Советская интеллигенция в эпоху тоталитаризма

     Образованный  слой советского времени вследствие отмеченных выше своих свойств в  целом закономерно утратил и  в общественном сознании те черты (уровень  знаний и общей культуры), которые  бы существенно отличали его от остального населения и которые в принципе единственно и должны определять его как элитный социальной слой. По иному и не могло быть в условиях, когда преобладающая часть тех, кто формально по должности или  диплому входил в его состав, по своему кругозору, самосознанию, реальной образованности и культурному уровню ничем не отличалась от представителей других социальных групп, потому что  этот слой действительно был “плоть от плоти” советского народа. И в  свете этого можно сказать, что коммунистические утопии о “стирании граней” и “становлении социальной однородности” получили-таки в советской действительности некоторое реальное воплощение.

     Статусу “советского  интеллигента” в обществе соответствовал низкий уровень его материальной обеспеченности. Сокрушающий удар по благосостоянию интеллектуального  слоя был нанесен сразу же - самим  большевистским переворотом. После  революции, в 20-х годах, средняя зарплата рядового представителя интеллектуального  слоя была очень невелика. Она сравнялась или была несколько ниже заработков рабочих, тогда как до революции была в 4 раза выше последних.

     Наиболее  трудным был период 1922-1924 гг., когда  на жизненном уровне интеллигенции  отразился НЭП и вздорожание  рынка. Отмена академических пайков при низком уровне зарплаты тяжело отразилась на положении научных  работников. Хотя ставка их в 1,5 раза превышала учительскую, но они не получали помощи из местного бюджета, в результате чего реальная зарплата московского профессора оказывалась ниже учительской. В целом зарплата профессоров и научных работников составляли менее 50% от средней ставки в мелкой и средней промышленности, профессор ВУЗа получал 15 товарных рублей. В 1924-1927 гг. доходы преподавателей и научных сотрудников сильно колебались по регионам, повысившись за это время, как правило, от 20-80 до 100-200 р., но часто за счет большой перегрузки, как признавали и советские администраторы, “для получения культурного минимума зарплаты научные работники были вынуждены работать с превышением норм нагрузки иногда в 4 раза. Что сводит на нет разницу с рабочими и служащими и дает показатель вдвое ниже рабочего”. В 1930 г. профессора получали 300 р., доценты - 250, ассистенты - 210.

     Благосостояние  же некоторых групп интеллигенции  не достигало прожиточного минимума. Таковой в 1925 г. составлял 29,38 р. (средняя  рабочая зарплата по стране составляли в 1923/24 г. 36,15 р., в 1924/25 - 45,24 р.), а зарплата сельских учителей в Сибири - 21,5 - 25 р. В 1927/28 г. они получали 30-37 р. (в 1928/29 - 40-46), тогда как средняя зарплата фабрично-заводских рабочих составляла там 53,67 р., строительных - 56,80, мелкой промышленности - 50,75, металлистов - 68,94, средняя зарплата служащих учреждений - 56,50. Исключение режим делал лишь для узкого слоя специалистов тяжелой промышленности и высших научных кадров, “оправдывая” это отступление от идеологических постулатов временной острой потребностью в этих кадрах. В 1925 г. в металлической промышленности чернорабочий получал 35 р., средняя зарплата рабочих составляла 60 р., квалифицированный рабочий получал около 100, средняя зарплата специалиста в металлургической промышленности - 165, оклад председателя ВЦИК СССР составлял 175 р., но высококвалифицированному специалисту платили и 500-600.

     Не  считая жилищных и прочих условий (которые  ухудшились неизмеримо вследствие политики “уплотнения”, повсеместно проводимой в городах в отношении “буржуазии”, в результате чего квартиры превращались в коммунальные), только по зарплате уровень обеспеченности образованного  слоя упал в 4-5 раз. Причем наиболее сильно пострадали его высшие слои (если учителя  начальных школ получали до 75% дореволюционного содержания, то профессора и преподаватели  ВУЗов - 20%, даже в конце 20-х годов  реальная зарплата ученых не превышала 45% дореволюционной). До революции профессор  получал в среднем в 15,4 раза больше рабочего, в конце 20-х годов - лишь в 4,1 раза.

     По мере “пролетаризации” и “советизации” интеллектуального  слоя в конце 30-х годов его благосостояние относительно других социальных групп  было сочтено возможным несколько  повысить; хотя и в это время  зарплата работников ряда отраслей умственного  труда была ниже зарплаты промышленных рабочих, но, по крайней мере, зарплата ИТР превосходила ее более, чем вдвое, научных сотрудников - на треть. Резко (в среднем на 268%) возросли после  репрессий 1937-1938 гг. оклады комсостава армии, что было связано как с желанием крепче привязать к себе армию, так и с тем, что оставшиеся военные рассматривались как вполне “свои” (каковыми и являлись).

     В 40-50-х годах зарплата служащих превышала зарплату рабочих, причем наиболее значительно в конце  и середине 50-х годов. Однако в  дальнейшем происходил неуклонный процесс  снижения относительной зарплаты лиц  умственного труда всех категорий, процесс, не знавший каких-либо остановок  и особенно усилившийся в 60-х годах, когда зарплата почти во всех сферах умственного труда опустилась ниже рабочей. В начале 70-х ниже рабочих  имели зарплату даже ученые.

     При этом зарплата служащих с зарплатой  ИТР практически не сближалась, а  рабочих - сближалась довольно быстро, и именно это обстоятельство вызывало глубокое удовлетворение советских  идеологов. В социологических трудах, хотя и говорилось о “некоторых негативных моментах на отдельных этапах”  этого процесса (типа того, что ИТР  стремятся перейти на начальственные должности), подчеркивалась его “бесспорно позитивная направленность” как  “одной из существенных сторон движения социалистического общества к полной социальной однородности”. Дело дошло  до того, что в качестве “дополнительного материального стимула” для перехода специалистов сельского хозяйства  на должности руководителей отделений, бригад, ферм и т.п. постановлением ЦК и Совмина (ноябрь 1977 г.) “по некоторые  видам оплаты труда эти работники  приравнены к рабочим, на них распространены соответствующие льготы”, об этом приравнивании  к рабочим в виде поощрения  говорилось как о нормальном и  даже положительном для интеллигенции  явлении.

     Естественно, что выпускники ВУЗов старались  по возможности избежать участи типичного  рядового “молодого специалиста”, предназначенной им распределением. До 80-90% выпускников гуманитарных и 60-80% естественных факультетов университетов  направлялись в школы, но закреплялись там лишь немногие (почему им предпочитали питомцев пединститутов). Лишь около 30% инженеров и половина воспитанников сельскохозяйственных и педагогических ВУЗов работали по ВУЗовской специальности. Из 400 харьковских студентов-политехников выпускного курса менее 3% выразили желание работать мастерами и начальниками цехов. Выходцы из интеллигенции особенные неудобства испытывали на селе. Едва ли приходится удивляться, что “удовлетворенность жизнью” выражали от 66,6 до 71,6% у рабочих, при 55% ИТР.

     До 1957 г. система оплаты научных работников устанавливалась в зависимости  от деления научных учреждениях  на 3 категории: 1 - институты АН СССР, 2 - институты республиканских и  отраслевых академий, 3 - прочие (ведомственные). Затем, однако, категории стали устанавливаться  в зависимости не от ведомственной  принадлежности, а от “важности  разрабатываемых проблем”, фактически это привело к тому, что первой стала 3-я категория. Оклады научных  работников учреждениях 2-й категории  составляли 83-92% от окладов в 1-й, а 3-й - 60-82%. Средний оклад научных работников со степенью в учреждениях 2-й категории  составлял 130, а в 1-й - 150% от 3-й. Если в 1950 г. зарплата преподавателя ВУЗа без  степени составляла 162% от средней  по стране, то в 1960 - 141, а в 1975, даже после  повышения, всего 86%. Подобными аргументами  сопровождались робкие просьбы включить “упорядочение зарплаты” в науке  в “Основные направления” 10-й  пятилетки. Но ничего, конечно сделано  не было, более того, с введением  новых правил защиты диссертаций  положение еще ухудшилось. Появились  публикации, требующие отменить доплату  за степень (учитывая, что в то время  заводские рабочие получали до 400 р., а водители - 500-600 при зарплате доктора наук 300-350, кандидата 150-200, чл.-корр. 600, фактически требовалось сделать  так, чтобы ученые получали в 3-4 раза меньше рабочих и в 5-6 раз меньше водителя автобуса). Одновременно с  этим выдвигались требования повысить “дисциплину” научных работников, т.е. заставить их строго отсиживать положенные часы в учреждениях, тогда  как просьбы разрешить им совместительство были проигнорированы (тогда очень боялись, что ученые станут слишком много зарабатывать). В академических НИИ только 43,2% из ответивших положительно на вопрос о возможности повысить свою квалификацию, положительно оценили возможность получить более квалифицированную работу. Это не должно вызывать удивления, ибо среди кандидатов наук в возрасте до 35 лет только половина находилась на должностях старших научных сотрудников. Особенно остро стояла эта проблема в АН, где концентрация научных работников со степенями была на порядок выше, чем в отраслевых НИИ, а промежуточные должности (при значительной разнице в окладах между младшими и старшими научными сотрудниками) отсутствовали.

     Пенсии  научных работников начислялись  с суммы, не превышающей для академиков и чл.-корр. АН - 600 р., докторов наук и  профессоров - 400, старших научных  сотрудников, доцентов и кандидатов - 200, младших научных сотрудников  и без степени - 100 р. Любопытен  факт действия в 80-х годах “Положения о пенсионном обеспечении работников науки” 30-тилетней давности, по которому кандидат наук мог иметь максимальную пенсию в 80 р. Неудивительно, что “как показывает практика, большинство научных  работников отказывается от назначения им пенсии по этому положению и  оформляют ее по общему положению  о выплате государственных пенсий, по которому им, как правило, назначается  максимальная пенсия в размере 120 р.”. На одном из пленумов ВАК, когда был  поднят вопрос о повышении аспирантской стипендии, секретарь ЦК ВЛКСМ А.В.Жуганов  констатировал, что “существующий  уровень оплаты позволяет учиться  в аспирантуре в основном лицам, имеющим солидную материальную поддержку”.

     Положение научных работников оставалось еще  относительно лучшим, чем других категорий  образованного слоя. Слово “инженер”  недаром стало синонимом слова  “нищий”, что вполне соответствовало  положению в обществе человека, получающего 80-90 р. Зарплата молодого инженеров  была на треть, если не в половину ниже, чем у его сверстника-рабочего⁶. Даже в советских трудах отмечалось: “В 50-х годах...считалось, что специальность инженеров гарантирует относительно высокие зарплату и социальной статус. В 70-х годах ситуация изменилась: социально-культурные блага, предоставляемые рабочим местом,... способствовали изменению структуры мотиваций трудовой деятельности”. Для увеличения количества техников предлагалось прежде всего повысить им зарплату, так как “значительная часть техников стремится занять (зачастую без производственной необходимости) вышеоплачиваемые должности рабочих“, более 70% опрошенных молодых инженеров также хотели бы зарабатывать больше. Интересно, что ИТР со средней зарплатой 155-140 р. при опросе завышали свою зарплату: инженеры стыдились своей нищеты. В таком же положении находились учителя и врачи - самые массовые отряды интеллигенции с высшим образованием, не говоря уже о работниках связи, дошкольных учреждений, бухгалтерско-делопроизводственном персонале, чьи оклады, опускаясь до 60-70 р., являлись минимально возможными по стране и уступали заработкам дворников, уборщиц и чернорабочих.

     “Общественные фонды потребления” также в гораздо  большей степени перераспределялись в пользу рабочих. Премии и “тринадцатые зарплаты”, получаемые практически  всеми рабочими, не распространялись на большинство категорий служащих, Право получать дорогие путевки  с 50%-й скидкой также было привилегией  рабочих (не говоря о том, что им путевки  предоставлялись в первую очередь). С учетом этих обстоятельств уровень  жизни интеллектуального слоя к 80-м годам был в 2-2,5 раза ниже жизненного уровня рабочих (зарплата основной массы  врачей, учителей, работников культуры была в 3-4 раза ниже рабочей). Таким образом, дореволюционная иерархия уровней  жизни лиц физического и умственного  труда оказалась не только выровнена, но перевернута с ног на голову, в результате чего относительный  уровень материального благосостояния интеллектуального слоя ухудшился  по сравнению с дореволюционным  более чем в 10 раз.

     Говоря  о материально-бытовом положении  образованного слоя, нельзя не упомянуть  и о том, что, следуя известному коммунистическому  принципу (наиболее откровенно провозглашенному в Китае) “нам нужны наполовину ученые - наполовину крестьяне”, членов интеллектуального  слоя пытались превратить в полурабочих, заставляя регулярно по разнарядкам  райкомов работать на овощных базах, подсобной работе на заводах, уборке улиц и в колхозах. Согласно данным исследований, проведенных в 1981 г. в  Ленинграде, руководящие работники  производственных и научно-исследовательских  подразделений в качестве “проблемы  номер один” в деятельности молодых  инженеров назвали отвлечения их на посторонние дела, не требующие  инженерной квалификации. Эта политика в полной мере касалась и студентов. Помимо “базово-колхозной” повинности, отнимавшей в некоторые ВУЗах  до четверти и даже трети планового  учебного времени, и обязательной летней работы в стройотрядах, все настойчивее  становились требования привлечь их к труду и критика “бытующего мнения, будто студент дневной  формы обучения обязан все свое время  посвящать учебе”⁷. 

     Заключение

     Образованный  слой, выращенный советским строем, представлял собой в некотором  роде уникальное явление. В отличие  от практики большинства других стран  и дореволюционной России, где  он складывался естественно-историческим путем, в СССР он был создан искусственно, причем в огромной степени из не годного к тому материала, и как  нечто временное, подлежащее “отмиранию”  в недалеком будущем. Эти обстоятельства и определили его внутреннее состояние  и положение в обществе. Вместо небольшого по численности, но компетентного  дореволюционного интеллектуального  слоя, чуждого идейно-политическим основам новой власти, страна получила массовую, низкоквалифицированную, но в целом политически надежную и преданную этой власти прослойку  “служащих”. Форсированная “интеллигентизация”  общества привела к исчезновению подлинного интеллектуального слоя как особого социального фактора, эффект “всеобщей полуграмотности” губительно сказался на перспективах выделения интеллектуальной элиты.

     Система образования, сложившаяся и функционировавшая  при преобладающем влиянии идеологических установок режима, давала своим воспитанникам  в лучшем случае лишь более или  менее узкоспециальные навыки, необходимые  для исполнения профессиональных функций, да и то лишь в лучших учебных  заведениях (масса провинциальных ВУЗов, профанируя и фальсифицируя понятие  высшего образования, была неспособна и на это). Общекультурный уровень, обеспечиваемый советским образованием, уровень  гуманитарной культуры, был не только ниже всякой критики, но являлся, скорее, величиной отрицательной, ибо подлинная  культура не только не преподавалась, но заменялась “партийными дисциплинами” (история, например, до середины 30-х  годов вообще была запрещена к  преподаванию).