  бои на море и на суше, грохотали  выстрелы кругом. Распевали песенки  "катюши" под Калугой, Тулой  и Орлом". Памятником "Катюше" – оружию и песне – возвышается  сегодня на пьедестале под  орловским селом Орево монумент  прославленного орудия. Кстати, такой же памятник "Катюше" стоит и у проходной Уральского компрессорного завода, выпускавшего в годы войны прославленные минометы. В короткие минуты затишья пели фронтовики "Катюшу" на мотив песни "Дан приказ - ему на Запад", мотив которой так соответствовал духу того времени. В песне той мать напутствовала своего сына быть храбрым солдатом, не щадить врага и со скорою победой вернуться домой вместе с Катюшей, о которой он так тепло рассказал в своем письме. Только Катюшей той была не девушка, как она подумала, а наша грозная реактивная установка, названная таким именем.

   Исследователь фронтового фольклора саратовец  Павел Лебедев обнаружил в  газете Карельского фронта "Часовой  Севера" от 25 мая 1943 года впервые  напечатанный там текст солдатской "Песни о "Катюше", затем включил ее в песенный сборник, и теперь мы воспроизводим саму песню и комментарий к ней автора, бывшего бойца-пулеметчика Василия Шишлякова: "Пишет мать родному сыну из колхозного села: "Расскажи-ка, милый Ваня, как идут твои дела. Расскажи мне, как воюешь, сколько фрицев перебил и какую там Катюшу ты на фронте полюбил". – "Слушай, мать, родного сына, не тая, скажу тебе: сроду я такого друга не встречал еще нигде. Признаюсь, что Катерина мне мила и дорога. От любви и дружбы нашей нет покоя для врага".

   Автор текста, боец-пулеметчик Василий Шишляков, воевал на Карельском фронте. В послевоенное время он, будучи инвалидом Великой  Отечественной войны, в течение  двадцати пяти лет возглавлял колхоз в Грязовецком районе Вологодской  области. "Сейчас, – сообщает в письме Василий Андреевич Шишляков, –- мне и самому не верится, как, будучи рядовым солдатом, да еще в ужасных условиях Заполярья, мог я заниматься литературным трудом. В короткие часы отдыха где-нибудь в "лисьей норе" или за каменным карьером, называемым огневой позицией минометчиков, рождались поэтические строки. Писал я на фанерной дощечке, которую постоянно хранил в сумке противогаза, висевшей у меня на левом боку". Эти дощечки были удобны тем, что заменяли не только бумагу, но и стол. Когда текст был окончательно отшлифован, я переписывал его на бумажные листы, которые мне изредка давал политрук роты старший лейтенант Иван Синицын. Дощечку же скоблил ножом, и на ней снова можно было писать...". Вот в таких условиях и родилась фронтовая "Катюша".

"Шумел  сурово брянский  лес" 

   (муз.  С. Каца, сл. А. Софронова  )

   Осенью 1942 года в штаб Брянского фронта пришла несколько необычная радиограмма: «Оружие у нас есть, в случае чего можно забрать у врага, а  вот песню, как трофей, не возьмешь. Пришлите нам песню». Это писали партизаны брянских лесов. Политуправление фронта обратилось к поэту Анатолию Софронову и композитору Сигизмунду Кацу с просьбой выполнить партизанский заказ.

   Для А. Софронова и С. Каца это была не первая совместная творческая работа. Она началась еще в 1937 году с лихой  казачьей песни «Как у дуба старого». С тех пор они написали много  песен – героических и шуточных, строевых и лирических, маршеобразных  и частушечных. А вот партизанскую песню писать не приходилось. Какой она должна быть? Ведь в походных колоннах партизаны, как известно, не шагают, – следовательно, марш им не подходит, модный в то время песенный вальс в дремучих лесах, окруженных врагами, не станцуешь...

   И здесь авторы вспомнили старую народную песню «Ревела буря, дождь шумел» и забытую песню времен Отечественной  войны 1812 года «Шумел, гудел пожар  московский». В этих эпических песнях была выражена душа народа, патриотизм и мужество русских людей. Так родилось название, а с ним и первые строчки будущего партизанского гимна – «Шумел сурово брянский лес».

    Песня сравнительно быстро была написана. Получилась она поистине суровая, широкая, величественная, близкая по духу характеру  народных мстителей. Исполнять ее можно было вполголоса в лесу, в землянке, у костра. Осталось только проверить, как песня будет звучать в хоре. Но как раз в эти дни неожиданно был получен приказ: композитора С. Каца командировать в распоряжение штаба Брянского фронта для оказания творческой помощи фронтовому ансамблю песни и пляски, а поэта А. Софронова – направить туда же, в штаб фронта как военного корреспондента газеты «Известия».

   В штабе спецкору «Известий» предложили в канун Октябрьского праздника  вылететь к брянским партизанам. Самолет, который отправлялся в этот опасный рейс, был загружен боеприпасами, продуктами и медикаментами. Туда же приказано было «погрузить» и песню. Это оказалось не так-то просто. Ведь нот у корреспондента не было, да вряд ли они ему и пригодились бы; о певце-солисте с аккомпаниатором, конечно, и мечтать не приходилось, а главное – композитор не мог лететь к партизанам, так как в самолете было только одно место... Перед самым отъездом Кац, огорченный, что он остался на «Большой земле», несколько раз напевал соавтору мелодию, умоляя его не сбиться с ритма... Самолет благополучно пересек линию фронта и сделал посадку в партизанском крае – на замерзшем озере Смелиж, что близ города Трубчевска.