Концепция культуры и цивилизации

поглощает человека целиком, то на культуру уже не остаётся душевных сил.  Он

ничего  не  имеет  против  удобств   и   достижений   цивилизации,   но   он

предупреждает против цивилизации, вытесняющей подлинную культуру:  “Культура

и цивилизация - это живое тело душевности и её мумия”.[7]

      Шпенглер не отрицает цивилизацию,  но он и  не  “человек  цивилизации”,

способный откинуть в сторону  старый  “культурный  хлам” ради  того,  чтобы

уютно  чувствовать  себя  в  мире  обыденных  забот.  Отсюда  вытекает   его

двойственное  мироощущение,  которое  блестяще  охарактеризовал  Н.  Бердяев:

“Своеобразие  Шпенглера в том, что ещё не было человека цивилизации  с  таким

сознанием, как  Шпенглер, печальным  сознанием  неотвратимого  заката  старой

культуры, который  обладал бы такой чуткостью и  таким даром  проникновения  в

культуры прошлого. Цивилизаторское самочувствие и  самосознание  Шпенглера  в

корне противоречиво  и раздвоено. В нём нет цивилизаторского  самодовольства,

нет этой веры в  абсолютное превосходство  своей  эпохи  над  предшествующими

поколениями и  эпохами. Шпенглер слишком хорошо всё  понимает.  Он  не  новый

человек цивилизации, он - человек старой европейской культуры.

      Для  Шпенглера  в  современном   мире  культура  сохраняется   лишь   в

крестьянстве,  которое  подвергается  давлению   со   стороны   цивилизации.

“Крестьянство, связанное корнями своими с самой  почвой,  живущее  вне  стен

больших городов, которые отныне – скептические, практические,  искусственные

– одни являются представителями цивилизации, это  крестьянство уже не идет  в

счет. “Народом”  теперь считается городское население, неорганическая  масса,

нечто текучее. Крестьянин отнюдь не демократ - ведь это понятие так же  есть

часть механического  городского существования –  следовательно,  крестьянином

пренебрегают, осмеивают,  презирают  и  ненавидят  его.  После  исчезновения

старых  сословий,  дворянства  и  духовенства,  он   является   единственным

органическим  человеком, единственным сохранившимся  пережитком культуры”.[8] 
 

Заключение 
 

      Закат Европы ознаменовался победой  техники  над  духовностью,  мировых

городов над  провинцией,  плебейской  морали  над  трагической.  “Жизнь  была

чисто органической, необходимейшим и осуществленным выражением души:  теперь

она становится неорганической, бездушной, подчиненной  опеке  рассудка.  Это

признавали –  и тут лежит наиболее типическая ошибка самочувствования  всякой

цивилизации  –  как  некоторое  завершение.  Однако  этот  дух  человечества

мировых городов  являет  собой  отнюдь  не  возвышение  душевной  стихии,  а

некоторый остаток, который обнаруживается после того, как  вся  органическая

полнота остального умерла и распалась”.[9]

      Культура не способна развиваться  вечно по единой, универсальной  схеме.

В ее развитии наступают  сложности,  коллизийные  феномены.  Они  могут,  по

мнению Шпенглера,  свидетельствовать  только  об  истечении  времени  данной

культуры.

      Далеко не все в культурологической теории Шпенглера правильно, но  его

предостережение  о  том,  сто  массовая  бездуховная   враждебна   культуре,

остается актуальным и по сей день.