Сказанное полностью относится к модели экономического человека. С одной  стороны, рациональная модель человека, принятая в экономической науке, обладает наибольшей обобщающей способностью. Гипотеза рационального поведения позволяет обеспечить единство экономической теории в степени, недоступной другим общественным наукам. Переходя, например, от теории потребления к теории фирмы, экономисту, работающему в рамках основного течения, нет нужды менять инструменты исследования. Кроме того, несмотря на существование различных исследовательских программ в рамках экономической науки, область согласия среди экономистов гораздо шире, чем среди социологов или психологов.

     Й. Шумпетер назвал этот порок «рикардианским грехом» однако, возражение против применения этого термина к трудам самого Риккардо.

     С точки зрения некоторых немецких экономистов христианского толка, такая экстраполяция экономического человека на всю общественную жизнь лежала в основе знаменитой концепции социального рыночного хозяйства А. Мюллера-Армака.

     Характеризуя  позицию М. Вебера, Н. Ф. Наумова пишет: «Именно рациональность как некоторая  объективная и субъективная правильность делает поведение человека и саму социальную реальность понятными и объяснимыми». С некоторыми оговорками это можно отнести и к максимизационной экономической рациональности.

     Исключение  — вопрос о макроэкономической политике; здесь учебникам приходится излагать конфликтующие между собой неоклассические, монетаристские и посткейнсианские версии. Но это объясняется именно тем, что макроэкономические теории в меньшей степени опираются на гипотезы о рациональном поведении, чем микроэкономические. Напротив, учебник психологии сразу же начинается с характеристики различных психологических школ, оперирующих совершенно разными системами терминов. Именно принятая на вооружение экономистами модель человека как рационального существа, максимизирующего свою целевую функцию при имеющихся ограничениях, способствовала прогрессирующей математизации экономической теории, выделяющей ее из всех общественных наук. Логика рационального выбора, к тому же примененная к количественным показателям, как например цена, величина спроса и предложения, легко и естественно поддается переложению на язык математики, хотя реальная история развития математических методов анализа экономики показывает, что этот процесс никак нельзя назвать гладким и непрерывным. Достаточно задать изменение внешних параметров — и мы сможем рассчитать оптимальную реакцию на него каждого рационального экономического субъекта и всех их вместе взятых (в моделях общего равновесия). Проблема, однако, состоит в том, что математический инструментарий имеет собственную логику развития и часто внедряется без какой-либо осмысленной поведенческой интерпретации.

     С другой стороны, повышенная степень  абстрактности рациональной модели человека, принятой в экономической  теории, ее относительная независимость от реальных фактов хозяйственного поведения представляют собой серьезную методологическую проблему.

     Соотношение теории и фактов ни в какой другой общественной науке не является столь болезненным вопросом, как в экономической теории. Модель экономического человека, позволяющая применить в чрезвычайно широких масштабах математический инструментарий, приводит, в конечном счете, к проблеме выбора между «истиной и строгостью».

2.   Верификация модели человека в экономической теории

     В этой связи особое методологическое значение приобретает вопрос о верификации поведенческих гипотез, составляющих модель человека. Он является частью более общей проблемы верификации предпосылок экономического анализа (помимо модели человека к ним относятся предпосылки равновесия, совершенной конкуренции и т. д.). К этой проблеме существует много подходов, в том числе взаимоисключающих. А. Сен пишет, что среди экономистов различных школ распространены три точки зрения: 1) гипотеза рационального поведения принципиально неопровержима; 2) она принципиально опровержима, но до сих пор не опровергнута; 3) она опровержима и многократно опровергнута. С нашей точки зрения, в эту классификацию надо включить под особой рубрикой позицию М. Фридмена, согласно которой реалистичность предпосылок теории не имеет значения при ее оценке.

     Априористский подход новой австрийской школы, и в первую очередь Л. Мизеса , к которому примыкали и такие  выдающиеся экономисты, как Л. Роббинс  и Ф. Найт, заключается в том, что  предпосылки рационального поведения, лежащие в основе не только экономической теории, но и всей праксиологии — науки о человеческом поведении, которую Мизес резко отделяет от истории,— ненаучного описания и понимания реального поведения, являются априорными аксиомами. Эти аксиомы каждый человек познает путем интроспекции и логически выводит из них теоремы, касающиеся человеческого поведения в условиях, приближенных к реальным. Поведенческие аксиомы, по мнению Мизеса, не подлежат эмпирической проверке, так же как, например, категории логики, которые мы не можем анализировать «со стороны», ибо наш разум от природы логичен и оперирует этими категориями. Данный подход сохранился в наши дни лишь у некоторых представителей новой австрийской школы, другие отступают от крайностей мизесовского априоризма и терпимо относятся к эмпирическим проверкам.

     Противоположную крайность представляет собой позитивистский подход, внедренный в экономическую науку Т. Хатчисоном. Он требует эмпирической проверки всех предпосылок экономической теории, без которой они, по его мнению, являются тавтологическими суждениями, не противоречащими никакому возможному состоянию мира. В число таких тавтологических суждений попали и предпосылки экономически рационального поведения. П. Самуэльсон несколько смягчил требования, выдвигаемые Хатчисоном, призывая к тому, чтобы экономические теоремы были «операционально значимыми», т.е. определяли если не величину, то хотя бы алгебраический знак изменения данной экономической переменной и были бы, таким образом, потенциально эмпирически опровержимыми. Идея о том, что позитивистские и попперианские критерии приемлемости теории должны распространяться и на предпосылки экономической науки, сохраняет некоторое влияние и по сей день, прежде всего среди сторонников так называемого поведенческого направления (behavioral economics).

     Инструменталистский подход М. Фридмена предполагает, что предпосылки теории, в том числе и поведенческие (в работе Фридмена речь идет, в частности, о максимизации прибыли), могут быть более или менее реалистичными, но это не имеет никакого значения для оценки построенных на их основе теорий. Критерием приемлемости последних служит лишь точность получаемых с их помощью прогнозов. Таким образом, согласно Фридмену, проверять реалистичность предпосылок в принципе можно, но не нужно. Существует целая литература, посвященная тому, что именно имел в виду Фридмен, говоря о реалистичности предпосылок экономической теории. Очевидно, иногда он подразумевал конкретность и точность этих предпосылок. В других случаях, протестуя против требований реалистичности, Фридмен возражал против того, что в модель экономического человека могут быть включены только мотивы, осознанные самими хозяйственными субъектами. Наконец еще один, третий смысл, который можно придать определению «реалистический» и который имели в виду большинство критиков фридменовской методологии, заключается в том, что данная предпосылка соответствует эмпирически наблюдаемому хозяйственному поведению. Здесь верификация предпосылок, согласно Фридмену, может иметь некоторый смысл, поскольку позволяет уточнить сферу применения теории.

     Так или иначе, по мнению Фридмена, достаточно предположить, что предпосылки «как бы» (as if) верны, и перейти к эмпирической проверке соответствующих прогнозов. Эта точка зрения приобрела чрезвычайно широкую популярность среди современных экономистов, но подверглась достаточно суровой критике со стороны методологов экономической науки. В особенности подвергается осуждению так называемый Ф-уклон (F-twist), состоящий в том, что наиболее продуктивные с точки зрения прогнозных свойств экономические теории, согласно Фридмену, обычно имеют наименее реалистичные предпосылки. Если бы под нереалистичностью предпосылок Фридмен имел в виду только их абстрактность, с его тезисом можно было бы в определенной мере согласиться. Но поскольку иногда под нереалистичностью предпосылок подразумевается факт их эмпирического опровержения, с этим тезисом согласиться значительно труднее. Кроме того, методология Фридмена позволяет полностью обойтись без знания мотивов хозяйственных субъектов (пытаются ли они, по крайней мере, максимизировать прибыль и т. д.), что подрывает основы методологического индивидуализма и интенционального подхода к объяснению человеческого поведения.

     Позицию Фридмена уточнил и развил Ф. Махлуп. Он разделил фридменовские предпосылки  на фундаментальные гипотезы и принятые условия, описывающие область допустимого  применения теории. Принятые условия обязаны соответствовать наблюдаемой реальности, тогда как фундаментальные гипотезы, в которые входят и свойства экономического человека, не нуждаются в эмпирической проверке. Так, гипотезы максимизации представляют собой идеальные конструкции, эвристические постулаты, слишком удаленные от операциональных понятий, чтобы быть опровергнутыми эмпирически, и могут быть отвергнуты только вместе с теоретической системой, частью которой они являются. Легко заметить, что взгляды Махлупа близки к методологии научно-исследовательских программ И. Лакатоса, в которой постулаты, составляющие «твердое ядро», не подлежат эмпирической проверке и могут быть отвергнуты только вместе со всей научно-исследовательской программой.

     Практические  способы проверки поведенческих гипотез лежат, как показывает опыт, за пределами самой экономической теории. В отличие от ограничений, количественные значения которых легко поддаются определению, предпочтения экономисты могут выяснить лишь косвенно, по результатам реального поведения. Для верификации же необходимо, чтобы предпочтения были определены независимо от поведения, иначе тавтологическое тождество их будет гарантировано. Поэтому либо исследователь проводит социологический опрос, выясняя у респондентов, например у предпринимателей, чем они руководствуются в принятии решений, либо организуются психологические лабораторные эксперименты, в ходе которых испытуемые попадают, например, в положение потребителей, выбирающих ту или иную альтернативу. В обоих случаях результаты свидетельствуют о том, что люди допускают существенные отклонения от поведенческих гипотез экономической теории. Экономисты же на это возражают, что условия проведения эксперимента далеки от реальных ситуаций потребительского выбора, а в случае опроса играет свою роль разное понимание интервьюером и респондентом одних и тех же понятий. К тому же проверить столь общую, бедную содержанием гипотезу, как модель экономического человека, практически едва ли возможно. Для того чтобы провести соответствующий эксперимент, необходимо очень точно определить ограничения и предпочтения, а это требует применения дополнительных гипотез, так что, получив, предположим, отрицательный результат, невозможно решить, относится ли он к самой модели или к одной из вспомогательных гипотез.

     Впрочем, интересно, что, придерживаясь на словах попперовского принципа фальсификации, экономисты крайне редко используют возможность проверить содержание своих предпосылок. Они склонны  зачислять в ненаблюдаемые даже те переменные, которые на самом деле легко поддаются наблюдению.

     В принципе модель экономического человека может использоваться и для объяснения (прогнозирования) индивидуального поведения при условии, что принятые ограничения будут настолько жесткими, что выбор осуществляется под доминирующим воздействием одного из внешних факторов, который оказывается более сильным, чем остальные факторы вместе взятые, а предпочтения индивида будут играть лишь второстепенную роль. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава 2. Основные модели человека в экономической науке

1.   Модель человека и «Homo economicus»

  Среди многочисленных направлений «моделирования» человека условно можно выделить четыре.

  Первое  направление представлено английской классической школой, маржинализмом  и неоклассиками. Во главу угла моделей, выработанных в рамках этого направления, ставится эгоистический материальный, прежде всего денежный интерес, являющийся главным мотивационным стимулом деятельности «экономического человека». Модель «homo economicus» — наиболее известная из рассматриваемых моделей. Разработанная еще в XVIII в., она дожила до наших дней и ей отводится почетное место в любом учебнике по экономической теории. «Homo economicus», как предполагается, обладает таким уровнем интеллекта, информированности и компетентности, который в состоянии обеспечить реализацию его целей в условиях свободной конкуренции. Экономическая система, в которой действует такой человек, выступает как простая совокупность хозяйствующих субъектов, и ничем не деформированная рыночная структура не терпит никакого воздействия извне (со стороны государства, например), кроме такого, которое обеспечивает соблюдение правил свободного рыночного равновесия. 
       Анализ экономического поведения людей в рамках модели «homo economicus» предполагает использование постулата о  рациональном поведении человека. В его основе лежит стремление индивидуума получить максимальный результат при минимальных затратах в условиях ограниченности используемых возможностей и ресурсов. При удовлетворении своих субъективных интересов люди везде находятся перед необходимостью выбирать  альтернативные способы использования ограниченных экономических благ. Естественно, что для реализации своего рационального поведения индивидуумы должны обладать свободой выбора. 
       Идея о рациональном экономическом поведении людей в системе рыночного хозяйства очень важна. Ведь строить определенные прогнозы в отношении тех или иных последствий, например, государственной экономической политики возможно только тогда, когда предполагается, что человек будет вести себя экономически рационально. 
       Анализ экономического поведения человека затрудняется и неэкономическим компонентом в мотивации его деятельности (альтруизм, религиозные установки и др.), т. е. компонентом, удельный вес которого меняется с развитием человеческого общества.