Автор работы: Пользователь скрыл имя, 14 Марта 2011 в 16:22, реферат
Трезвый и рационалистически мыслящий китаец никогда не задумывался слишком много над таинствами бытия и проблемами жизни и смерти, зато он всегда видел перед собой эталон высшей добродетели и считал своим священным долгом ему подражать. Если характерная этнопсихологическая особенность индийца - его интровертивность, ведшая в своем крайнем выражении к аскезе, йоге, монашеству строгого стиля, к стремлению индивида раствориться в Абсолюте и тем спасти свою бессмертную душу от сковывающей ее материальной оболочки, то истинный китаец выше всего ценил как раз материальную оболочку, т. е. свою жизнь.
Даосизм
Верхи
китайского общества жили по конфуцианским
нормам, исполняли обряды и ритуалы
в честь предков, Неба и Земли,
согласно требованиям Лицзи. Любой
из тех, кто находился выше уровня простолюдинов
или стремился выдвинуться из их среды,
должен был подчинить свою жизнь строгому
соблюдению этих норм и церемоний; без
знания и соблюдения их никто не мог рассчитывать
на уважение, престиж, успех в жизни. Однако
ни общество в целом, ни человек в отдельности,
как бы ни были они скованы официальными
догмами конфуцианства, не могли всегда
руководствоваться только ими. Ведь за
пределами конфуцианства оставалось мистическое
и иррациональное, не говоря уже о древней
мифологии и примитивных предрассудках.
А без всего этого человек, даже умело
затянутый в подгонявшийся под него веками
конфуцианский мундир, не мог время от
времени не испытывать чувство духовного
дискомфорта. Экзистенциональ-ная функция
религии в этих условиях выпала на долю
даосизма – учения, ставившего своей целью
раскрыть перед человеком тайны мироздания,
вечные проблемы жизни и смерти.
Конфуций не признавал духов и скептически
относился к суевериям и метафизическим
спекуляциям: «Мы не знаем, что такое жизнь, –
говаривал он, – как же можем мы знать,
что такое смерть?» (Луньюй, гл. XI, § 11). Неудивительно,
что все смутное, подсознательное, относившееся
к сфере неподконтрольных разуму чувств,
конфуцианство оставляло в стороне. Но
все это продолжало существовать, будь
то суеверия простого народа или философские
искания творчески мыслящих и ищущих индивидов.
В предханьское время и особенно в начале
эпохи Хань (II в. до н. э.) – очень насыщенную
для истории Китая пору, когда складывалось
и принимало свой окончательный вид уже
реформированное ханьское конфуцианство,
все эти верования и обряды были объединены
в рамках оформлявшейся параллельно с
конфуцианством религии даосов – религиозного
даосизма.
Даосизм возник
в чжоуском Китае практически почти
одновременно с учением Конфуция в виде
самостоятельной философской доктрины.
Основателем философии даосов считается
древнекитайский философ Лао-цзы. Старший
современник Конфуция, о котором – в отличие
от Конфуция – в источниках нет достоверных
сведений ни исторического, ни биографического
характера, Лао-цзы считается современными
исследователями фигурой легендарной.
Легенды повествуют о его чудесном рождении
(мать носила его несколько десятков лет
и родила стариком – откуда и имя его,
«Старый ребенок», хотя тот же знак цзы
означал одновременно и понятие «философ»,
так что имя его можно переводить как «Старый
философ») и о его уходе из Китая. Идя на
запад, Лао-цзы любезно согласился оставить
смотрителю пограничной заставы свое
сочинение – Дао-дэ цзин.
В трактате Дао-дэ цзин (сер. III в. до н. э.)
излагаются основы даосизма, философии
Лао-цзы. В центре доктрины – учение о
великом Дао, всеобщем Законе и Абсолюте.
Дао господствует везде и во всем, всегда
и безгранично. Его никто не создал, но
все происходит от него. Невидимое и неслышимое,
недоступное органам чувств, постоянное
и неисчерпаемое, безымянное и бесформенное,
оно дает начало, имя и форму всему на свете.
Даже великое Небо следует Дао. Познать
Дао, следовать ему, слиться с ним – в этом
смысл, цель и счастье жизни. Проявляется
же Дао через свою эманацию – через дэ,
и если Дао все порождает, то дэ все вскармливает.
Трудно отделаться от впечатления, что
концепция Дао во многом, вплоть до второстепенных
деталей, напоминает многократно зафиксированную
в упанишадах индо-арийскую концепцию
великого Брахмана, безликого Абсолюта,
эманация которого сотворила видимый
феноменальный мир и слиться с которым
(уйти от феноменального мира) было целью
древнеиндийских философов, брахманов,
отшельников и аскетов. Если прибавить
к этому, что и высшей целью древнекитайских
даосов-философов было уйти от страстей
и суетности жизни к первобытности прошлого,
к простоте и естественности, что именно
среди даосов были первые в древнем Китае
отшельники-аскеты, о чьем подвижничестве
с уважением отзывался и сам Конфуций,
то сходство покажется еще более очевидным
и загадочным. Чем объяснить его? На этот
вопрос ответить нелегкого прямом заимствовании
говорить трудно, ибо для этого нет документальных
оснований, кроме разве что легенды о путешествии
Лао-цзы на запад. Но и эта легенда не объясняет,
а лишь запутывает проблему: Лао-цзы не
мог принести в Индию философию, с которой
там были знакомы не менее чем за полтысячелетия
до его рождения. Можно лишь предположить,
что сам факт путешествия показывает,
что и в то отдаленное время оно не было
невозможным и что, следовательно, не только
из Китая на запад, но и с запада (в том
числе и из Индии) в Китай могли перемещаться
люди и их идеи.
В своей конкретной практической деятельности
даосизм в Китае, однако, мало чем напоминал
практику брахманизма. На китайской почве
рационализм одолевал любую мистику, заставляя
ее уходить в сторону, забиваться в углы,
где она только и могла сохраняться. Так
случилось и с даосизмом. Хотя в даосском
трактате «Чжуан-цзы» (IV-III вв. до н. э.) и
говорилось о том, что жизнь и смерть –
понятия относительные, акцент явно был
сделан на жизнь, на то, как ее следует
организовать. Мистические же уклоны в
этом трактате, выражавшиеся, в частности,
в упоминаниях о фантастическом долголетии
(800,1200 лет) и даже бессмертии, которых могут
достичь праведные отшельники, приблизившиеся
к Дао, сыграли немаловажную роль в трансформации
философского даосизма в даосизм религиозный.
Тело
человека являет собой микрокосм, который,
в принципе следует уподобить
макрокосму, т.е. Вселенной. Подобно
тому как Вселенная функционирует
в ходе взаимодействия Неба и Земли,
сил инь и ян, имеет звезды,
планеты и т.п., организм человека
– это тоже скопление духов и божественных
сил, результат взаимодействия мужского
и женского начал. Стремящийся к достижению
бессмертия должен прежде всего постараться
создать для всех этих духов-монад (их
36 тыс.) такие условия, чтобы они не пожелали
покинуть тело. Еще лучше –специальными
средствами усилить их позиции, дабы они
стали преобладающим элементом тела, вследствие
чего тело дематериализуется и человек
становится бессмертным. Но как достичь
этого?
Прежде всего, даосы предлагали ограничение
в еде – путь, до предела изученный индийскими
аскетами-отшельниками. Кандидат в бессмертные
должен был отказаться вначале от мяса
и вина, потом вообще от любой грубой и
пряной пищи (духи не выносят запаха крови
и вообще никаких резких запахов), затем
от овощей и зерна, которые все же укрепляют
материальное начало в организме. Постепенно
удлиняя перерывы между приемами пищи,
следовало научиться обходиться совсем
немногим – легкими фруктовыми суфле,
пилюлями и микстурами из орехов, корицы,
ревеня и т.п. Специальные снадобья готовились
по строгим рецептам, ибо их состав определялся
и магической силой ингредиентов. Следовало
также научиться утолять голод с помощью
собственной слюны.
Другим важным элементом достижения бессмертия
были физические и дыхательные упражнения,
начиная от невинных движений и поз (позы
тигра, оленя, аиста, черепахи) до инструкций
по общению между полами. В комплекс этих
упражнений входило постукивание зубами,
потирание висков, взъерошивание волос,
а также умение владеть своим дыханием,
задерживать его, превращать его в едва
заметное – «утробное». Влияние физической
и дыхательной гимнастики йогов и вообще
системы йоги здесь проявляется достаточно
отчетливо. Однако даосизм был все-таки
китайским учением, даже если на него и
было оказано определенное воздействие
извне. И это нагляднее всего проявляется
в том, сколь большое значение даосская
теория достижения бессмертия придавала
моральным факторам. Причем морали именно
в китайском смысле – в плане добродетельных
поступков, демонстрации высоких моральных
качеств. Чтобы стать бессмертным, кандидат
должен был совершить не менее 1200 добродетельных
акций, при этом даже один безнравственный
поступок сводил все на нет.
На подготовку к бессмертию должно было
уходить немало времени и сил, фактически
вся жизнь, причем все это было лишь прелюдией
к завершающему акту–слиянию дематериализованного
организма с великим Дао. Эта трансформация
человека в бессмертного считалась очень
непростой, доступной лишь для немногих.
Сам акт перевоплощения почитался настолько
священным и таинственным, что никто его
не мог зафиксировать. Просто был человек
– и нет его. Он не умер, но исчез, покинул
свою телесную оболочку, дематериализовался,
вознесся на небо, стал бессмертным.
Наученные судьбой своих предшественников,
казненных императорами Цинь Ши-хуанди
и У-ди, даосы усердно разъясняли, что видимая
смерть – это еще не доказательство неудачи:
вполне вероятно, что умерший вознесся
на небо и достиг бессмертия. В качестве
аргумента даосы умело пользовались легендами,
в обилии созданными ими же. Вот, например,
легенда о Вэй Бо-яне, авторе одного из
ханьских трактатов о поисках бессмертия.
Рассказывают, будто он изготовил волшебные
пилюли и отправился с учениками и собакой
в горы, дабы там попытаться обрести бессмертие.
Сначала дали пилюлю собаке –она издохла;
это не смутило Вэя – он принял пилюлю
и упал бездыханным. Веря в то, что это
лишь видимая смерть, за ним последовал
один из учеников – с тем же результатом.
Остальные вернулись домой, чтобы потом
прийти за телами и похоронить их. Когда
они ушли, принявшие пилюли воскресли
и превратились в бессмертных, а неповерившим
своим спутникам оставили соответствующую
записку.
Самое интересное в легенде – ее назидательность:
именно после смерти и наступает бессмертие,
поэтому видимую смерть можно считать
мнимой. Такой поворот в даосском культе
бессмертия был закономерен. Ведь императоров,
поощрявших даосов и покровительствовавших
им, интересовали отнюдь не изнуряющие
посты и самоограничения. Они не стремились
научиться питаться слюной – их интересовали
именно пилюли, талисманы и волшебные
эликсиры. И даосы старались угодить своим
царственным патронам. В китайских летописях
упоминается, что в IX в. четверо императоров
династии Тан преждевременно расстались
с жизнью именно из-за злоупотребления
даосскими препаратами. Конечно, запись
в официальном (конфуцианском) источнике
– еще не убедительное доказательство.
Однако нет оснований и сомневаться: для
образованных и рационалистически мысливших
кон-фуцианцев шарлатанство даосских
магов и легковерие правителей были очевидны,
что и оказалось зафиксированным в источниках.
При этом весьма вероятно, что некоторые
танские императоры не воспринимали такого
рода смерть как свидетельство неудачи
– возможно, они тоже верили, что это путь
к подлинному бессмертию. Однако стоит
заметить, что случаи смерти от злоупотребления
пилюлями были нечасты, причем скорей
среди поверивших даосам и страстно желавших
бессмертия императоров, чем среди самих
даосов.
Увлечение волшебными
эликсирами и пилюлями в средневековом
Китае вызвало бурное развитие алхимии.
Получавшие средства от императоров даосы-алхимики
упорно работали над трансмутацией металлов,
над обработкой минералов и продуктов
органического мира, выдумывая все новые
способы приготовления волшебных препаратов.
В китайской алхимии, как в арабской или
европейской, в ходе бесчисленных опытов
по методу проб и ошибок совершались и
полезные побочные открытия (например,
был открыт порох). Но эти побочные открытия
теоретически не осмыслялись, поэтому
они и не сыграли существенной роли в развитии
естественных и технических наук. Этому,
как упоминалось, способствовала и официальная
позиция конфуцианства, считавшего наукой
только гуманитарные знания в их конфуцианской
интерпретации. Неудивительно, что алхимия,
как и некоторые другие протонаучные дисциплины,
так и остались в руках даосов псевдонауками.
В их числе была и астрология – наука,
которой занимаюсь еще древние конфуцианцы.
В отличие от конфуцианцев, бдительно
следивших за светилами и использовавших
их перемещения и небесные феномены в
политической борьбе, даосы видели в астрологии
возможности для гаданий и предсказаний.
Хорошо зная небосвод, расположение звезд
и планет, даосы составили немало астрологических
карт, атласов и календарей, с прмощью
которых делали выводы о том, под какой
звездой человеЕ родился, какова его судьба
и т.п. Став в средневековом Китае монополистами
в области оккультных наук, даосы составляли
гороскопы и делали предсказания; причем
без совета даосского гадателя никто обычно
не начинал серьезного дела, а женитьба
в Китае всегда начиналась с обмена гороскопами,
точнее, с присылки гороскопа невесты
в дом жениха.
Одной из популярных оккультных наук была
геомантия (фэн-шуй). Связав небесные явления,
звезды и планеты со знаками зодиака и
странами света, с космическими силами
и символами (Небо, Земля, инь, ян, пять
первоэлементов и т.п.), геоманты разработали
сложную систему взаимодействия между
всеми этими силами и земным рельефом.
Только при благоприятном сочетании небесных
сил участок земли считался подходящим
для строительства, устройства могилы
или приобретения Е собственность. Даосская
геомантия всегда имела успех: даже самые
утонченные, рафинированные и презиравшие
суеверия конфуцианцы не пренебрегали
ею. Напротив, в необходимых случаях они
обращались к даосам-гадателям за советом
и содействием. Даосские гадатели обставляли
всю процедуру гадания с величайшей тщательностью
и серьезностью. Показательно, что компас,
одно из величайших изобретений китайцев,
появился именно в недрах геомантии и
для ее нужд, т.е. для ориентировки на местности.
Много сделали даосы для китайской медицины.
Опираясь на практический опыт знахарей-шаманов
и придав этому опыту свои мистические
выкладки и магические приемы, даосы в
процессе поисков бессмертия познакомились
с анатомией и функциями человеческого
организма. Хотя научную основу физиологии
человека они не знали, многие их рекомендации,
лечебные средства и методы оказывались
достаточно обоснованными и давали положительные
результаты. Однако следует заметить,
что сами даосы, да и их пациенты, всегда
больше надежд возлагали не на лекарственные
препараты, а на сопровождавшие их магические
приемы и заклинания, на обереги и талисманы,
на волшебные свойства некоторых предметов,
например бронзовых зеркал, выявлять нечистую
силу. Кстати, все болезни даосы считали
наказанием за грехи, и больные для своего
блага должны были не столько лечиться,
сколько «очищаться» с помощью даосского
мага.
Заключение
Религия по-китайски – zongjiao (цзун-цзяо). Где jiao – учение, а zong – христианский. Нетрудно догадаться, откуда пошел термин. И ислам, и христианство приравниваются к конфуцианству и даосизму – это просто учения, тогда как религия в понимании европейца – поклонение высшим силам, в реальность которых он верит, образ жизни, идеология, система символов, моральных правил, обрядов и культовых действий, исходящая из представлений об общем порядке бытия, и едва ли учение. По крайней мере европеец скорее определит религию через веру, нежели через слово «учение». И намного правильнее было бы вместо термина «католическое учение» в значении «католицизм» использовать словосочетание «католическая вера». Но с понятием «вера» в китайском языке те же сложности.
Когда китаец говорит Wo xiangxin shangdi
(я верю в Бога), он имеет в виду, что верит
в христианского Бога. Если он говорит,
что верит в Будду, эта фраза не используется.
Слово «вера» в этом значении вошло в китайский
язык не так давно и только с приходом
христианства. Таким образом, вера в Бога
для европейца сопряжена с тем, что Бог
милосерден и вездесущ, что не поставит
на жизненном пути человека больше преград,
чем тот может преодолеть. Для большинства
китайцев же сказать «я верю в Бога» равносильно
тому, как сказать «я верю в существование
Бога». Но ведь вера в Бога и вера в Его
существование – не одно и то же. Скорее
первое включает в себя второе и много
чего еще. Китаец, однако, зачастую далек
от этого «много чего еще».
Список
литературы