Инфляция, ее особенности и последствия в переходной российской экономике

И.Бирман выделяет следующие “драматические ошибки”  монетарной и финансовой политики правительства  Е.Гайдара:

- сокращение бюджетных расходов, которое привело к уменьшению количества денег в обращении, кризису неплатежей, ухудшению положения населения, росту доходов мафиозной экономики;

- ограничение  сферы государственного управления  предприятиями, которые продолжали  оставаться в собственности государства;

- “ликвидация”  сбережений населения, которая  вызвала резкий скачок цен  и от которой пострадали миллионы  людей. Профессор Новой школы  социальных исследований (США)

Л.Тэйлор, рассматривая итоги первых лет переходного  периода, критикует “господствующую ортодоксию”, отмечая, что лежащий в ее основе принцип, отвергающий вмешательство государства в рыночные процессы и провозглашающий энергичное осуществление внутренней и внешнеторговой либерализации, не находит исторического подтверждения. Ни одной экономике не удалось достичь в таком режиме устойчивого роста производства. По его мнению, разумное государственное вмешательство в рыночные процессы - начиная с проблем макроэкономического управления и кончая политикой роста - в переходный период абсолютно необходимо. “Максимум, достижимый на основе ортодоксальной политики, - подготовка почвы для лучшего функционирования экономики путем избавления от крайне деформированной системы цен и подталкивания правительства к фискальной честности. Но этого недостаточно для подавления инфляции или обеспечения роста производства при справедливом распределении доходов”.

Развернутый анализ “шоковой терапии” содержится в докладе  группы американских экономистов, а  также в работах Дж.Стиглица и  многих других.

Дж.Стиглиц видит  главные недостатки подхода, воплощенного в “Вашингтонском консенсусе”, в  использовании ограниченного набора инструментов (включающего макроэкономическую стабилизацию, либерализацию торговли и приватизацию) для достижения относительно узкой цели - экономического роста, в его недостаточности и отсутствии комплексности, игнорировании таких факторов, как наличие надежных финансовых рынков и действенное финансовое регулирование; политика, направленная на поддержание конкуренции; меры по стимулированию передачи технологии и усилению “прозрачности” рынков и многие другие. Если экономика не конкурентоспособна, отмечает Дж.Стиглиц, выигрыш от либерализации и приватизации будет растрачен из-за рентоориентированного поведения, а не направлен на создание общественного богатства. Если государственные инвестиции в человеческий капитал и передачу технологий окажутся недостаточными, рынок не сможет восполнить их нехватку. Дж.Стиглиц отстаивает позицию, согласно которой макроэкономическая политика не должна сводиться к одностороннему упору на ограничение инфляции и бюджетного дефицита. По его мнению, “нельзя путать средства и цели; главное - формирование соответствующей системы регулирования, а не финансовая либерализация”. Более того, экономические результаты обусловлены не столько проводимой экономической политикой, сколько качеством институциональной системы. “Именно институты определяют ту среду, в которой функционируют рынки”.

Исследование, проведенное  Всемирным банком, также показало, что успехи экономического роста связаны не только с макроэкономической стабилизацией или приватизацией. Необходимы, в частности, надежная финансовая система, в создании и поддержании которой велика роль государства, эффективное распределение финансовых ресурсов, эффективная инвестиционная и конкурентная политика и многое другое.

Оценивая итоги  политики макроэкономической стабилизации, специалисты сходятся в том, что  нельзя сводить ее исключительно  к поддержанию относительного финансового  равновесия с помощью контроля над денежным предложением, балансирования государственного бюджета преимущественно за счет сокращения его расходов, сдерживания инфляции. Лауреат Нобелевской премии Л.Клейн считает обязательными критериями стабилизации также высокий уровень занятости, стабильно высокие темпы роста на уровне не менее 5% в год, справедливое распределение доходов и собственности, обеспечение населения основными видами социальных услуг. Что касается борьбы с инфляцией, то, по мнению Л.Тэйлора, ее нельзя отрывать от мер по обеспечению роста производства. Это мнение, отличное от шаблонного, по его выражению, подхода, разделяется большинством авторов. При этом стратегия роста должна основываться на развитии внутреннего рынка, использовании национальных ресурсов и национального спроса. Исторический опыт свидетельствует о том, что даже страны с открытой экономикой, где были созданы условия для сбережений, инвестиций, освоения новых технологий и роста в частном секторе, не отдали эти процессы на откуп нерегулируемому рыночному режиму.

Профессор Гарвардского университета (США) и Коллегиум Будапешт (Венгрия) Я.Корнаи, подвергший определенной переоценке свои первоначальные взгляды  на проблемы макроэкономической стабилизации, признает, что слишком много внимания уделялось тому, чего можно достичь быстро, реализуя “пакет” радикальных мер, и слишком мало - тому, как укрепить достигнутое и обеспечить долговременное улучшение. Говоря о неустойчивости макроэкономической ситуации в России и других странах с переходной экономикой, он подчеркивает: чтобы рост был устойчивым, необходима глубокая, всеобъемлющая программа институциональных реформ. Легко улучшить состояние бюджета, повысив ставки налогов, но для длительного улучшения ситуации требуются радикальная налоговая реформа, расширение базы налогообложения, работоспособная система сбора налогов, а также реформа государственных расходов. Относительно легко объявить национальную валюту конвертируемой, но намного труднее организовать эффективную систему международных расчетов, наладить тесные связи между отечественной и международной банковскими системами и гарантировать соблюдение международных платежных соглашений. Проблема заключается не в темпах и не в степени радикальности реформ и даже не в выборе главного направления. В России, отмечает Я.Корнаи, не было создано институциональной системы для поддержания и укрепления макроэкономического равновесия. “Институциональные реформы можно проводить лишь шаг за шагом, сериями больших и малых блоков”. Эти аспекты анализа получили развитие в работах экономистов применительно ко всему комплексу проблем переходной экономики в концепциях “градуализма” и “инкрементализма”.

Многие аналитики  обращают внимание на тот факт, что  “шоковая терапия” фактически была осуществлена за счет основной массы общества, в  ущерб его благосостоянию. Об этом свидетельствуют такие явления, не укрывшиеся от внимания западных исследователей, как падение реальной заработной платы и уровня жизни, сокращение средней продолжительности жизни и др. М.Интрилигейтор, например, отмечает, что снижения уровня инфляции в России удалось добиться большей частью за счет невыплаты заработной платы. По его мнению, экономический упадок в России может привести к социальной и политической нестабильности и даже возвращению своего рода авторитарного управления.

Все это в  конечном итоге отразилось и на самих  реформах. Как отмечают американские эксперты, важнейшая черта экономики  переходного периода состояла в  снижении реальной заработной платы, одним  из последствий которого стало резкое и длительное падение экономической активности. Оно оказалось намного серьезнее, чем предсказывали экономисты, и не могло быть объяснено лишь крушением командной системы. За счет массированного перераспределения доходов, вызванного либерализацией цен и инфляцией, возникли динамичные изменения совокупного спроса, которых не предвидели реформаторы. Вместе с сокращением реальных доходов внутренний спрос упал до неожиданно низкого уровня. “Ирония судьбы заключалась в том, что в результате падения реальных доходов предприятия лишились рынков для своей продукции. Соответственно, совокупный внутренний продукт упал значительно ниже потенциального предложения... Полученное в итоге сочетание инфляции (вызванной как ростом издержек, так и ростом заработной платы) и падения производства означает, что стагнация в ее крайней форме, очевидно, сохранится, тогда как комплексные производственные связи, созданные на протяжении десятилетий планового хозяйства, продолжают разрушаться”.

Профессор Университета штата Мичиган Т.Вайскопф, осуждая  “шоковую терапию”, подчеркивал, что экономическая стратегия должна включать такой процесс либерализации и стабилизации, который не допускает падения спроса на отечественную продукцию и ограничивает усиление неравенства в покупательных способностях различных слоев населения.

От западных наблюдателей с самого начала не укрылся  упрощенный подход к проблемам и  условиям становления, функцио- нирования  и регулирования рыночной экономики. Некоторые из них предупреждали, что проведение такого подхода в  жизнь может навсегда свести постсоциалистические страны, переживающие переходный период, к положению слаборазвитой периферии мирового хозяйства и вызвать острые социальные конфликты. “Предпринимательство может принять форму вымогательства с использованием угрозы насилия. Увы, кажется, именно такой тип капитализма процветает в России”, - отмечает Дж.Тобин. Даже умеренные оппоненты проводимой стратегии и тактики реформ отмечают, что “в Россию пришел грубый, необузданный” вариант капитализма, который “без введения какого-либо контроля и сдерживания в виде конкуренции и государственного регулирования отнюдь не лучше старой централизованной плановой системы”.

В соответствующих  оценках и определениях нет недостатка. Американские специалисты Э.Эмсден, М.Интрилигейтор, Р.Макинтайр и Л.Тэйлор подчеркивают, что “рыночный фундаментализм”, взятый на вооружение архитекторами трансформации, однозначно рассматривавшими наследие социализма как чистый пассив и отвергавшими его целиком по идеологическим соображениям, имел результатом примитивный капиталистический эксперимент из времен XVIII в. Но в современных условиях конкуренции и технического прогресса эта модель свободного рынка просто не соответствует подобным задачам. “По историческим меркам то, что они пытались сконструировать, уже устарело. Выбор в качестве модели крайней, примитивной формы рыночной экономики так и не заложил фундамент для перехода к современной капиталистической экономике”.

Подобную оценку разделяет и даже еще более  обостряет другой американский экономист, профессор Колумбийского университета Р.Эриксон, который определяет постсоветскую экономическую систему как “индустриальный феодализм”, напоминающий экономические отношения в средневековой Западной Европе на новой технологической базе (дезинтеграция государства, обособленность хозяйств и регионов, фрагментарная структура рынков, неопределенность прав собственности, роль личностных связей и др.). Она унаследовала многие политические, социальные и экономические характеристики советской системы и представляется как ее своеобразный мутант, результат ее естественной реакции на радикальную реформу, направленную на создание основ современной рыночной экономики. Такая система неэффективна с точки зрения экономического роста и может потребоваться значительно больше времени, чем ожидалось, для создания институтов современной рыночной экономики.

В особенно резкой форме сходную точку зрения выразил  бельгийский экономист Ж.Нажельс, который еще в 1991 г. употребил  термин “дикий капитализм” применительно  к той экономической ситуации, которую наблюдал в транзитивных странах. “Дикий капитализм” характеризуется абсолютным доверием к законам рыночной экономики в ее чистом виде, когда любое государственное вмешательство рассматривается как нарушение саморегулирующихся рыночных механизмов. Негативные социальные последствия рыночного регулирования считаются той ценой, которую, якобы, следует платить за повышение эффективности экономики. Если отмена государственных субсидий вызовет рост цен, то, по мнению сторонников “чистого” рынка, это уменьшит объем спроса и приведет к восстановлению равновесия, а крах слабых предприятий только оздоровит экономику. Такова в общих чертах, по мнению Ж.Нажельса, экономическая доктрина “дикого капитализма”, который ведет к усилению различий в доходах, порождает серьезные социальные и региональные диспропорции.

Л.Клейн отмечает, что в самой теоретической  постановке вопроса архитекторами  рыночных реформ, отвергавшей в переходный период все элементы социализма, “понятиям  социального равенства, справедливости при распределении богатства отводится второстепенная роль”. Эту же мысль развивает П.Реддавей. Крупномасштабная приватизация, пишет он, была осуществлена методами, которые, если не в теории, то на практике, игнорировали социальную справедливость. В результате значительная часть активов по дешевке была приобретена директорами бывших государственных предприятий, а также предпринимателями, вышедшими из теневой экономики и имевшими тесные связи с коррумпированной верхушкой. Особенно важными оказались события 1995 г., когда с помощью схемы кредитов под залог акций финансовым олигархам была дана возможность присвоить важнейшие государственные активы при минимальных или нулевых затратах.

Между тем Л.Клейн  обращает внимание на важность социального  аспекта для конечного результата. Быстрое возникновение крайне неравномерного распределения доходов и имущества, сопряженное с ускоренной приватизацией и введением рыночного механизма, “нежелательно, поскольку для нормального функционирования системы как в период перехода, так и после него необходимо сотрудничество совместно работающих людей. Примечательной чертой успешно развивающихся стран Азии является достижение ими показателей относительно справедливого распределения доходов и имущества”.

Добавим, что  такая ситуация чревата и другими  весьма далеко идущими последствиями, а именно подрывом человеческого капитала, его бегством из наукоемких отраслей, составляющих потенциал будущего развития экономики страны, и даже из нее самой, о чем убедительно говорят М.Интрилигейтор и его соавторы. Неизбежно возникает вопрос, каковы же результаты десятилетнего реформирования. Фактически единственным положительным моментом “шоковой терапии” признается то, что она обеспечила невозможность возврата к старой экономической системе. В то же время успешная реализация тех инструментальных задач, которые составляли сущность трансформации согласно концепции “Вашингтонского консенсуса” и радикальных реформаторов (снижение инфляции, ликвидация бюджетного дефицита, полная либерализация внутренней и внешней торговли, осуществление массовой приватизации, даже с учетом наметившегося в 2000 г. экономического роста), является лучшим доказательством их ограниченности. Согласно Дж.Стиглицу, набор необходимых инструментов и целей развития значительно шире того, что предлагалось “Вашингтонским консенсусом”. Целями развития являются повышение уровня жизни, в том числе улучшение систем здравоохранения и образования, сохранение природных ресурсов и окружающей среды, развитие демократии и участия в процессе принятия решений. Если выразить сущность реформы другой триадой: “рыночная экономика - эффективность - экономический рост”, то оценки, естественно, будут другими.