пастбищ
это было далеко не просто. К этому
следует добавить, что в совершенстве
владеть тогдашним оружием мог лишь
человек, получивший хорошую атлетическую
подготовку, систематически упражнявшийся
в беге, метании копья и диска, верховой
езде. А такие люди могли найтись опять-таки
только среди знатных. У простого крестьянина,
с утра и до захода солнца занятого тяжелым
физическим трудом на своем наделе, попросту
не оставалось времени для занятий спортом.
Поэтому атлетика в Греции долгое время
оставалась привилегией аристократов.
Во время сражения аристократы в тяжелом
вооружении пешие или верхом на конях
становились в первых рядах ополчения,
а за ними беспорядочно толпился «простой
народ» в дешевых войлочных панцирях с
легкими щитами, луками и дротиками в руках.
Когда войска противников сближались,
промахой (букв. «сражающиеся впереди»
— так называет Гомер воинов из знати,
противопоставляя их рядовым ратникам)
выбегали из строя и завязывали одиночные
поединки. До столкновения основных плохо
вооруженных масс воинов дело доходило
редко. Исход сражения обычно решали промахой.
В древности
место, занимаемое человеком в боевом
строю, обычно определяло и его положение
в обществе. Являясь решающей силой на
поле брани, гомеровская знать претендовала
также и на господствующее положение в
политической жизни общины. Аристократы
третировали простых общинников как людей,
«ничего не значащих в делах войны и совета».
В присутствии знати «мужи из народа»
(демос) должны были сохранять почтительное
безмолвие, прислушиваясь к тому, что скажут
«лучшие люди», так как считалось, что
по своим умственным способностям они
не могут здраво судить о важных «государственных»
делах. На народных собраниях, описания
которых неоднократно встречаются в поэмах,
с речами, как правило, выступают цари
и герои «благородного происхождения».
Народ, присутствовавший при этих словопрениях,
мог выражать свое отношение к ним криками
или бряцанием оружия (если собрание происходило
в военной обстановке), но в само обсуждение
обычно не вмешивался. Лишь в одном случае,
в виде исключения, поэт выводит на сцену
представителя народной массы и дает ему
возможность высказаться. На собрании
ахейского войска, осаждающего Трою, обсуждается
вопрос, кровно затрагивающий всех присутствующих:
стоит ли продолжать войну, тянущуюся
уже десятый год и не сулящую победы, или
же лучше сесть на корабли и всем войском
вернуться на родину, в Грецию. Неожиданно
берет слово рядовой ратник Терсиг:
В мыслях вращая
всегда непристойные, дерзкие речи,
Вечно искал
он царей оскорблять, презирая пристойность,
Все позволяя себе,
что казалось смешно для народа.
Он смело обличает
алчность и корыстолюбие Агамемнона,
верховного предводителя ахейского воинства,
и призывает всех немедленно отплыть к
родным берегам, предоставив гордому Атриду
одному сражаться с троянцами:
Слабое, робкое
племя, ахеянки мы, не ахейцы!
В домы свои отплывем,
а его оставим под Троей,
Здесь насыщаться
чужими наградами; пусть он узнает,
Служим ли помощью
в брани и мы для него, —
иль не служим.
«Крамольные»
речи Терсита резко обрывает Одиссей,
один из ахейских царей. Осыпав его
грубой бранью и пригрозив расправой,
если он будет продолжать свои нападки
на царей, Одиссей в подтверждение своих
слов наносит смутьяну сильный удар своим
царским жезлом.
Сцена с Терситом,
как и многие другие эпизоды гомеровских
поэм, красноречиво свидетельствует
о глубоком упадке и вырождении первобытной
демократии. Наро- |