Экономический человек и рациональное экономическое поведение

   Милль считал этот подход безусловно односторонним: действительная мотивация человека намного сложнее, однако утверждал, что такая абстракция, когда "главная цель рассматривается как единственная"¹⁵, есть подлинно научный способ анализа для общественных наук, в которых невозможен эксперимент и опирающаяся на него индукция.

   Политическая экономия, по Миллю, ближе к геометрии, ее исходный пункт - не факты, а априорные предпосылки (абстракция человека, стремящегося только к богатству, может быть уподоблена, по мнению Милля, абстракции прямой линии, имеющей длину, но не имеющей ширины¹⁶. Однако из всех наук наиболее родственной политической экономии он считал механику, оперирующую отдельными, не растворяющимися друг в друге телами. Результаты их взаимодействия можно вычислить теоретически, а затем проверить эти дедуктивные выводы на практике, учтя действие прочих равных, от которых мы абстрагировались вначале.

Силой своей  отточенной логики Милль попытался  поставить не высказанную методологию  Смита и Рикардо, их основанные на здравом смысле представления о человеческой природе на строгую научную основу. Однако в таком безупречном с точки зрения логики виде концепция "экономического человека" кое-что потеряла. Понимание ее Миллем как чисто теоретической абстракции оказало определяющее влияние на дальнейшее развитие методологии политической экономии, причем последующая эволюция, как будет показано ниже, состояла в нарастающей степени абстрактности анализа, увеличивающемся отрыве поведенческих предпосылок от повседневной реальности и житейского опыта.

Есть в  статье Милля и еще один пункт, который на первый взгляд обобщал  опыт классиков, но в то же время вел к отступлению от них. Речь идет о том месте, где упоминаются различные факторы, противодействующие стремлению к богатству. Казалось бы, налицо всего лишь смена акцента: и Смит, и Рикардо писали о том, что стремление к богатству нельзя сводить к погоне за деньгами. Вектор благосостояния (говоря более современным языком) включал у них, помимо главного компонента -денежного богатства, также и общественный престиж, "приятность" занятия, надежность помещения капитала и т.д. (см.выше). Однако и Смит и Рикардо предполагали, что эти неденежные выгоды, отличающие одно помещение капитала от другого, постоянны во времени¹⁷ и "возмещают малые размеры денежного вознаграждения в одних отраслях и уравновешивают слишком высокое вознаграждение в других"¹⁸. Таким образом, здесь мы имеем дело с конкретизацией целевой функции капиталиста - максимизации богатства (благосостояния). У Милля же речь идет об отвращении к труду вообще как к средству добывания богатства, а это свойство никак не присуще целеустремленному, энергичному, трудолюбивому и прижимистому капиталисту у Смита и Рикардо.

Милль отмечает, что "принципом, в сколько-нибудь значительной степени регулирующим соглашения экономического характера, конкуренция стала лишь с недавнего  времени"¹⁹. Но и в современной ему экономике "обычай успешно удерживает свои позиции в борьбе с конкуренцией даже там, где вследствие многочисленности конкурентов и общей энергии, проявляемой в погоне за прибылью"²⁰, последняя получила сильное развитие. Что же говорить тогда о странах континентальной Европы, "где люди довольствуются меньшими денежными барышами, не столь дорожа ими по сравнению со своим покоем или своими удовольствиями" ²¹. Здесь очевидно, что Милль полностью разделяет концепцию "экономического человека" Смита и Рикардо (ведь конкуренция есть единственно возможный способ сосуществования юридически свободных "экономических человеков"), сознавая в то же время ее ограниченную применимость во времени и пространстве.

              1.4. Противники "экономического человека": историческая школа

Наиболее  сильная оппозиция английской классической школе возникла в Германии, где  сложилась иная, не похожая на английскую, комбинация исторических и идеологических условий. Сравнительно отсталая экономика с наличием полуфеодальных элементов и слабым развитием конкуренции и специфический социально-политический строй: мелкие государства, сильные сословные и цеховые структуры - все это никак не располагало к быстрому и бесконфликтному усвоению фритредерских идей "Богатства народов" (которое было немедленно переведено на немецкий язык). Реакции отторжения способствовали и идейная среда, характерная для Германии той поры²².

   Во-первых, историзм был присущ немецкой мысли в значительно большей степени, чем английской: по Гегелю, развитие человечества можно понять лишь путем философского анализа закономерностей действительного исторического процесса; на юридических факультетах, которые занимали особое положение в германских университетах, - в них готовили многочисленную армию чиновников, - законы изучали как продукт длительного исторического развития. Вентам же предлагал придумать и ввести в действие новые законы, исходя не из исторического опыта, а из "арифметики счастья". К истории обращались и влиятельные представители немецкого романтизма в философии, литературе и искусства: они искали в ней достойный подражания национальный идеал, который объединил бы раздробленные немецкие земли.

Напомним, что  Смит, хотя в его книге можно  встретить массу исторических примеров, не выводил свои идеи из опыта истории, а, напротив, иллюстрировал их с его  помощью. Сами же идеи шли явно от "естественной природы человека".

Во-вторых, немецкая идеология той поры была этатистской. Гегелевская философия истории видела в современном государстве свою вершину. Для немецких мыслителей индивиды существуют ради государства, а не наоборот, как для Смита и Рикардо²³. Государство никак не может быть сведено к простой совокупности своих граждан. Оно защищает их и обеспечивает им достойную жизнь. Соответственно и экономическая наука Германии того времени, так называемая камералистика, являлась по сути дела, развернутым предписанием того, как управлять государством, и была похожа скорее на армейский устав, чем на описательную науку.

Историзм  и отражение существенной роли государственных  институтов предполагают менее абстрактный  взгляд на экономическую систему  и экономическое поведение, чем  гипотеза о гармоничном сосуществовании  атомистических эгоистов. Это неизбежно  наложило сильный отпечаток на развитие оригинальной немецкой школы экономистов, получившей название исторической. Представители  исторической школы так же, как  и Милль понимали, что модель экономического человека представляет собой абстракцию, но в отличие от Милля считали ее применение неправомерным как из научных, так и из этических соображений.

Они (в первую очередь Б.Гильдебранд и К.Книс) выступали против индивидуализма классической школы, считая подходящим объектом анализа для экономиста "народ", причем не как простую совокупность индивидов, а как "национально и исторически определенное, объединенное государством целое"²⁴. Что же касается отдельного человека, то он, по словам Б.Гильдебранда, "как существо общественное есть прежде всего продукт цивилизации и истории. Его потребности, его образование и его отношение к вещественным ценностям, равно как и к людям, никогда не остаются одни и те же, а географически и исторически беспрерывно изменяются и развиваются вместе со всею образованностью человечества"²⁵.

Каковы же эти факторы, определяющие индивида как часть народа? Среди географических в первую очередь упомянуты при родные условия, принадлежность к той или иной расе и "национальный характер"²⁶. Так, по мнению Книса, для англичан характерны: расчетливый эгоизм, национальная гордость, чувство сословной принадлежности, мужество, необходимое для самоуправления. Французам присуще стремление к равенству, наслаждениям и новшествам, хороший вкус. Немцы отличаются обдуманностью действий, прилежанием, гуманизмом и чувством справедливости. Находится, что сказать и об итальянцах, голландцах, испанцах. Что же касается исторических факторов, то под ними понимается одно временно накопленная сумма средств производства и уровень культуры в обществе. (Это сочетание Книс называет капиталом) ²⁷.

Как же влияет этот набор факторов на основные мотивы человеческого поведения в экономике? К эгоизму классиков добавляются  еще два, гораздо более благородных  побуждения: "чувство общности" и "чувство справедливости"²⁸. Смит, по мнению Книса, абсолютизировал современные ему общественные условия, порождающие эгоизм индивида, которые, с точки зрения немецкого экономиста, остались в XVIII в. Что же касается цивилизованного XIX столетия, то "мы больше не считаем "высшим из благ" приобретение максимального количества вещественных благ и получаемое при их помощи наслаждение"²⁹.

Прогресс  нравов и расцвет двух упомянутых неэгоистических побуждений проявляются, согласно автору, в расцвете частной  благотворительности.- А если человек  настолько альтруистичен в потреблении, что делится со своими ближними, то, видимо, в производстве он тоже не руководствуется чисто эгоистическими мотивами. В доказательство этого  тезиса Кипе приводит такой трогательный довод: в наши дни фабрикант платит рабочим минимальную заработную плату не по своей воле, а "только под давлением конкуренции". Таким  образом, модель экономического субъекта исторической школы существенно  отличается от классического "экономического человека" и бентамовского гедониста. Если "экономический человек" - хозяин своих намерений и действий, а гедонист - пассивен, но одержим единственной страстью - быть несчастливее, то человек исторической школы представляет собой пассивное существо, подверженное внешним влияниям и движимое вперемежку эгоистическими и альтруистическими побуждениями. Такая множественность мотивов, очевидно, не оставляла места для действия объективных экономических законов (не решаясь спорить со Смитом, Книс и Гильдебранд отдавали им во власть лишь Англию ХУШ в.), а значит, и для науки политической экономии³⁰. К. Книс пишет, что все экономические явления и законы "национальной экономии" порождены комбинацией двух факторов: реального (материальная внешняя среда) и личного (внутренняя духовная жизнь человека). Следовательно, экономическая деятельность является органической частью общественной жизни, ограничена законами и моралью. Политическая же экономия может осмыслить лишь воздействие реального фактора и потому ее выводы носят лишь относительный характер³¹.

Однако, резко  сужая допустимую область анализа  экономической теории, историческая школа одновременно привлекла внимание к проблемам так называемой экономической  этики - соотношения эгоистических  интересов и "чувства общности и справедливости", без которых, видимо, действительно невозможно представить  себе цивилизованного рыночного  хозяйства. Эта проблематика, от которой "отмахнулась" английская классическая школа, занимает важное место в современной  экономической науке.

Популярность  исторической школы была очень велика в Европе (и не только в Германии, но даже и в Англии) второй половины XIX в. Экономисты - эпигоны классической школы пытались соединить экономическую  теорию, идущую от "классиков" с  эволюционно-критическим подходом исторической школы³². Попытки такого синтеза заметны, в частности, в трудах видного немецкого экономиста, одного из основателей так называемой социально-правовой школы А. Вагнера.

 Его "Учебник политической экономии" открывается подразделом, озаглавленным "Экономическая природа человека". Автор подчеркивает, что главное свойство этой природы - наличие потребностей, т.е. "ощущения нехватки благ и стремления ее устранить''³³.

Потребности Вагнер делит на две группы: потребности  первого порядка, удовлетворения которых  требует инстинкт самосохранения, и  прочие потребности, удовлетворение которых  обусловлено мотивом собственного интереса. Здесь, мы видим попытку  ограничить сферу господства собственного интереса, предпринятую явно под влиянием исторической школы. Согласно Вагнеру, экономической деятельностью людей управляют и "эгоистические" мотивы: желание выгоды и боязнь нужды; надежда на одобрение и боязнь наказания (особенно у невольников); чувство чести и страх позора (особенно у цеховых ремесленников); стремление к деятельности как таковой и опасение последствий праздности; и один "неэгоистический": чувство долга и страх перед угрызениями совести.

1.5 СУЩНОСТЬ И ПРИНЦИП  ФОРМИРОВАНИЯ    СОВРЕМННОГО «ЭКОНОМИЧЕСКОГО ЧЕЛОВЕКА» В.ЗОМБАРТА

Социально-экономические  изменения в российском обществе предполагают мобильность не только общественных структур, но и мобильность  самого человека. Адаптация личности к новым социальным условиям и, прежде всего, степень ее "встроенности" сегодня в новые экономические структуры может быть рассмотрена в качестве одного из показателей рыночных преобразований на уровне поведения.

Получение необходимых знаний о человеке и образцах его поведения, развитие деловых качеств и способностей личности - одна из задач образования.

Среди экономистов, психологов, социологов, социальных антропологов широко обсуждаются проблемы становления "современного экономического человека". Создание модели современного экономического человека требует осмысления мотивов его поведения, способов деятельности по достижению цели и необходимых для этого личностных характеристик. Научный подход к обсуждению данных проблем предполагает обращение к работам классиков науки.